– Нельзя! – Одри торопливо подняла Долли, вынесла ее на улицу и посадила на травку возле живой изгороди. Она стояла в дверях и смотрела, как собачка бегает по саду, сует нос в кусты, встает на задние лапки, чтобы обнюхать одежду на веревке, сует лапу в бункер для угля, скребется в дверь сарая.
Ухаживать за молодым животным оказалось намного сложнее, чем представлялось Одри. В ее спальне все еще сильно пахло «Деттолом», и она сомневалась, что перинка вообще вернется в прежнее состояние. Одри не ожидала, что в Долли окажется столько свирепой энергии: по дому как будто носился маленький смерч. Она не была готова к беспорядку, который может устроить одно крошечное существо.
Но они всему научатся, они обе. Они справятся, дайте только время. Лужи на полу уйдут в прошлое, Долли перерастет свое желание жевать все, что попадается на ее пути. Возможно, прогулка на новом красном поводке утомит собачку, и ночью ей будет все равно, где спать.
Одри посмотрела на патио с другой стороны живой изгороди. Должно быть, ее соседи все еще в Корке. Она не помнила, на сколько они уехали, хотя Полина говорила ей об этом.
В животе у нее заурчало, и ее мысли вернулись к ужину. Кажется, в морозилке найдется карри с курицей. На упаковке написано «2 порции», но надо обладать аппетитом птички, чтобы наесться половиной.
Одри вернулась в дом как раз в ту минуту, когда Долли обнаружила компостную кучу за сараем.
Джеки передумала. Ну как ей могло прийти в голову, что она на такое решится? Она никогда не хотела стать натурщицей, такая мысль даже не приходила ей в голову. Мысль о том, что придется выставить свое далекое от совершенства тело на всеобщее обозрение, была просто смешной. После рождения Оуэна никакие упражнения не могли сделать ее живот плоским. Ужасный целлюлит на бедрах не исчезал, сколько бы она ни терла их жесткой мочалкой. А еще варикоз под левым коленом сзади. Нет, Джеки точно не Кейт Мосс.
Проблема в том, что Одри была такой милой, такой дружелюбной и общительной. Она заверила Джеки, что варикозные вены и целлюлит не имеют ни малейшего значения.
– Такова природа, только и всего, – сказала тогда Одри. – Ты когда-нибудь видела яблоко идеальной формы?
– Ну…
– Разумеется, нет, потому что оно не существует. Все несовершенно, включая человеческое тело. Но никто не станет фокусироваться на этом, всех будут больше интересовать изгибы и линии, знакомство с такими вещами, как пропорции и перспектива.
Одри спросила, сколько лет Джеки.
– Мне двадцать четыре года. Все говорят, что я выгляжу моложе.
– Определенно.
– Сколько человек в группе? – спросила Джеки.
– Всего шесть.
– Группа смешанная?
– Двое мужчин, оба очень милые.
Джеки снова подумала о том, что ей придется раздеваться перед незнакомыми людьми. Мужчинами и женщинами. Незнакомые мужчины будут смотреть на ее грудь и… все остальное.
– Я не уверена…
– Не беспокойся, – сказала Одри теплым голосом. Таким, наверное, разговаривает миссис Санта-Клаус. – Поначалу тебе будет немного неловко. Это совершенно нормально, ведь ты живешь в обществе, в котором нагота ассоциируется с сексуальностью, и считается, что нагое тело надо прикрыть.
Джеки это показалось разумным. Она вспомнила об ирландских пляжах, где люди раздевались под полотенцем, боясь показать тело на публике.
– Человеческое тело прекрасно, – объявила Одри, – стыдиться нечего. Ни в коем случае.
На самом деле фигура самой Одри была далека от идеала. Джеки назвала бы ее слишком полной, хотя женщина хорошо держалась: широкие плечи развернуты, голова поднята, лицо приятное, открытое. Но все же такое изобилие плоти едва ли можно было назвать красивым.
Правда, на большинстве знаменитых полотен прошлого у женщины весьма пышные формы, всего много – грудей, бедер, ягодиц. Художники явно полагали, что они стоят того, чтобы их запечатлели. Возможно, это всего лишь современный взгляд на вещи, когда красивой считается худоба. Почему нельзя считать любое человеческое тело красивым, какими бы ни были его формы? Идея показалась Джеки привлекательной. Больше никакой анорексии, девушки и женщины не голодают во имя красоты. Все вокруг счастливы.
Одри налила им обеим еще чаю.
– Так что ты думаешь? Тебя это заинтересовало?
Она предложила Джеки больше денег, чем та ожидала. Джеки сможет наконец купить Оуэну игровую приставку, которую он выпрашивает у нее с тех пор, как пошел в школу. И работа показалась ей легкой: просто сидеть или лежать, или что-то еще делать, а в конце забирать свои денежки. Ну какие могут быть возражения? Ей всего-то и нужно было переступить через свои внутренние запреты. Насколько это могло быть трудно?
– Я заинтересована, – ответила Джеки. Вот так она дала обещание.
До конца дня она была довольна собой. Она нашла способ заработать немного наличных. Она произвела впечатление на Одри, та не раз повторила, что считает Джеки идеальной кандидатурой для этой работы.
Если подумать, то Джеки была зрелой и придерживалась широких взглядов. Она разденется ради искусства. По дороге домой Джеки отчетливо ощущала, как именно она двигается. Она вдруг поняла, что расправила плечи, выпятила грудь, начала покачивать бедрами. Она модель художника. Она предмет красоты.
Но лежа в ту ночь в своей постели, Джеки начала осознавать, на что она подписалась. Ей придется снять одежду – всю одежду. Она будет стоять совершенно голая, и шесть человек будут рассматривать ее рыхлое тело. Джеки закрыла глаза и представила эту картину. Ей стало не по себе.
Весь следующий день предстоящее испытание не выходило у нее из головы и становилось все более пугающим. Что, если все женщины окажутся гламурными красотками, из тех, кто записывается на вечерние курсы, чтобы было о чем поболтать на званом обеде? Почему Одри так уверена, что они не станут хихикать, когда Джеки представит им свое несовершенное тело – жалкие маленькие груди, ягодицы в ухабах?
Или того хуже окажется, что на занятия придет кто-то из ее знакомых или соседей? Что, если ей придется раздеваться перед мистером Макдональдом из дома двадцать, чей взгляд всегда блуждал по ее груди, когда она с ним разговаривала? Одри сказала, что мужчин двое. Вдруг это кто-то из тех, кого она знает? Представить невозможно ужас ее родителей, когда они узнают, чем их дочь занимается вечером во вторник. Они не сочтут это искусством, ни в коем случае.
Мысли неслись по кругу, снова и снова. Сомнения росли и множились до тех пор, пока вечером в понедельник Джеки не поняла, что не сможет пройти через это. Она чувствовала себя ужасно из-за того, что отказывается в последний момент, но с собой поделать ничего не могла. Наверняка на объявление откликнулись еще несколько человек, и Одри найдет ей замену.
Джеки убедилась в том, что родители смотрят телевизор, вышла в холл со своим телефоном, нашла среди контактов Одри Мэтьюз, сделала глубокий вдох и нажала на кнопку звонка. Раздались гудки.
Трубку никто не снял.
После одиннадцатого гудка ее сын вышел в холл.
– Можно мне печенье?
Джеки подождала еще три гудка, потом телефон отключился. Голосовая почта не включилась, поэтому Джеки никак не могла сообщить Одри о том, что она передумала. И что теперь?
Она медленно прошла на кухню. Одри была такой милой, когда они встретились, пришла в такой восторг от Джеки. Что, если она не сможет найти ей замену и занятие придется отменить, потому что Джеки сбежала с корабля в последнюю минуту?
– Завтра мне нужна моя форма для физкультуры, – напомнил Оуэн, закрывая крышку на банке с печеньем.
– Да-да, – рассеянно отозвалась Джеки. Может быть, ей все же стоит пойти, только один раз, и посмотреть, что из этого выйдет. Вполне возможно, все окажется не так плохо, как она думает. И люди могут оказаться приятными и зрелыми, они не придадут никакого значения тому, что она голая, и просто займутся рисованием. У Джеки все получится, и она поймет, что напрасно беспокоилась.
Но если опыт окажется ужасным, она скажет об этом после занятий, и ее совесть будет чиста. Ведь за неделю Одри вполне сумеет подыскать ей замену.
Джеки пошла следом за Оуэном наверх. В то же самое время Одри как раз вылезала из ванны, в которой всегда «отмокала» по понедельникам.
Она должна вернуться. Пусть он счел ее лгуньей, пусть выгнал из своего магазина, она должна вернуться и попытаться еще раз. Другого выхода у нее нет.
– У меня животик болит, – сказал ее сын. Она обняла его и принялась поглаживать его круговыми движениями, как когда-то делала ее бабушка.
– Тсс, – сказала она.
Она боялась возвращаться в зоомагазин. Он разозлится, когда увидит ее снова. Он может даже ударить ее. Но что еще ей делать? Она подоткнула одеяло вокруг малыша, хотя оно пахло неважно. Лоб у него не горел, возможно, эти колики из-за сэндвича. Она часто собирала еду в мусорных баках позади супермаркета. Правда, всегда брала только то, что было в нетронутой обертке, но иногда попадались испорченные продукты, и это выяснялось уже потом. Ничего. С мальчиком все будет в порядке.
Она запела ему песенку, продолжая растирать ему животик.
Вторник
– Но зачем ты туда идешь?
Джеймс развязал и снова завязал пояс на красном купальном халате дочки.
– Я уже говорил тебе, что мне хочется попробовать что-нибудь нарисовать. Это совсем ненадолго.
– Но почему ты не можешь рисовать здесь? – Чарли сунула пальчик в одну из петель на его пиджаке.
– Потому что я хочу, чтобы преподаватель помог мне, – терпеливо ответил он. – Потому что у меня не слишком хорошо получается.
– А почему мне нельзя пойти с тобой?
– Потому что это только для взрослых.
Чарли сильно потянула за петлю.
– Это нечестно.
Джеймс улыбнулся.
– Смотри сама: школа только для детей, и это тоже нечестно.
– Я ненавижу школу, – сердито выпалила девочка, крутя пальцем и наматывая на него ткань. – Школа – это вонючая задница.
– Фу, как некрасиво, – заметил Джеймс, вытаскивая ее палец. – Ну что ты сделала с моим бедным пиджаком! Смотри, он совсем мятый. Послушай, ты отлично проведешь время с Юнис. Разве вы не собирались посмотреть «Историю игрушек»?
– Мне не нравится Юнис, – пробормотала Чарли. – От нее плохо пахнет.
– Вот еще новости, – запротестовал Джеймс, но ему пришлось признать, что дочка права. Хотя их соседка Юнис им помогала, назвать ее ароматной или душистой язык не поворачивался. От нее исходил странный сырный запах. Джеймс подозревал, что так пахнут ее ноги. Но мог ли он отказаться от ее помощи, если Юнис дарила ему два драгоценных часа свободы?
В этот момент Юнис вышла из кухни.
– Попкорн готов, – сообщила она. – А что у нас с DVD? Мы отпускаем папочку?
Чарли спрятала лицо на груди у Джеймса.
– Не хочу попкорн, – прошептала она.
– Ну все, прекращай, – твердо сказал Джеймс, беря ее за плечи и отодвигая от себя. – Веди себя прилично. Юнис очень добра к тебе. Будь хорошей девочкой, – добавил он ласково, – и я принесу тебе сюрприз.
Чарли с сомнением посмотрела на него.
– Только не карандаш.
– Это определенно будет не карандаш.
– И не ластик, и не бумага.
– Ни в коем случае.
– Принеси что-нибудь такое, с чем я могу играть, – попросила Чарли.
Джеймс встал с дивана, гадая, где он сумеет что-нибудь найти во вторник вечером. Только если комикс из магазинчика на углу. Если ничего подходящего он не найдет, всегда можно купить шоколад.
– Подожди, и увидишь. Если я тебе скажу, то сюрприза не будет. И отдам я тебе его только в том случае, если ты будешь слушаться Юнис и будешь уже лежать в кроватке, когда я вернусь. Договорились?
– ОК, – вздохнула Чарли.
– Хорошая девочка. А теперь помоги мне найти ключи от машины.
Как только дочка вышла из комнаты, Джеймс повернулся к Юнис:
– Еще раз спасибо вам за то, что вы это делаете. Надеюсь, она будет хорошо вести себя с вами. С тех пор, как мы сюда переехали, она… никуда не хочет меня отпускать.
Юнис кивнула:
– Это понятно. Но именно поэтому вы нуждаетесь в передышке. О нас не волнуйтесь, все будет в порядке.
Джеймс не раз размышлял о том, что думают Юнис и ее муж Джерри о мужчине, появившемся по соседству с маленькой дочкой, но без жены или подруги. Он никогда не говорил с ними о Френсис, и они, слава богу, ни о чем не спрашивали, полагая, вероятно, что он либо вдовец, либо разведен. Юнис предложила услуги приходящей няни еще до того, как Джеймс собрался выходить по вечерам. Несомненно, женщина пожалела одинокого отца.
– Вторники – это лучший вариант, – сказала она ему, – так как Джерри по вечерам играет в покер в местном клубе. Уверена, что вы могли бы присоединиться к ним, если вас это интересует.
Джеймс легко представил, как Юнис упрашивает своего мужа взять новичка с собой и познакомить с другими парнями. Как долго его прошлое могло бы оставаться тайной в компании игроков в покер, не отказывающихся заодно пропустить по стаканчику? Да и местный клуб с испачканными граффити стенами и крутыми на вид курильщиками не вызывал у него желания познакомиться со всем этим поближе.
– Я не слишком люблю карты, – солгал тогда Джеймс, – но за предложение спасибо. Я буду об этом помнить.
После этого разговора чем больше Джеймс думал о свободном вечере, тем сильнее ему хотелось провести хотя бы несколько часов вдали от требовательной шестилетней дочки. Он любил ее всем сердцем, но забота о ней с пяти часов вечера по рабочим дням и в течение всех выходных оказалась невероятно трудной задачей.
Когда Френсис была жива, все было намного легче. На неделе они поровну делили заботы о Чарли, а Мод и Тимоти, теща и тесть, жившие всего в сорока милях от них, были готовы посвятить единственной внучке часть каждого уик-энда. Джеймсу нравилось проводить время с малышкой, но, как и любой родитель, он не меньше ценил часы, проведенные без нее.
Когда мама Чарли умерла, Джеймс принял решение, которое увеличило расстояние между девочкой и ее дедушкой и бабушкой. Единственной передышкой помимо работы – если это можно назвать передышкой – был визит к Мод и Тимоти один раз в месяц на воскресный ленч.
Джеймс долго сомневался, когда они это предложили. События двухлетней давности привели к катастрофическим изменениям в отношениях между ним и его тестем и тещей, что ни в коей мере не удивляло Джеймса. Их жизнь оказалась перевернута вверх дном, их счастье рассыпалось за один день, и они не знали наверняка, виноват ли в этом Джеймс.
Дело еще не закрыли, никому не предъявили обвинений и никого не арестовали: без единой улики, без единого доказательства того, чтобы было совершено преступление, как можно кого-то арестовать? Джеймс мог представить страшные смешанные чувства Мод и Тимоти и то, как сильно им хочется, чтобы все наконец закончилось, пусть даже самым ужасным образом. Ведь даже это было бы лучше, чем тот кошмар, в котором они жили.
Но что бы они ни испытывали к Джеймсу, и что бы о нем ни думали, и какими бы мрачными ни были эти мысли, они оставались дедушкой и бабушкой Чарли. Она нуждалась в них, и они были нужны друг другу, так как девочка оставалась единственной ниточкой, связывающей их с Френсис. Поэтому Джеймс согласился на ленч по воскресеньям раз в месяц, хотя теперь ему нужно было проехать почти двести миль. Но первый такой визит оказался удачным, во всяком случае, с точки зрения Чарли.
Разумеется, Мод и Тимоти были безукоризненно вежливы, и теща именно Джеймсу положила самый большой кусок жареного ягненка и дала добавку крамбла с черникой и яблоками. Но атмосфера была напряженной. Джеймс чувствовал это по тем быстрым взглядам, которыми иногда обменивались пожилые супруги, по паузам, возникавшим в разговоре, в натужном смехе.
К счастью, Чарли не заметила этого напряжения. Она весело болтала с дедушкой и бабушкой, отвечала на их вопросы о школе, друзьях и новом доме. По дороге домой она уснула в машине. Джеймс видел личико дочери в зеркале заднего вида и с болью в сердце отметил для себя высокие скулы и острый подбородок, унаследованные ею от матери.