Мирослава поднялась на крыльцо и нажала на кнопку звонка.
Пространство за дверью огласилось медными раскатами гонга.
Через некоторое время дверь распахнулась.
На пороге стоял молодой мужчина в халате, имитирующем восточный орнамент.
Он с недоумением уставился на Мирославу, – вам кого?
– Я хотела бы поговорить с Элен Максимовой, – вежливо произнесла Мирослава.
Она давно усвоила, что доброжелательность открывает почти все двери.
– Элен нет, – грустно ответил мужчина.
– А где она?
– Должно быть, на работе, – тон его голоса окрасился в грязно-коричневые тона недовольства, – моя любезная жёнушка только что примчалась из аэропорта и снова куда-то унеслась пару минут назад.
Мирослава вздохнула.
Мужчина оглядел её с ног до головы.
– Если хотите, то можете подождать её, – смилостивился он, – входите.
– Спасибо, – Мирослава вошла в дом.
– Как вас зовут? – спросил он.
– Мирослава.
– А я, Юрий Базилевский. Муж Элен.
– Очень приятно, – произнесла Волгина банальную фразу. Что ещё она могла сказать в данном случае?..
– Взаимно, – не отличился он оригинальностью. – Вы подруга Элен?
Мирослава не успела ответить.
– Мама! Мама! – донёсся откуда-то детский заспанный голосок.
– Нет, солнышко, это не мама, – голос Юрия наполнился теплом и грустью.
– А мама?
– Мама скоро придёт.
– Извините, – сказал он Мирославе, – проходите в гостиную и подождите. Я скоро вернусь.
– Да, конечно, – проговорила Мирослава, стараясь вложить в голос, как можно больше тепла и сочувствия.
Когда он исчез за одной из дверей, Мирослава прошла в гостиную и сразу села на мягкий диван с удобной спинкой. Она зевнула и закрыла глаза.
Перед её внутренним взором всплыла радужная оболочка глаз Дона, названная сладким греческим словом «ирис»…
Она меняла оттенки основного цвета в зависимости от освещения и настроения, в котором пребывал Дон…
Но чаще всего его глаза были похожи на золотистый свежезаваренный чай или на янтарь.
Хозяин дома появился не раньше, чем через полчаса в том же халате с восточными мотивами, но свежевыбритый.
– Извините, что заставил вас ждать, – сказал он, – сами понимаете, маленький ребёнок. Очень скучает по матери. А Элен, – он сделал долгую паузу, – ни им, ни мной почти не интересуется.
– Должно быть, ваша жена слишком занята, – обронила Мирослава осторожно.
– Чрезмерно, – проговорил он недовольно.
– Бизнес, как правило, поглощает много времени и чтобы заработать, приходится от чего-то отказываться, – тщательно взвешивая каждое слово, проговорила Мирослава.
– Вот она и отказывается от ребёнка! – резко ответил Юрий.
В большие окна лился золотистый, щедрый свет. В саду шуршали опадавшие листья.
– Впрочем, забудем об этом, – сказал хозяин дома, – вы голодны? – спросил он.
– Слегка, – улыбнулась Мирослава.
– Тогда я угощу вас поздним завтраком, – если не возражаете?..
– Буду благодарна.
– Пойдёмте на кухню, – позвал он.
Мирослава поднялась с удобного дивана.
– Вы знаете, – словно извиняясь, произнёс Юрий, – у меня было довольно бедное детство. Мать учительница начальных классов, отца я не помню. Он сбежал сразу после моего рождения, – Юрий развёл руками, – и кухня для меня такое место, где уют и домашнее тепло. Порой закрою глаза и кажется, что пахнет мамиными пирогами, – он печально улыбнулся.
– А ваша мама живёт всё там же? – спросила Мирослава осторожно, чувствуя подводные камни.
– Она умерла, – ответил он тихо.
– Простите.
– Нет, ничего. Это было девять лет назад. Я учился в литературном институте, а мама скончалась в одночасье от кровоизлияния. Даже не поболела, не полежала, не отдохнула. Всю жизнь надрывалась за гроши. Ни единого дня не пожила для себя, – он посмотрел на Мирославу, – простите, я, кажется, утомил вас своими воспоминаниями.
– Нет, что вы, – отозвалась Волгина, – наверное, вы очень любили свою маму…
– Безумно! Но больше об этом не слова, прошу вас.
Она кивнула.
– Сейчас будем пить кофе, – голос Юрия стал мягким.
Они прошли на кухню – огромную и светлую, уставленную дорогой импортной мебелью.
Юрий включил газ, поджёг конфорку и налив в турку воды, поставил её на огонь.
Через некоторое время всё пространство кухни заполнил упоительный аромат.
– Вам с сахаром? Со сливками? – спросил Юрий.
– Нет, спасибо, чёрный, – ответила она.
– «Чёрный, как дьявол, горячий, как ад, чистый, как ангел и нежный как любовь…» – процитировал он Талейрана.
Мирослава промолчала.
Усмехнувшись, Юрий поставил перед ней чашку крепкого кофе, тарелки с печеньем, вафлями, рулетом, сыром…
Сел напротив, – хотите, я расскажу вам легенду о кофе? – спросил он.
– Хочу, – Мирослава была абсолютно равнодушна к кофе, но почему бы не выпить чашечку, другую терпкого напитка, если это поможет приоткрыть дверь в душу собеседника.
– Тогда слушайте, – сказал Юрий. – В глубокой древности жил в Эфиопии красивый юноша. Звали его Кадди. Был он трудолюбив, но беден. Ничего у него не было, кроме красоты и горячего сердца. Однажды Кадди полюбил прекрасную девушку. Имя её, к сожалению, история не сохранила. Девушка ответила Кадди взаимностью. Но, увы, отцу красавицы не улыбалось иметь зятем незнатного бедного юношу.
– Тогда ещё не было эмансипации, – Юрий иронично улыбнулся, – красавица смирилась с волей отца и вышла замуж за богатого старика.
– А отчаявшийся Кадди поклялся хранить верность любимой до конца своих дней. Он нанялся в пастухи и стал пасти коз высоко на горных склонах. Там в горах вдали от людей не так сильно болело его израненное любовью сердце. Горный воздух залечивал его раны. А, глядя на весёлых козочек, он и сам веселел. Так бродил Кадди по горам со своим стадом. Горное эхо было самым желанным его собеседником.
Как-то стал замечать пастух, что козы его приходили в необычное возбуждение, когда поедали плоды одного из дикорастущих кустов. Плоды эти были похожи на вишню, только состояли из двух зёрен. И решил Кадди их попробовать. Разжевал один из плодов. Не то, чтобы вяжущий вкус сразу понравился пастуху… Но к своему удивлению, Кадди почувствовал, как силы и бодрость вливаются в его уставшее от дневного перехода тело. Всю усталость как рукой сняло. Обрадовался Кадди и от избытка чувств, расцеловал первую же попавшуюся ему козу. Вот так именно благодаря козам были открыты чудодейственные свойства кофе.
И тут услышал Кадди, будто кто-то зовёт его, – Кадди, Кадди, – точно трава шелестит.
Обернулся он и глазам своим не поверил! – стоит его красавица и протягивает к нему руки.
Бросился Кадди к любимой, прижал её к сердцу и стали они вместе бродить по горам, не ведая благодаря кофе, ни усталости, ни болезней, ни старости, ни даже самой смерти.
Говорят, что и до сих пор путники встречают счастливую пару в горах.
– Красиво, – сказала Мирослава.
Юрий кивнул, – а, вот, в Турции, многие за любовь к кофе заплатили головой.
– Да?..
– Правда, это было очень давно…
– Расскажите, – попросила Мирослава.
– Пожалуйста, – он пожал плечами, – пристрастие арабских мусульман к потреблению кофе вызвало переполох среди высших сановников ислама ещё в 1511 году. И они созвали в Мекке известный «Совет кофе». Этим деятелям пришло в голову, что кофе напиток дьявола, действующий на разум и чувства правоверных с целью отвлечения их от истинной веры. Кофе, недолго думая, запретили наравне с вином. Хотя в Коране нет об этом ни слова.
Каждый магометанин, осмелившийся нарушить запрет, строго карался.
Но страсть к кофе была сильнее страха, и он продолжал гордо шествовать по миру, с триумфом покоряя целые народы.
Мирослава с интересом слушала, и Юрий продолжал:
– По сохранившимся историческим источникам после арабов, кофе познали турки. Случилось это где-то в первой половине 16 века во времена правления султана Сулеймана Великого.
Лет через двадцать в Константинополе появились первые кофейни, где люди встречались, наслаждались волшебным ароматным напитком и общались между собой. За чашкой кофе собиралась элита того времени – учёные, писатели, философы… Велись горячие разговоры, переходившие в споры. Вскоре кофейни стали излюбленным местом для встреч и их стали называть «научными кружками».
При приготовлении и подаче кофе тщательно соблюдались традиции – хозяин кофейни приготовлял кофе в специальной медной лужёной кастрюльке «турке» с длинной ручкой и широким дном. Кверху форма кастрюльки сужалась. Варили кофе на слабом огне, медленно доводя до кипения, чтобы на поверхности образовывалась пена. Подавали кофе в специальных кофейных чашечках – филджанах. Пили его медленными, маленькими глотками, шумно потягивая.
Идиллию, как всегда, разрушили политики.
Собираясь в кофейнях, они выдвигали требования о равенстве и справедливости, плели заговоры против деспотической власти султана.
Нашёлся Некто, оповестивший султана о том, что происходит в кофейнях.
Виновным во всём признали… кофе.
Султан Турции издал приказ: «Величайший, прославленный, сильнейший в мире владетель и властелин, халиф и падишах Мурат 14, покоритель мира, принял мудрое решение: закрыть все кофейни. С сегодняшнего вечера ни одна кофейня не должна быть открыта. Не будет больше продаваться эта язва, этот столб шатра пьянства и разврата. И да не найдётся неразумного человека, который не прислушался бы к приказу. Потому что ему отрубят голову, что будет наименьшим наказанием…»
И в сопровождении многочисленных воинов в ту же ночь Мурат самолично отправился полюбоваться, как подданные исполняют его приказ.
Результат был неутешительным – 146 владельцев кофеен и посетителей, не подчинившихся приказу султана, были схвачены, зарезаны, а затем повешены на деревьях в назидание другим.
Однако жестокость султана привела к обратному результату. Посетители кофеен, большинство которых принадлежало к тогдашней элите, взбунтовались. Ночью на стенах домов стали расклеиваться призывы к неповиновению султану.
Один из таких призывов гласил: «Свирепый султан, прежде чем объявлять вне закона арапа («арапом» называли зёрна кофе) рассей, о, тиран, пары, которые исходят от крови, ежедневно проливаемой твоими палачами. Бунтуют наши угнетённые души».
Султану ничего не оставалось делать, как отменить приказ, и кофейни вновь были открыты.
– Грустно, – сказала Мирослава.
– Ничуть, – возразил Юрий. – За любовь нужно платить!
– Но не головой же?! – не согласилась Волгина.
– Именно головой! – воскликнул он и процитировал: «… Ценою жизни ты мне заплатишь за любовь»! – его глаза как-то странно сверкнули.
– Блок ваш любимый поэт? – спросила Мирослава, чтобы как-то сменить тему…
– Нет, – он качнул головой, – любимый Лермонтов. Особенно, вот это: «Я горд – прости – люби другого…»! – произнёс он неожиданно жарко.
И Мирославе показалось, что в этом горьком пламени чужого стиха свернулось в стальную пружину отравленное жало уязвлённого самолюбия Юрия Базилевского.
– «Я горд! – прости – люби другого…» – повторила она задумчиво.
– А вы любите Лермонтова? – прервал её размышления Базилевский.
– Я?.. – переспросила Мирослава, – пожалуй, не очень… Он слишком мрачен для моего мироощущения.
– Ну и зря, – сказал он, – вам, наверное, нравятся наши современные рифмоплёты? – в его голосе была нескрываемая насмешка.
Конец ознакомительного фрагмента.