БИОКОРРЕКТОР:
– Мало ли здесь других лордов? Да и какая разница, лорд или матрос?
ДЕМИУРГ:
– Это понятно, но хотелось бы доиграть, причем с вариациями.
БИОКОРРЕКТОР:
– Доиграем. Лучше это сделать потом, чем попасться кастраторам на прогуле.
ДЕМИУРГ:
– Кстати, а что с нами сделают, если попадемся?
БИОКОРРЕКТОР:
– Точно не знаю, но говорят, что переведут на какую-то грязную специальность.
ДЕМИУРГ:
– Да-а-а? Я хочу быть демиургом. Я не хочу других специальностей! Кстати, слышал, какой переполох был там, куда влетела моя предыдущая фигура? Я смеялся до слез!
БИОКОРРЕКТОР:
– Я тоже веселился. Но сейчас нет времени это обсуждать. Можем влезть в неприятности. Поэтому – пока!
ДЕМИУРГ:
– До встречи!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СРЕДНИЙ УРОВЕНЬ
Шелест ветра
БИОКОРРЕКТОР:
– Ау! Где ты, мой черно-белый соперник?!
ДЕМИУРГ:
– Да здесь я, здесь. Почему это черно-белый?
БИОКОРРЕКТОР:
– Все, что производят демиурги, отягощено противоположностями.
ДЕМИУРГ:
– Но они неоднородны. Вы, биодуракторы, просто не разбираетесь в оттенках и расслоениях.
БИОКОРРЕКТОР:
– Биокорректоры.
ДЕМИУРГ:
– Это несущественно.
БИОКОРРЕКТОР:
– Несущественно, если я буду называть тебя не демиургом, а, м-м-м… скажем – дерьмогенератором. Ведь все, что вы производите – грубо и объемно. Тяп-ляп и плевать на последствия.
ДЕМИУРГ:
– Давай подеремся!
БИОКОРРЕКТОР:
– Тьфу ты! Опять! Да когда ты уже повзрослеешь?
ДЕМИУРГ:
– Тоже мне, взрослый нашелся! Ладно, на чем мы там остановились?
БИОКОРРЕКТОР:
– В прошлый раз выиграл я. Поэтому теперь мне и ходить.
ДЕМИУРГ:
– Еще чего? У меня оставалась одна попытка!
БИОКОРРЕКТОР:
– И что теперь? Доставать скелеты из могил и греметь их костями?
ДЕМИУРГ:
– Слушай, а ты можешь это сделать?
БИОКОРРЕКТОР:
– Могу. Но ничего интересного в этом не вижу. Получается игра бессознательными неодушевленными предметами. Давай не будем цепляться к мелочам. Проиграл – значит, проиграл. Предлагаю начать новый кон. И в будущем играть без дополнительных попыток. Так быстрее и интересней.
ДЕМИУРГ:
– Опять меня дуришь! Ты всегда был хитрым. И я с самого рождения страдаю от этого. Тебе все время достаются лакомые кусочки. А я постоянно виноват перед родителями и кастраторами благодаря твоему подлому вранью! И это, называется, брат?
БИОКОРРЕКТОР:
– Снова хныкать принялся! Ну-ка, подбери сопли, и начинаем игру!
ДЕМИУРГ:
– Да не хнычу я! Просто все это несправедливо…
БИОКОРРЕКТОР:
– Ты, демиург, хочешь справедливости? Сам же учишься производить грубую материю, напичканную относительностью под завязку, и рассуждаешь недалекими гуманоидными категориями! Чем с тобой кастраторы занимаются? В карты на щелбаны играют?
ДЕМИУРГ:
– Да ладно, ладно тебе… Просто твое поведение нелогично.
БИОКОРРЕКТОР:
– Где ты всего этого набрался? А-а-а, понятно, внизу… Гм, получается, что игра с людьми для тебя опасна, потому что заразна. Послушай меня внимательно. Логика – не наука. Логика – программа, сочиненная биокорректорами для удержания мыслящих существ в строго обозначенных для них рамках. Для каждого вида созданных нами разумных существ есть свои разновидности этой программы. В зависимости от величины и способности их мозга к поглощению определенных объемов информации. Люди, находящиеся внизу, не могут впитать в себя все, что знаем мы. Они на это не способны в силу ограниченности своего интеллекта. Такими они сделаны. Если впихнуть им в головы какую-нибудь из теорий макрокосмического равновесия, то мозги их просто взорвутся от перенапряжения! Вот для этого и существует логика.
ДЕМИУРГ:
– И никто из людей не может ее преодолеть?
БИОКОРРЕКТОР:
– Бывает. Если кто-либо слегка раздвинет рамки программы, то его внизу будут называть чудаком. А те, которые ломают логику конкретно, теряют связь с реальностью. Таких люди называют по-разному: юродивыми, блаженными, сумасшедшими; или еще проще – маньяками и идиотами. И мы с тобой по-неопытности забыли об этом. Например, зачем твой лорд собрался выходить из дома через стенку?
ДЕМИУРГ:
– Так в этом месте у материи второго рода явственно выпирала складка, которую можно было раздвинуть и сразу же попасть в…
БИОКОРРЕКТОР:
– Вот-вот. Это нам с тобой очевидно. А для капитана желание лорда выйти через стенку выглядело капризом выжившего из ума идиота. Или взять попытки твоей фигуры перелезть через стену в непонятном для любого человека месте.
ДЕМИУРГ:
– Так ведь только там было соединение…
БИОКОРРЕКТОР:
– Это нам с тобой ясно, а людям нет. Поэтому теперь надо играть осторожней, и получится еще интереснее.
ДЕМИУРГ:
– И как это делать, если люди не понимают наших простых целей?
БИОКОРРЕКТОР:
– Я предлагаю прятать цели в суевериях. Здесь, на этой планете, существует множество религиозных учений. Но основная масса их – неуклюжая и убогая попытка всунуть необъяснимое в привычное и познать мироздание через его разделение на две части. Предположим: день и ночь. Или добро и зло. А есть еще бог и дьявол (бывает, что и во
множественном числе). Так что можно веселиться, как хочешь!
ДЕМИУРГ:
– Я понял. Это ты хорошо придумал. Сразу видно – биоэкстрактор.
БИОКОРРЕКТОР:
– Сколько раз тебе говорить, что я учусь на биокорректора?
ДЕМИУРГ
– Да-да, извини, на биоэректора!
БИОКОРРЕКТОР:
– Сейчас я тебе всыплю, как следует!
ДЕМИУРГ:
– Ха-ха-ха! И кто из нас уже не ребенок?
БИОКОРРЕКТОР:
– Ну, братец, держись! Я тебе такое устрою!
ДЕМИУРГ:
– И чем же ты сможешь меня удивить?
БИОКОРРЕКТОР:
– На этой планете до создания людей биоконструкторы проводили много экспериментов по производству других разумных форм жизни. Опытные образцы, в основном, вывезли. Но некоторые особи умудрились сбежать и теперь отсиживаются в укромных уголках, коих здесь превеликое множество. Мне не составит труда их найти. Берегись, двоечник!
ДЕМИУРГ:
– Ой-ой-ой! Испугал звезду кометой. Биоклозетор недоделанный!
БИОКОРРЕКТОР:
– Все! Хожу! И фигур у меня теперь будет несколько!
ДЕМИУРГ:
– Давай-давай, гадопроизводитель-недоучка! Я тоже иногда желаю разнообразия!
Россия. Конец лета 1861-го года. Вятская губерния. Деревня Дристоедовка.
Прохор Авдеев сидел на придорожном пригорке и, щурясь от яркого солнца, разглядывал родную деревню. Деревянную ногу он отстегнул и теперь блаженно улыбался, вольготно расположив на траве ноющую от усталости култышку. Мысли его блуждали в далеком детстве, постепенно приближаясь к безрадостной юности.
Деревня хоть и была родной, но совершенно Прохора не ждала. Более того – она его просто забыла. Прохор закурил трубку и стал пристегивать протез. Справившись с этой работой, он подобрал искусно выструганный костыль и встал на ноги. Костыль ему сделал один поволжский татарин, лежавший с ним в лазарете, и Прохор был ему уже шесть лет за это благодарен. Не потому, что поддерживающая палка стала для него жизненной необходимостью, а по той причине, что она всегда помогала Прохору в дальней дороге, когда покалеченная нога сильно уставала от деревянного протеза. Тогда, опираясь на костыль, можно было продолжать нелегкий пеший путь, ибо откуда у инвалида деньги на извозчиков?
А еще иногда костыль помогал в защите от лихих людей, потому что одноногому человеку убежать от разбойников никак не получится. Один раз в Костроме зажали его трое в подворотне. Они не знали, что Прохор прослужил в солдатах более двадцати лет и хорошо умел работать штыком и прикладом. Но поняли это достаточно быстро.
Надавав им костылем по головам, инвалид (пользуясь бессознательным состоянием лихоимцев) быстренько обчистил карманы нападавших и сдал их бесчувственные тела подоспевшему городовому, подумав по этому поводу так: «Вот вам, мрази! Знай воинство расейское!». Выручка оказалась небогатой, но зато на душе стало спокойно и торжественно…
Прохор выколотил трубку о деревянную ногу, сунул ее в карман штанов и, водрузив героический костыль на плечо, захромал в сторону помещичьей усадьбы, расположенной справа от деревни.
Федор Иванович Двоепупов чая инвалиду не предложил, но разрешил усесться в один из простых деревянных стульев, стоявших на открытой веранде барского дома.
Прохор с удивлением заметил, что помещик за те тридцать лет, которые прошли с момента сдачи его в рекруты, почти не изменился. Единственное, что отличало барина от тогдашнего седовласого старичка – полное отсутствие волос на голове. Теперь Двоепупов был лыс, но выглядел так же живо, как и тридцать лет назад. И самое интересное – возле книги, которую читал барин перед приходом инвалида, не лежало очков.
Федор Иванович надтреснутым старческим голосом сказал:
– Я вижу остатки солдатской одежды на тебе. Ну-с, и что же тебя привело сюда? Если хочешь, чтобы я подал тебе милостыню, то ступай в церковь к отцу Пафнутию. Я ему каждое воскресенье оставляю деньги для нищих. Вот пусть он тебя и кормит.
Прохор с удовлетворением отметил, что во рту помещика не хватает многих зубов. Этот факт убедил его в том, что время никогда на месте не стоит. Он сказал:
– Нет, барин. Милостыня мне не нужна. Я пришел сюда жить. Ведь именно вы меня сдали в рекруты.
– Да? – блеснули интересом глазки Двоепупова. – И кто ж ты будешь? Что-то не припомню я тебя совсем.
– А Прохор я, сын Авдея Федотова, что на лесопилке вашей работал.
– Ага! – радостно хлопнул себя по коленке рукой барин. – Прошка, который пса моего любимого придушил! А потом зажарил и съел! Как же его звали? Вот бес какой, не припомню…
– Тузиком его звали, – помог Двоепупову Прохор и осторожно почесал рукой бороду.
– Точно! – еще более оживился барин. – Рыжей масти пес был. За что же ты его придушил?
– Он меня за зад укусил, когда я пытался полакомиться яблочками в вашем саду, барин. Только пес был черной масти.
– И за это ты его прибил? А если б я тебя укусил? Ты б со мной поступил так же?
– Не знаю, – честно ответил Прохор. – А зачем вам было меня кусать? Как-то даже не по-барски получается…
– Да это я к слову! Аналогия… Ну, не укусил бы, а, предположим – выпорол. И чтоб ты со мной сделал? Убил бы и съел?
– Ну-у-у, вряд ли бы съел, – сказал Прохор. – Да и не убил бы. Подумаешь, выпороли… Ерунда какая!
– Вот видишь! – весело произнес Двоепупов. – Выходит, человеку ты б ничего не сделал, а над животными, значит, можно издеваться? Вот за это я тебя и отправил в рекруты. Чтобы ты исправился и подобрел душой.
– Где? В армии? – удивился инвалид.
– Дело – не где. Дело – как. Вот я смотрю по твоему разговору, что ты грамотен. Так это?
– Да, – гордо ответил Прохор. – И читать и писать умею. И еще на счетах…
– Вот видишь! – воскликнул барин довольным голосом. – Армия многому научила. И это оказалось полезным для тебя!
– Как же, – сказал Прохор со злобой. – Меня ведь с вашего ведома в шестнадцать лет забрили, а эта сво… то есть писарь Филька, пририсовал мне на бумаге по вашей же указке четыре года! Я говорил офицеру, что бумаги врут! Но он сказал, что ему на это начхать, так как он уже денег с барина получил!
– Но-но-но! – прикрикнул Двоепупов строгим голосом. – Нечего было моих Тузиков жрать! Сам виноват.
Прохор затих и опустил глаза в пол.
– И где же тебя грамоте выучили? – продолжил спрашивать барин.
– В полку, где я был приписан, господа офицеры сразу же отдали меня в кантонистскую полковую школу. Видать, не впервой им такие рекруты попадались. Там один еврейчик был. Так того богатые родственники вообще в десять лет продали… Ну, а как выучился, перевели в солдаты. Потом и унтером стал. Вон, у меня даже бумага имеется, что я честно отслужил!
Прохор слазил в пазуху, достал оттуда бережно завернутый в тряпицу сложенный вчетверо лист бумаги и, встав на ноги, подал его помещику. Тот живо приподнял лежавшую на столе книгу и достал из-под нее большие очки с толстыми линзами.
Развернув прохорову бумагу, он отставил ее от носа на расстояние вытянутой руки и принялся читать, шевеля губами. Инвалид, глядя на барские очки, опять убедился про себя, что бог есть. Прочитав, Двоепупов вернул бумагу Прохору, снял очки и сказал:
– Надо же, до фельдфебеля дослужился! Молодец! И где ж ты ногу потерял?