Валера напротив Тамары Борисовны. Ему двадцать шесть лет. Он высокий и стройный, и у него при длинных светлых волосах – темно-карие глаза, и золотистый от солнца пушок на руках, и длинные пальцы, и, не надо обманывать саму себя, он очень привлекательный и хорошо это понимает, и поэтому при мне слегка смущается, что делает его еще намного привлекательнее. И, если бы он не был коллегой по кафедре, а встретился, например, на море, совершенно незнакомый человек, то можно было бы дать порыву увлечь себя, попробовать, какие у Валеры губы на вкус. Но в реальной сложившейся ситуации я бы рискнула прослыть пожирательницей младенцев, чего женская половина коллектива не одобрит. И, возможно, будет права. Но даже если пренебречь мнением женской половины коллектива, что не особенно удобно, но в принципе возможно, то возникает другое препятствие. Я очень хорошо понимаю, что будет потом. Я с ума понемногу схожу, потому что мне нужен мужчина. Но в отличии от Дон-Гуана, я теперь уже точно знаю, что будет потом, и не обманываю себя. Он всё надеялся, что следующая уж наверняка окажется той, кого он ищет. Очередной раз убеждался в ошибке, но не делал выводов. А я сделала вывод. Я теперь всегда точно знаю, кто передо мной, и чем это кончится. Валеру ничего не стоит взять за руку и отвести в мою комнату. Очень удобно, пока не приехала Сыромятина, никто не помешает. Но даже сейчас, когда Сыромятина еще не приехала, я отлично себе представляю, какая невыносимая тягомотина начнется с завтрашнего утра. Дон-Гуан был немного глуповат, в этом было его счастье до поры до времени. Он не понимал всего ужаса своего положения. И так сказать, текучка, отвлекала его от этого важного обстоятельства. А я лезу на стену и уже думаю, не родить ли мне от какого-нибудь случайного мужчины? Чтобы он понятия об этом не имел. Раз я не могу переносить то, что другие женщины воспринимают как норму. Но это не может быть Валера. Кто-то почти незнакомый. Командировочный. Вот врач-стоматолог смотрела мои зубы и сказала медсестре, что будет съезд проектировщиков, и она присмотрит себе какого-нибудь проектировщика. Я никогда не думала, что в слово «проектировщик» можно вложить столько нежности. Значит, не одна я такая. Ребёнок успокоит меня, я буду его любить и перестану сходить с ума. А там, возможно, я и встречу кого-то, кого тоже смогу любить. Ведь дело не в том, я это отлично понимаю, что мне необходимо погрузиться в пучину разврата. Что именно этого требует моя испорченная душа, тело и так далее. Если бы это было так – нет ничего проще. А просто мне необходимо кого-то очень сильно любить. Очень сильно любить… прикасаться к коже, чувствовать тепло. Иначе нежность, которая растет во мне, разорвет меня изнутри. Именно это сводит меня с ума. Я как лошадь, которая бежит по кругу. Знаю, что будет и как будет и снова делаю этот круг. Ребенок разорвал бы его, а я выиграла бы время. Да… но точно не от Валеры.
– Но позвольте, Виталий Маркович, с Вами не согласиться. Какой из меня бригадир?
Валера всё-таки приснился ночью. Оказалось, что губы у него… предсказуемо вполне приемлемые. И он вообще славный, и тело у него очень красивое.
– Как хорошо, – шепчет он, – что только нас двоих назначили бригадирами. Только вас и меня. Только мы вдвоем. Больше никого…
Проснувшись Тамара Борисовна чуть не расплакалась.
А вот Бадеру не спалось. Он еще переживал разговор с Тамарой Борисовной, ее присутствие, звук ее голоса, она в простом платье, выглядела как-то по-домашнему, не так, как на кафедре. Бадер был взволнован, растроган… «Пойду прогуляюсь до околицы», – подумал Бадер. Слово «околица» он помнил из какого-то фильма. Валера, кажется, уже спал.
Глава 11. Ночной выстрел
Был у нас такой механизатор Витёк Еремеев. Поначалу он отрицал существование вампира и намекал на супружескую неверность Нинки Петровой. Для этого у него были все основания. Так как Нинка Петрова ему нравилась, что неудивительно. И он как-то непроизвольно ей на это намекал. Но скоро понял, что Нинка – это глухой номер. Ничего не будет. Поэтому Витёк решил, что она – женщина лёгкого поведения.
И в этот самый злополучный вечер Витёк возвращался домой с фермы, где он со скотниками пил брагу и вино. «Скотники – глупые мужики, – думал Витёк. – Несут всякую хрень. Взять хотя бы Серегу, который утверждал, что нагайки делали из бычьего члена. Разве он не му*ак? Он себе представляет – едет казак по степи, видит врагов. Ах вы сукины дети! Стеганул казак коня ногайкой, сделанной из бычьего члена, выхватил шашку… Нет, Серега, конечно, му*ак». А откуда всё идет? От малограмотности. В школе учились на двойки, книжку за всю жизнь ни разу в руки не брали, вот сам Витёк – это другое дело.
Витёк в армии служил в артиллерии. А там думать надо. Там надо, с*ка, думать! И Витёк думал, и военная специальность после армии у него была – наводчик артиллерийского орудия. И книжки он читает, и по моторам разбирается, и понимает что к чему. И про казачью нагайку он такую глупость никогда бы нести не стал.
Про мужиков Витёк и раньше высказывался в подобном духе, его точка зрения по этому вопросу была известна. Но он не ставил себя выше коллектива, любил выпить, пошутить и посмеяться. Например, он проезжающие по дороге грузовики представлял мужикам как цель, подробно описывал, как наводит орудие, как происходит выстрел, и чем накрывается грузовик.
Кто-то шел ему навстречу, но Витёк пока не понял – кто. Мужик был уже близко, но Витёк всё еще не понял, кто это. Вроде и не темно, и луна светит. Может, Кононов? Нет, не он.
Мужик остановился. Оставалось до него метров пятнадцать, не меньше. Остановился и Витёк. Как-то ему показалось, что мужик остановился из-за него. А чего вдруг? Идет кто-то по своим делам, чего бы он ни с того ни с сего останавливался? А Витёк вообще причем? Чем он может помешать этому человеку идти дальше по своим делам? Тем более, что Витёк даже не знает, кто это. Но не из наших, вроде. Может, приезжий из университетских? Даже не смотрит на меня, но почему-то стоит, не идет дальше.
И тут у Витька дыхание перехватило, и на коже от страха выступили пупырышки. Мужик как стоял, так – никак не изменяя положения тела, не сгибаясь, а сохраняя прямую осанку, – опустился спиной на землю. Как если бы его охватил столбняк, и его окаменевшее, застывшее в прямом состоянии тело какая-то сила положила спиной на землю. Причем, что ужасно, он не упал, а именно опустился, как будто что-то его поддерживало. Но опустился довольно быстро. И приземлился совершенно не слышно. И тут же так же прямо поднялся с земли на пятках и оказался опять стоящим. Как будто он из фанеры. Как будто он – мишень на стрельбище. И опять опустился и поднялся. Не глядя на Витькa.
Нормальный живой человек, чтобы лечь на спину, опустится сначала на корточки, обопрется руками о землю, потом, когда уже сядет задом на землю, наклонится назад, поддерживая себя руками, и ляжет на спину. Значит, этот – не живой. Витьку просто стало дурно. Он закрыл глаза. Когда открыл, никого не было. Показалось? Привиделось? Да нет, не привиделось.
Витёк влетел в хату, кинулся сразу на кухню. В комодике – серебряная вилка, в ящике – кусачки. Серебряная вилка легко покусалась на маленькие кусочки, Витёк ссыпал их в ладонь и пошел к себе в комнату. Кусочки серебра высыпал на бумажку. Взял два патрона, снаряженных дробью, кажется, четверкой. Аккуратно ножом вытащил пыжи, высыпал дробь. Серебра как раз и хватило на два патрона. Пыжи Витёк засунул назад пальцем, прижал плотно. Потом еще придавил сучком, который он как-то себе специально для этой функции – набивать патроны – выстрогал. Вся операция заняла три минуты. Витёк зарядил ружьё и кинулся на улицу.
Двух мужиков, которые шли навстречу, он сразу узнал. Это же Толян и Коля Петров. Рассказ про человека, который опускается на спину и поднимается, как мишень на стрельбище, они выслушали с недоверием.
– Ты же сам, сука, сегодня только говорил, – убедительно начал Толян, – что никаких вампиров не существует. Тебя баба Валя за вилку в жопу вы*ет. Вы на ферме точно не самогон пили?
Витёк молчал, но молчал так, что Толяну расхотелось шутить.
– Дай сюда ружьё, – тихо сказал Толян, – от греха.
– Он вот так падает, вот так поднимается, – Витёк показал рукой согнутой в локте, с выпрямленными пальцами. Показал раза три. Ружьё не отдал. Толян и Коля оба молчали. Тогда-то на улице появился незнакомый.
– Он? – так же тихо спросил Толян.
– Хер его знает, – в тон ответил Витёк.
Незнакомый мужик шел быстро, почти бежал. Кто такой? Куда торопится? Тут уже Толян завёлся, к тому же трезвый он тоже не был.
– Слышь мужик! – закричал Толян, – а ну перекрестись!
Тот стал как вкопанный. Он видел перед собой трех местных с ружьем. Но партийная принципиальность взяла верх.
– Я не буду къеститься, товаъищ. Я в Бога не веъю, – громко сказал незнакомый.
– Я сказал – перекрестись! – Толян не шутил, он, правда, завёлся.
– Ну хоъошо, раз вы пъосите. Но я это делаю, не пъидавая значения. Имейте в виду.
– Ты неправильно перекрестился, – вдруг сказал Толян. – Это сатанинский крест, мне бабка показывала, как надо креститься.
– Товаъищи, но позвольте. Я же не умею креститься, я никогда не крестился. Я только, чтоб вас успокоить, – говоря так он пошел в сторону мужиков. Как назло в этот момент где-то недалеко жутко тоскливо завыла собака. Но Толян уже понял, что это точно не вампир, а какой-то му*ак из университетских. И не надо вообще было заводиться.
Вдруг тот, на ходу, не глядя, естественно, под ноги, поскользнулся на коровьей лепёшке и полетел на спину. Толян жутко испугался, что Витёк всё-таки решит, что это вампир, который опускается как мишень на стрельбище… и… ни дай Бог! Реакция у Толяна была отличная. Он резко ударил по стволу ружья, направляя его вверх. Витёк же и сам отлично видел, что это не вампир. Во-первых, не может вампир картавить. Во-вторых, этот явно поскользнулся и упал не специально, и ничего волшебного в этом падении Витёк не усматривал. И вообще… «А может мне и правда привиделся тот мужик, похожий на мишень?» – промелькнуло в голове у Витька. Но удар по ружью был настолько неожиданным, что Витёк, сам не понимая как, нажал на оба спуска, грохнул выстрел, и серебряная вилка бабы Вали ушла в ночное небо.
Тут Коля Петров окончательно понял, что никакого вампира не существует, в глазах у него была боль.
Глава 12. Нинка Петрова
Нинка Петрова нормальная была баба. Всё при ней, мужики засматривались, что неудивительно. А грудь такая, что в Голливуде можно эту грудь застраховать за столько денег, сколько всё совхозное стадо коров не потянет. Мне так казалось, хотя я по страховкам в Голливуде не очень в курсе дела, так… слышал от одного водителя. И еще скажу, бывает такая баба, даже и очень ничего из себя и всё такое. Но баба и баба, нормально с ней просто разговариваешь. А бывает такая баба, что смотришь на нее и против воли сразу думаешь про это дело. И я считаю, что причина не в шмотках и даже воспитание тут ни причем, а просто такое свойство у бабы, и оно – дар природы. И из-за этого свойства муж Колян часто бывал нервный. По глупости, конечно, потому что раз такое дело, жить бы ему да радоваться. А он постоянно бухал и утверждал, что Нинка всему совхозу строит глазки, что я, как потенциально заинтересованное лицо, считал неправдой. То есть это и была неправда. И вот, когда начались все эти разговоры про вампира и про Нинку, Колян прямо-таки закипел.
И еще тогда масла в огонь подлил Витёк, со всей своей уверенностью, взявшейся неизвестно откуда, что, якобы, Нинка сама нашла этого вампира, и теперь это называется вампир, а раньше называлось по-другому, и все понимали, на что он намекает.
Главное, я пытался объяснить этому му*озвону Коле, что сейчас, когда по хутору пошли слухи, он должен свою жену поддержать, а не вести себя как обиженный юный пионер. Что ей тоже хреново, что она баба, про нее болтают ерунду. Что эти две царапины ничего не доказывают и вообще ни о чем не говорят. Точно не засосы и тому подобное. А людям только и надо, что позубоскалить. И совершенно Нинка ни в чем не виновата. Но му*озвон Коля продолжал кипеть. Он просто уже видел себя со стороны, как он обманут коварной женщиной, упивался собственной правотой, чувствовал себя жертвой, думал, что все вокруг его, му*озвона, жалеют.
И в тот вечер перед большими событиями, когда Толян заставлял городского человека креститься, у Витька нечаянно выстрелило ружьё, заряженное серебром на нечистую силу, ружьё, кстати, тут же отобрал появившийся участковый, Нинка Петрова сидела дома и смотрела по телевизору юбилейный концерт. Смотрела невнимательно, мысли ее возвращались к упрёкам мужа – обидным, несправедливым и сильно глупым. Она потрогала пальцем царапины на шее. Царапины вроде бы подсохли и стали заживать. Конферансье объявил певца Кобзона. Но вместо Кобзона телевизор тоненько запищал, изображение превратилось в узкую полосу посредине экрана, полоска сошлась в светящуюся точку, вспыхнула напоследок, и экран погас.
Нинка два раза выключила и включила, но это не помогло. Экран был темный. Телевизор двух месяцев не проработал. То, что он так вдруг испортился, очень расстроило Нинку. Теперь в район везти, в бытобслуживание, ремонтировать по гарантии. И, поскольку Кобзон уже не отвлекал, пришла мысль, которую Нинка гнала от себя весь вечер. Что делать с Коляном? Куда его везти ремонтировать? Чтоб он перестал бухать и ругаться, а начал бы слушать, что ему говорят. Тут как раз она услышала выстрел. Она сразу поняла, что это не выхлоп от мотоцикла, выхлоп бывает, когда работает мотор, и этот мотор слышно. А тут среди относительной тишины треснуло где-то совсем недалеко. Выстрел.
Потом лёгкий на помине Колян, Нинка видела в окне, заявился, открыл калитку, прошел через двор, вошел, хлопнув дверью.
– Слышала выстрел? – спросил он с порога громким и, как показалось Нинке, веселым голосом. – Это Витёк вампира твоего убил.
Опять двадцать пять. У Нинки тоже нервы не железные, сколько можно слушать эту хрень про вампира?
– У нас телевизор испортился, – отозвалась Нинка довольно хмуро. Пропало всякое желание узнавать, кто стрелял в кого, и вообще, что там случилось. Да перестреляйтесь все на хер, раз вы совсем мозги пропили.
– Что не плачешь, не рыдаешь? – продолжал Толян. – Не жалко?
– Кого не жалко?
– Ну этого, вампира твоего.
– И кто им оказался?
– А то ты не знаешь?
– Да откуда я знаю?
– А это у тебя откуда? – Колян показал на шею.
Тут Нинку конкретно накрыло.
– Откуда я на хрен знаю, что это? – закричала Нинка, – переклинило вас из-за вампира! Не стыдно вам, взрослые же мужики! Ты на себя в зеркало посмотри! На что ты похож? Да нету никакого вампира! Откуда он возьмется? Нету вампира!
Колян в глубине души и сам понимал, что вампира нету. Что это мужики болтают от глупости. И Витёк Еремеев тоже несет, сам не знает что, и что это ему просто по пьяни привиделся вампир, который поднимается и опускается как мишень на полигоне. Мало ли кто из мужиков как только поднимается, так снова и «опускается» по пьяни? Особенно ночью? А на самом деле сверлила Коляна мысль, чего это Нинка не беременеет. Нинка увидела, по лицу всё поняла и сказала.
– Да не смотри так. В город надо ехать проверяться. У нас в роду бабы все беременеют сразу. Это не я в армии была и там склады с какой-то радиоактивной хернёй охраняла.
Колян намёк понял, как не понять? И, может, то, что сказала в сердцах Нинка и было не так уж совсем лишено смысла. Но зря это она. От армии хорошие друзья остались. Генка из Армавира, Саша Гвоздарёв. Не надо трогать армию, это святое.
– Телевизор, говоришь, испортился? – спросил Колян нехорошим голосом.
Он подошел к тумбочке, взял телевизор в охапку, локтем толкнул окно, оно распахнулось. Телевизор , упал на кирпичи, которыми была выложена дорожка перед домом. Тяжёлый удар сопровождался звоном разбитого стекла.
– Коленька, – закричала Нинка, – я тебе верная жена!