– О, солнцеликая Иштар, – сказал Бильгамешу, и в возгласе его соединились приветствие и боль.
Иштар сделала еще несколько шагов и остановилась. Она прямо смотрела на Бильгамешу и он отчего-то ежился под ее взглядом, хотя всегда он почитал ее наиболее открытой, прямой и понятной из богов.
– Прости меня, Иштар, – забормотал Бильгамешу. – За слабость прости, за сомненья.
– Я знаю, Бильгамешу, – голос Иштар был женственен и низок, – что слова мои прозвучат как некоторое топтание на истерзанной душе твоей, но услышь меня. Ты построил удивительную страну. Ты определил жизнь Междуречья на долгие годы вперед. Самобичевание не твой удел, Бильгамешу. Ты великий правитель и жрец. Веди себя достойно.
Бильгамешу перевел дыхание.
– Сомнения не оставляют меня. Я думаю об этом постоянно, даже во сне. Выбор, который был мне предоставлен, ведь как чудовищно несправедлив он. Почему я, а не кто-нибудь другой?
Иштар взяла его руку в свои. Ее прикосновения были легки как дуновения ветра. Голос, глубокий, нежный, проникал в самое естество Бильгамешу и словно бы немедленно гасил боль его размышлений.
– Бильгамешу, ты помнишь нашу первую встречу? Твой отец возвел прекрасный зиккурат в мою честь, а ты устроил в нем именно то, что является для меня величайшее почитанием. Не мрачных прячущихся в тенях жрецов, думающих, что заклание быков принесет мир и процветание Бабили, но мастеров растениеводов и землепашцев. Ты разбил красивейшие сады на уступах его. Они сумели сплести соцветия и корни с самых разных стран, чтобы получить не только прекрасные сады, которые посвящаешь теперь ты возлюбленной, но и облегчить труд тех, кто в суровой почве Междуречья растит ячмень, просо, овощи, лен. А разве не чудо – ирригационные каналы, позволяющие нести живительную воду в районы, раньше считавшимися непригодными для засевов? Воистину Бильгамешу, твой живой ум правителя превратил землю Бабили в обетованный край Междуречья.
Слова Иштар, богини плодородия и любви, ложились заживляющей мазью на ноющие раны сомнений Бильгамешу.
– Я говорила тебе уже, что глядя на красоту и величие твоей страны, не могла я не придти к тебе, чтобы предупредить о том, что за беспечным восхождением может последовать жесточайший упадок.
Бильгамешу пропустил последнюю фразу Иштар.
– Я до сих пор вспоминаю это как ослепительный сон, о величественная Иштар, – теперь настал его черед брать ее руки в свои. – Ты спустилась с вершинного яруса Зиккурата навстречу нам, рассуждающим о пустяках, об урожае льна. Словно сошедшая с глазурей храмовых врат. Мне даже казалось, что я видел такой сон прежде.
– Я лишь поправлю тебя, Бильгамешу, что разговор ваш был вовсе не пустяковый. А способ обработки семян льна, предложенный в тот день, позволяет сохранить запасы в безурожайный год.
Бильгамешу не останавливался:
– Мне слышались рыки львов, буйволов и сиррушей, когда я увидел тебя. Как в старых легендах. После явления Балу, и смятения, которой произвел он среди моих советников и жречества, у меня не осталось сомнения, что Боги избрали меня для величайшей миссии.
Бильгамешу почувствовал, как руки Иштар становятся холодными и каменными в его ладонях. Он перестал говорить и тревожно посмотрел на нее.
– Остановись, Бильгамешу, – заговорила она. – Ты бередишь в себе мечту о том, чего мог бы достичь сверх сделанного. Но посмотри: трещина, которую ощущаешь ты в рассуждениях своих, пробежала уже и в землях твоих, и среди верных вассалов-энси твоих. В Уре, именем твоим вырезали языки целому клану и слугам их. В то самое время, когда писари твои и переводчики показывают чудеса дипломатии, в Бит-Замани жрецы сжигают вардумов в пламени Мардука. Когда мастера твои изучают закономерности движения звезд и зодиака, лже-пророки запугивают народ дурными предзнаменованиями, принося кровавые жертвы прячущимся в звездах богам. Микстуры используются, как убийственные яды. Сообразно знанию Бабили, растет и угроза, что знанием твоим пользуются не по назначению.
Она замолчала. Выдержав паузу, Бильгамеш отпустил руки Иштар.
– О, Иштар. Я знаю все и слышу. Сердце мое стонет, и никто другой не поймет меня так как ты, весть миролюбия и плодородия. Все это – цеха, зиккураты и земли – дети мои. Жаль, бесконечно жаль мне выбора моего, оставлять все это, уходить. Однако как было сказано, я принял решение. В последний раз сегодня желаю я взглянуть на город свой и Шаммурамат, с которой суждено мне также расстаться.
Глаза Иштар, большие и глубокие, казалось дрогнули.
– Бильгамешу, ты знаешь все про долгие расставания. Что только усугубляют они любую боль. Я не раскрою тайны, если скажу, что Шаммурамат не успела так привязаться к тебе, как ты к ней. Она стала твоей царицей, исполнив волю прежнего господина.
Бильгамешу отступил на два шага:
– Это ранит меня, ранит еще больнее. Я потерял вернейшего своего друга ради нее. Возможно, я никогда не займу его места в ее сердце, но она царица моя и ради памяти к Оанки, я обязан позаботится о ней.
Мысль его запнулась. Что означала забота о Шаммурамат, в контексте того, что он должен был покинуть Бабили, он и сам не понимал.
– Прежде, чем мы расстанемся, Бильгамешу, – сказала Иштар, – и ты совершишь то, что совершишь, я открою перед тобой две мудрости. Подумай над ними хорошенько. Первое – долг, о котором ты грезишь, это не забота о Шаммурамат. Не обманывай себя, ей уже не нужна твоя забота. Она с благодарностью приняла роль царицы Бабили. Ну а второе – ты сам выбираешь свою казнь. Не придумывай себе наиболее изощренную и мучительную.
Бильгамешу стоял, не говоря не слова. Ему казалось, что каждое слово отдается в его голове ударами тропических громов и церемониальных бубнов. Он слышал и понимал мысль которую доносили ему Балу и Иштар. Но то был разум, а чувства его, эмоции, истерзанные сомнениями, кричали, вопили совсем о другом. Этим он не мог поделиться с божественными своими собеседниками, хотя и стонало его сердце: «Почему же, почему, Вы, такие всемогущие и мудрые не слышите меня, моей боли?»
Когда он вышел из оцепенения, Иштар не было рядом. Он не слышал шороха удаляющегося ее платья, может и не было его, этого шороха. То была Иштар, и сетовать на ее манеру появляться и исчезать было не в компетенции Бильгамешу, лугаля Бабили.
Бильгамешу словно еще раз пережил момент, когда солнцеликая Иштар снизошла к нему в зиккурате, возведенном в ее честь. Всего несколько месяцев прошло, а как разительно все поменялось.
Только сейчас он обратил внимание как в утренний час, когда дворец не наполнили еще вельможи, гости и просящие, неуютно, отчужденно выглядит помещение приемного зала, не взирая на все его убранство.
Бильгамешу решил отправиться к Шаммурамат. Он прошел в жилое крыло, по коридорам с глазурированными стенами, устланные коврами с прямоугольными узорами. Стражники, опиравшиеся на высокие, в полтора человеческих роста копья, привычно кланялись ему.
Путь лугаля не был длинным, однако пока он дошел до покоев царицы, в голове его окончательно вызрело решение. О том, что сомнения его напрасны и уходить, как советовали ему Балу и Иштар, надо быстро, избегая лишних терзаний и встреч. Походка его обрела уверенность. Слуги, покорно готовые открыть перед ним любые двери дворца, были немало удивлены, когда Бильгамешу резко развернулся у высоких кедровых дверей покоев Шаммурамат и зашагал обратно, в противоположную часть дворцового комплекса.
Там он сделал наконец то, что так долго откладывал: отдал распоряжения о необходимых сборах. Бильгамешу указал, что отправится налегке, возьмет только две навьюченные лошадей. Из слуг Бильгамешу решил взять только Набу, главу телохранителей царского дома. Бильгамешу лично произвел Набу в свободного человека-мушкенума из раба-варнума несколько лет назад и сделал своим телохранителем. Набу был предан Бильгамешу без остатка. Родом он был из Урука и ничего не держало его в Бабили. О том, чем заняться в чужой стране, Бильгамешу старался не думать. Глубоко в памяти он держал разговоры с Балу, который рассказывал об обитающем на западе народе, где Бильгамешу сможет найти кров и решить свою дальнейшую судьбу.
Последний свой день Бильгамешу пожелал освободить от государственных дел, положившись на советников. К полудню однако пришло срочное донесение из цеха писцов о завершении большой словарной таблицы. Он принял гонца, понимая, что не дойдет уже до Илишу. Мысли о словаре и записях снова принесли волну гнева и опустошенности. Почему, кому должен он оставить цветущий свой край? Что и кто ждет его на чужбине? Вслед за этим вернулись мысли о Шаммурамат. Ее, свою вожделенную царицу он, также как и родину, вынужден покинуть. Он должен был дойти до царицы. Пусть будет ему горько и больно, но уйти не попрощавшись было совершенно невыносимо.
На волне возмущения, он отдал несколько казенных приказов. Принял одно обращение. О восстании в Бит-Замани, где крестьяне сожгли несколько финиковых рощ. Бильгамешу вспомнил слова Иштар о бесчинствах жречества. У него была еще возможность наказать их, но в преддверии своего отбытия, Бильгамешу поручил разобраться местному наместнику и если потребуется, принести в жертву Мардуку самих жрецов. Он прекрасно понимал, что вассал-энси никогда не выступит откровенно против жречества, но времени заниматься этим у Бильгамешу не осталось.
После этого он отправился к Шаммурамат. Ее не было у себя, он вышла прогуляться в окруженный арочными сводами сад, где еще недавно Бильгамешу разговаривал с Балу. Бильгамешу почти физически ощущал необходимость увидеться с ней. Он уже не шел быстрым шагом, почти бежал по переходам вдоль верных мушкенумов по направлению к зеленой террасе с фонтаном, где обыкновенно гуляла Шаммурамат.
Она действительно сидела там, укрытая от солнца тончайшим белым льняным покрывалом с драгоценной вышивкой. С Шаммурамат были две немые служанки, пришедшие с нею от Оанки. Молодая царица говорила с ними на аморейском наречии, которое было им родным, хотя они и не могли ответить. С Бильгамешу она пыталась говорить на аккадском, знания ее в котором были ограничены. Но Бильгамешу видел, что старалась она и брала уроки у мастера Илишу, который казалось знал все языки Междуречья.
Увидев Бильгамешу, Шаммурамат кивнула ему и сказала что-то рабыням. Не поднимая глаз на Бильгамешу, они удалились во дворец.
– Я искал тебя, моя царица, – сказал Бильгамешу подходя.
Он опустился на узорчатый парапет фонтана, рядом с Шаммурамат и взял ее за руку. Она смотрела на него пристально, с будто бы спрятанной в глубине осторожностью.
– Мой повелитель, – ответила она мелодичным своим голосом, от которого Бильгамешу охватила приятная дрожь. – Слуги сказали мне, что ты приходил в мои комнаты утром. Но не вошел, отчего решила я, что прогневала тебя. Я приходила в приемную залу, но видя очередь советников, военных и жрецов, не решилась войти и отправилась сюда.
– О нет, моя царица, – ответил Бильгамешу, – не существует того, чем ты могла бы прогневать меня. Это я буду в вечном долгу перед тобой. Утром я хотел зайти и еще раз сказать, как ты дорога мне, и наша прошлая ночь была прекрасна. Надеюсь я не утомил тебя ночными хождениями по саду?
Шаммурамат томно опустила глаза.
– Вы не можете меня утомить, мой Немрод, повелитель. Я здесь чтобы исполнить вашу волю.
– Ах, Шаммурамат, давай оставим эти высокопарные фразы. Мы с тобой супруги, и единственное чего я желаю, чтобы ты чувствовала себя счастливой здесь, в Бабили. Боги видят как я счастлив с тобой… – тут Бильгамешу запнулся.
Шаммурамат не поднимала глаз.
– Мне так многому надо еще научиться. Я не все еще понимаю, что Вы говорите мне.
Бильгамешу обнял ее за узкие плечи. Покрывало откинулось с головы Шаммурамат, обнажив уложенные иссиня черные волосы и изящную тонкую шею с ключицей. Бильгамешу окатила волна нежности к ней. Неужели она, глупая, все еще боится его, считает типичным царьком, одним жестом отправляющим людей на смерть, как это водится среди аморейских племен.
– Не бойся меня, маленькая моя Шаммурамат. Никогда я не обижу тебя и всегда буду перед тобой в неоплатном долгу, – он вздохнул. – Я искал тебя, чтобы сказать, что сегодня ночью мне нужно будет покинуть Бабили. Пусть это не будет для тебя неожиданностью, – голос его сорвался, – Энси, аквилумы, мушкенумы будут слушать тебя как меня самого. Полагайся на старших жрецов, они помогут тебе во всем. Каждого из них я лично отбирал и возвышал, каждый из них предан Бабили и семье лугаля.
Шаммурамат подняла на него свои огромные глаза.
– Я не могу полностью понять тебя, мой повелитель. Ты покидаешь Бабили сегодня? Должна ли я последовать за тобой?
– Нет, нет. В этот раз ты не отправишься со мной. Я возьму лишь верного своего Набу. Ты останешься здесь в прекрасном нашем Бабили.
Голос Бильгамешу снова сорвался.
– Но когда же ты вернешься, господин?
Шаммурамат смотрела на него так открыто, пристально и доверчиво, что Бильгамешу снова залюбовался. Овалом ее лица с узким, словно выточенным искуснейшим скульптором подбородком, изящными линиями бровей и глубиной прекрасных темных глаз. Бильгамешу не выдержал, потянулся к ней и поцеловал. Она ответила ему на поцелуй с некоторой смесью смущения и уступчивого желания.
Поцелуй был долог. Но и ему суждено было закончиться.
– Возлюбленная моя, – сказал Бильгамешу, переводя дыхание, – Здесь в Бабили все устроено для твоего блага и защиты. Ты – царица его.
Надо было уходить. Бильгамешу знал, что если не уйти, то он не уйдет сегодня, а возможно и завтра и никогда. Он обещал богам, он должен уходить.
– Я принесу молитвы сегодня величественному Мардуку, после чего отправлюсь. Я поднимусь на вершину величайшего нашего зиккурата Этеменанки, хоть и не достроен еще он, и там принесу благодарность богам за дарованную Бабили мудрость. За величие, за знание и ремесло, побеждающие грубую жестокую силу, за нашу веру в Богов и нашего покровителя Мардука.
Шаммурамат смотрела на него и не понимала. Он прочитал это в ее глазах. Да и не ей вовсе говорил он все это. Скорее себе. Чтоб взвинтиться, подняться и оторваться от этих огромных и глубоких как два ночных озера глаз, от этой ключицы и шеи, которые так хотелось осыпать поцелуями.
Бильгамешу поднялся.
– Прощай, возлюбленная моя Шаммурамат.
– До встречи, мой Немрод, – эхом откликнулась она, не отрывая от него своего томного таинственного взгляда.
Бильгамешу отвернулся и зашагал к дворцу, мимо глазурированных арок. Он еще раз окинул взором сочные зеленые заросли с яркими красными, синими, желтыми цветами. Здесь сегодня он общался с Балу. Может быть Балу еще здесь, спит на одной из плетеных скамей, там, где Бильгамешу его оставил. Он знал впрочем, что это не так. Балу был нигде и везде. Спал ли он, либо же наслаждался азартным спором с торговцами на городском рынке, ничего никогда не укрывалось от Балу.
Вернувшись во дворец, Бильгамешу первым делом вызвал распорядителя, который отвечал за его сборы. Все необходимое, запас одежды, одеял, провианта и оружия было собрано и поджидало уже у ворот дворца, охраняемое верным Набу и еще парой воинов. Бильгамешу решил, что безопаснее будет выйти с телохранителями, а дальше, когда минуют они Новый город, он отправит их назад, оставив только Набу. После этого с нанятым проводником они примкнут к каравану, идущему на запад. Слуга подтвердил, что провожатый уже ждет, все готово и Бильгамешу стоит только дать знак, и они отправятся.
Осознание близости расставания вновь накрыло Бильгамешу волной нерешительности. Всего лишь отдать приказ и жизнь, которую он вел, которую знал, останется в прошлом. Теперь, когда это перестало быть мыслями, разговорами, а материализовалось, обрело форму, страх его вернулся. Он опять подумал о Шаммурамат. Вспомнил, какой ценой, досталась она ему и что не видеть ему больше ее. В раздумьях расхаживал Бильгамешу по широкой зале, как бы укладывая в памяти все, что его окружало и всех, кто был с ним долгие годы.
Долго просидел Бильгамешу задумчиво на скамье в малом тронном зале. Он очнулся только, когда в окно заглянуло вечернее солнце. Время сомнений закончилось. Пора была действовать, прямо, без колебаний. Он поднялся, быстрым шагом прошел между копьеносцами, охраняющими двери. В своих покоях, он переоделся не прибегая с помощи слуг. Надел простую тунику, расшитую красными узорами, однотонную юбку из плотной ткани. Повязал заготовленный заранее пояс с кинжалом. Обычный, без изысков, чтобы не привлекать особого внимания, но в то же время не выглядеть бродягой. Волосы повязал кожаным шнуром. Набросил на спину плащ с капюшоном и затянул лямки на груди. Подошел к начищенному бронзовому зеркалу и оглядел себя. Как же много наносит на природную простоту человеческого тела одежда и присущие ей ожидания. Теперь Бильгамешу был похож на средней руки аквилума-купца, но никак не на лугаля Бабили, или даже энси. Свое богатое королевское одеяние Бильгамешу разбросал на полу и не без удовольствия наблюдал как не взирая на дороговизну тканей и вышивки, безжизненно, бессмысленно смотрится оно, без носителя. Эта мысль придала ему сил.