Тот потный вонючий козёл, который первым заметил, что бородавка похожа на эрегированный клитор, схлопотал от Люси пощёчину. Но слово не воробей, и себе-то самой она могла признаться, что потный козёл был совершенно прав…
Люси приступила к чистке зубов. Она работала щёткой осторожно, оберегая недавно освобождённые от коронок зубы. Этот чудак Васнецов, записывая Люси на операцию, попросил на всякий случай удалить все зубные протезы. Люси это не понравилось: известно, как больно кусаются свирепые суки цен, без зазрения совести спускаемые на клиентов зубными ортопедами, строго оберегающими как цеховое, так и личное материальное благополучие. Но она исполнила просьбу врача, решившись идти до конца.
Стоимость услуг зубных техников и протезистов не шла ни в какое сравнение с той оглушительной суммой, которую предложил заплатить пластический хирург, причём заплатить вперёд! Если бы Люси предварительно не собрала кое-какую информацию о его бывших пациентках, то наверняка отработала бы задний ход.
Приятельница показала ей двух женщин, прооперировавшихся у Васнецова, и Люси была сражена наповал. Её трезвая, прагматичная натура отказывалась поверить в невозможное. Она навязалась в знакомые одной из омолодившихся дам и, обстоятельно переговорив с ней, пришла к убеждению, что игра стоит свеч.
Тамара Дронова с циничной и не знающей пределов женской откровенностью посвятила Люси во все детали. Собственно говоря, никаких деталей и не было – они остались для Мары за кадром. Но Мара клятвенно заверила Люси, что Фёдор Станиславович Васнецов в самом деле творит чудеса. Это просто потрясающе – у неё даже снова появился месячный цикл! Она не просто помолодела и похорошела – полностью забыла о беспокоивших её многочисленных застарелых болячках!
Мара высказала осторожное предположение, что Васнецов не ограничивается одной лишь пластикой лица, а применяет в работе новейший, мало кому из пластических хирургов и косметологов известный способ. Или даже несколько способов. Вроде бы она краем глаза читала и краешком уха слышала о некой закрытой калифорнийской клинике, среди пациентов которой – исключительно толстые денежные мешки, заевшиеся жирные коты, окопавшиеся преимущественно в Беверли Хиллз. Вернее, не коты, а киски. И будто бы их с Людмилой земляк, вольнореченец Фёдор Васнецов, добивается не меньших, если не больших результатов, чем продвинутые калифорнийские пластические хирурги, гребущие «зелень» даже не штыковыми, а совковыми лопатами.
Тамара советовала Люси поторопиться, ибо популярность Васнецова стремительно росла. Имя его обретало вес, и вместе с этим поднимались цены на его чудодейственные омолаживающие операции. Мара была уверена, что в скором времени заплатить за операцию у Васнецова смогут только очень состоятельные люди.
Она не без удовольствия поведала Люси, что буквально полетела благодарить Васнецова, как только увидела на своём лице и на теле результаты пока не такой уж дорогой по нынешним сволочным временам операции. Они с Фредом страстно соединились прямо во врачебном кабинете, прокувыркавшись на медицинском топчане целых два часа.
Мара сообщила, что среди бывших пациенток Васнецова уже гуляет вульгарная, а точнее, «вульварная» шутка: секрет успешной методики омоложения кроется в чрезвычайно высококачественной сперме охочего до женщин хирурга-косметолога. Ещё она упомянула об обязательном общем наркозе, который Васнецов даёт всем без исключения пациенткам. Но знающие люди утверждают, что это обычная практика. Кроме того, доктор Васнецов требует от прооперировавшихся у него женщин на некоторое время воздержаться от авиаперелётов – такая вот «плата за страх», по её мнению, абсолютно несущественная.
И всё же кое-что Мара утаила. Она не стала рассказывать, какой поистине животный страх испытала перед операцией и сразу после неё. Это было нечто большее, чем мандраже, охватывающее человека при виде «пыточного кресла» дантиста, или тягостное ощущение, преследующее безнадёжного, с диагнозом «битый канцер», ракового больного, решившегося пойти под нож хирурга. Ужас, обуявший Мару по завершении операции, был тёмным, немотивированным, необъяснимым. Вполне возможно, сказалось то, что перед пробуждением она увидела невыносимо мучительный сон, где всё ощущалось гораздо острее, чем наяву – так бывает после приёма жёстких наркотиков-галлюциногенов, например, ЛСД.
Мара стояла на краю глубокого узкого каньона, на дне которого ворочался зажатый между отвесных каменных стен огромный кольчатый червь. Мара не могла оторвать от него глаз, хотя зрелище было просто омерзительное. Снизу раздавались душераздирающие всхлипы, крики и рыдания. Она хотела убежать куда глаза глядят, но ноги словно приросли к камням, а затем против её воли неотвратимо понесли Мару к краю бездны. Она истерически визжала, но её визг тонул в усиливаемых эхом многоголосых воплях ужаса, доносившихся со дна ущелья. Маре почему-то казалось, что это кричат люди, десятки и сотни людей, раздавленных омерзительным гигантским червём. Она была несказанно рада, когда увидела склонившееся над ней самодовольно ухмыляющееся лицо Васнецова, бесцеремонно похлопывающего её по мокрой от слёз щеке.
Выпив предложенную хирургом стопку превосходного коньяка, Тамара постаралась поскорее забыть до невозможности реальный кошмар. Васнецов не обманул, она действительно выглядела помолодевшей по меньшей мере на двадцать пять лет, и радость, охватившая Мару, на первых порах совершенно заслонила всё остальное. В дальнейшем, однако, испытанный ранее кошмар стал вновь изредка грезится ей. В последнее время кошмары участились, приобретя первоначальную резкую и жёсткую форму.
Но Тамару это не особенно взволновало: как и всякая другая женщина, она смогла бы заплатить за возвращённую молодость и красоту гораздо более высокую цену, чем ту, которую платила теперь. К тому же, успокаивала она себя, не стоит так категорично считать донимающие её странные сновидения следствием перенесённой омолаживающей операции. Болтая с жадно ловящей каждое её слово Людмилой Зинчук, она не захотела портить себе настроение и, делая хорошую мину при плохой игре, умолчала о своих маленьких проблемах, хотя именно в ночь перед встречей с новой знакомой ей вновь пригрезился яркий и невыносимо ужасный кошмар…
Люси улыбнулась и, опустив зубную щётку в стаканчик, полезла под душ. Вода в Вольнореченске была отвратительной, от нее секлись и выпадали волосы, портились зубы и развивалась базедова болезнь. Но скоро эти проблемы для Люси решатся. Люси вернёт себе молодость и красоту.
Она поставила на кон всё. До последнего рубля. Свой счёт в банке, весьма заметно потолстевший за годы замужества, когда она с присущим ей врождённым хамством и настырностью как липку методично обдирала незадачливого муженька, Люси почти проела. Но она поменяла квартиру, переехав в однокомнатную хрущобу, продала кое-что из мебели, из одежды, проскребла все сусеки, помела по коробам, не забыла заглянуть и под кровать в поисках закатившейся монетки. Нужная сумма всё равно не набиралась, и Люси пришла в отчаяние. Но тут подвернулся один добрый человек и за ничтожную услугу подкинул ей «на лечение». Все собранные деньги она перевела на счёт Васнецова. Теперь отступать некуда. Сегодня в десять часов утра она войдёт в клинику пластической хирургии.
Люси взяла в руку дешёвенькое мыло, сваренное не из природных ингредиентов, а из так называемых саломасов – экономия! – и медленно намылила подмышки, лобок и ягодицы. Потом, жмурясь от наслаждения, принялась смывать мыльную пену тугими струями слегка пахнущей дезинфекцией воды. Когда Люси направила струю в пах, клитор тут же отреагировал на суррогатную ласку и с готовностью восстал. Она не удержалась и потрогала его указательным пальчиком.
«Мать моя женщина, – тоскливо подумала Люси. – А ведь «малыш» и в самом деле ничем не отличается от бородавки!»
* * *
Тот день Люси запомнила на всю жизнь, событие всего лишь месячной давности до сих пор переживалось ею как произошедшее несколько мгновений назад.
Салон Фреда Васнецова находился довольно далеко от квартала, где проживала Люси Зинчук. Свято выполнив наказ косметолога по возможности ничего не есть перед операцией, она вышла из дому не позавтракав и решила пройти первую часть пути пешком. На Люси было зелёное платье с белым отложным воротником, делавшее её похожей на благообразную школьную учительницу, тёмные колготки и удобные коричневые туфли на среднем каблуке. В руке она держала старенькую сумочку, с которой никогда не расставалась.
Люси попетляла в переулках и направилась в сторону окаймлявшего центральный район Вольнореченска Старого Кольца, затем повернула налево, на длинную-предлинную улицу Ленина, диаметрально пересекавшую центр.
По иронии судьбы, на улице имени вождя мирового пролетариата теперь поселились люди с достатком гораздо выше среднего. Здесь размещались лучшие городские магазины, гостиницы и рестораны. А вольнореченский пролетариат, ведомый постоянно деградирующими вождями типа Зюганова и Жириновского, скучковался в основном на «ближней периферии» – в печально известных безликих, как и во всех провинциальных городах и весях Святой Руси, убогих спальных районах.
Отмахнувшись от навязчивого таксиста, Люси зашагала в направлении центра, поглядывая на соблазнительные витрины и по неискоренимой привычке вульгарно покачивая бедрами. Улица Ленина ещё не проснулась, хотя декабристы давно разбудили Герцена, – она жила преимущественно ночной жизнью, и редкие утренние прохожие казались сейчас рассеянными в пространстве одинокими звёздами. Ближе к вечеру люди наводнят улицу и соберутся в подобные звёздным скоплениям огромные толпы, которые выплеснутся и на проезжую часть.
Несмотря на сравнительно ранний час – «похмельное послеутро», – Кэба, один из наиболее популярных местных юродивых и городских сумасшедших, уже фланировал по «прешпекту». За парочку баксов он предлагал шальной группе туристов, ни свет ни заря завалившихся на улицу Ленина, поглядеть на свою немытую, вероятно, с основания города Вольнореченска жирную голую задницу. Туристы вежливо отнекивались, но прилипчивый Кэба продолжал канючить, надеясь заработать на банку-другую пива, срочно требовавшегося его полыхающей адским пламенем душе. Вечером его шоу будет покруче – после восьми он начнёт демонстрировать всем желающим свой чудовищный фаллос и, соответственно, значительно повысит ставку авторского гонорара, доведя её до пяти баксов за сеанс.
Люси обогнула стайку смущённых настойчивостью Кэбы гостей Вольнореченска, которые не осмеливались дать отпор навязчивому аборигену, не зная, насколько правильно такой вынужденный шаг будет расценен его земляками, и растерянно топтались на месте.
Проскользнуть незамеченной не удалось: намётанным глазом определив в Люси местную, Кэба оставил в покое облегчённо вздохнувших при его отходе туристов и увязался за ней.
– Ты, сука сраная, дай на пиво!
– Отсоси сначала своё вчерашнее! – не оборачиваясь, спокойно бросила Люси, показав ошарашенным туристам, что с неопрятным юродивым можно не церемониться, и невозмутимо продолжила путь.
Туристы обрадованно загалдели и наконец стронулись с места, вдохновлённые поданным им примером, а озадаченный Кэба намертво прирос к тротуару, лихорадочно пытаясь постигнуть давным-давно прокисшими мозгами туманный смысл бесплатно подаренного ему совета.
Впрочем, уже через пару минут он забыл и о туристах, и о ловко отбрившей его бабёнке. Поправив немыслимую кожаную портупею, очевидно, предназначавшуюся для скрепления того вонючего тряпья, которое сам он простодушно называл пиджаком, а главным образом служившую для удержания на бёдрах постоянно спадающих широченных штанов, выглядевших так, словно их основательно пожевали, предварительно окунув в растительное масло, Кэба нырнул в ближайший переулок.
Пройдясь ещё немного, Люси взяла такси. Доехав до Старого Кольца, таксист свернул на улицу академика Павлова. Злые языки называли её улицей собаки Павлова и даже улицей Больших Псов: здесь была расквартирована главная городская ментовка и один из райотделов коррумпированной Вольнореченской милиции – участок № 7. Такси прокатилось по улице Солнечной мимо одной из трёх городских свалок и наконец выбралось на нужную Люси улицу Землячки.
Салон Васнецова занимал часть первого этажа большого, времён сталинского ар-деко, дома. Вход был обрамлён рельефными надписями на латыни, которые оставались для пациенток Фреда, соседей и прохожих неразгаданной китайской грамотой.
VIS MEDICATRIX NATURAE
NOLI NOCERE
OMNIUM PROTECTO ARTIUM
MEDICINA NOBILISSIMA EST
Без двух минут десять Люси нажала кнопку затейливого звонка.
Фред Васнецов в ожидании пациентки сидел в кресле перед включённым телевизором и рассеянно перебирал бумаги, с которыми предстояло ознакомить Люси Зинчук. На нем был удобный домашний костюм из коричневого рубчатого вельвета и мягкие замшевые туфли.
Время от времени Фред поглядывал на экран, где какая-то криворотая шпана, вооружённая «топорами» (так на их кретинском жаргоне называются электрогитары), пыталась выдать живьём старинный биг-битовый стандарт, но басист и ударник, видимо, жившие в группе как кошка с собакой, никак не могли согласовать ритм, и в результате получалась не музыка, а типичное непропечённое дерьмо. Стриженный под полубокс ударник, явный гомосексуалист, идиотски скалился в телеобъектив, не понимая, что безбожно мажет.
– Как ты ведёшь партию басового барабана, придурок?! – не выдержав, вскричал Васнецов, будто барабанщик мог его слышать, и раздражённо ткнул пальцем в дистанционный пульт.
Экран погас, и в ту же секунду блямкнул выведенный во все помещения квартиры звонок. Бурча под нос: «Зачем тебе барабан, на баян переходи!» – Фред пошёл открывать.
Несколько принуждённо улыбающаяся Люси перешагнула через порог.
– Приветик! – она поздоровалась с Васнецовым так, как обычно здоровалась со знакомым дантистом. – Это я.
– Здравствуйте! – ответил Васнецов, ничуть не удивившись подобной фамильярности, и указал на дверь слева по коридору: – Прошу сюда!
В левом крыле Фред жил, а за дверью по коридору направо располагались приёмный покой и операционная. В кабинет-спальню Васнецов Людмилу не пустил, а провёл её в первую, смежную со спальней, комнату, откуда другая дверь вела на кухню. В этой комнате он обычно вёл предварительную запись клиенток и собеседование. Туалет и ванная в его квартире располагались вдоль фасадной стены дома, отсекая часть спальни; в них можно было попасть и из кухни через боковую дверь, причем ванная и туалет сообщались между собой дверью, которую хозяин обычно держал незапертой, но закрытой. Операционная сообщалась со спальней-кабинетом обычной распашной дверью, а с «предоперационной» – раздвижными дверями с электроприводом.
Васнецов предложил Люси присесть и, когда она опустила свой тяжёлый зад на синтетические подушки далеко не нового кресла, устроился напротив неё за большим столом.
– Ну-с, что там у нас? – бодро произнес Васнецов, заглядывая в карточку. – Та-а-к. Люси Зинчук, – прочитал он с уморительной отечески-покровительственной интонацией, обычно присущей врачам и педагогам, и жестом фокусника разложил перед пациенткой бумаги. – Кстати, можете называть меня просто Фреди.
Люси уже побывала в импровизированной приёмной, когда приходила на предварительную запись, и обстановка комнаты её не интересовала. Она исподволь изучала хирурга, пытаясь понять, что это за фрукт. Дронова охарактеризовала его как немного странного. Увидев стопку белых бланков, придвинутых ей Васнецовым, Люси мысленно согласилась с Марой Дроновой.
«Чудак какой-то на букву «м», – подумала она. – Мужик, да ещё намного моложе меня, а страхует свою жопу липовыми бумажками.»
– Прочитайте, пожалуйста, – улыбнулся Васнецов, – и если подтверждаете готовность помимо пластики лица дополнительно подвергнуться процедуре общего омоложения организма, проставьте свои реквизиты. Там указано, какие графы надо заполнить и где расписаться.