– Ты про Гражданскую войну, когда этого Чугу-Дугу (на мунговском литературном это прозвище означало Правитель-Мозги из Опилок) живьём сварили в бассейне?
– Ну да, ну да, в конце этого поганца всё ж таки сварили. А кто против кого воевал в ту войну, ты знаешь?.. Нет? Так вот: это была не армия правителя против народного ополчения ― простой смертный мог по личному желанию оказаться хоть там, хоть там. Это была армия подлецов, идиотов, вырожденцев, которые могли продаться за кусок лепёшки, которые хотели крови и мародёрства! Вот эти твари и воевали на стороне правителя. Они перебили всех честных и умных людей, у которых оставалась хоть какая-то ответственность за страну. Подлецы и идиоты захватили власть в стране, а все, кто остались в живых, превратились в трусов, в самых низкопробных рабов, которыми можно подтирать полы! Разве ты не помнишь: все выходили на площадь и вставали перед этой мразью на колени. Живой бог! Всенародная молитва с протуберанскими священниками ― и все бух на колени! Несколько матерей придушили своих младенцев, когда они заплакали во время этой всенародной молитвы. А что потом?.. А потом мерзавцы сами сварили своего тупого бога: сначала спустили воду из бассейна, а потом бабахнули туда кипятку. Пших ― и вместо бога отварное мясо… Мунговцы ― да ― стали коварными: сначала ползают перед тобой на брюхе, а потом раз ― и они уже перегрызли твои артерии! В нас уживается и раб, и зверь одновременно. Настоящий мунговец ненавидит своего соседа, друга, даже свою жену и ребёнка. У нас всегда были самые гадкие семьи на планете.
– Ну уж, ты скажешь ― всегда! ― Дохля вытянул губы трубочкой, превратившись в шагающую утку, на самом деле, это был признак глубокомыслия. ― Были времена, когда на Мунга всё процветало, люди жили счастливо… Есть много фотографий, старых фильмов, где все улыбаются… Нет-нет, ты сильно преувеличиваешь. Ты раздражён из-за голода… Нервы…
– Это можешь себя уговаривать, меня не надо, ― его спутник прыгал через лужи, балансируя на мокрой земле, стараясь не поскользнуться. ― Ты знаешь отчего наши долбанные правители решили отказаться от дигнизии?
– Ну уж, кто не знает! Чтобы не превратиться в пластикоидов, в роботов без настоящих чувств и любви друг к другу.
– Ах, вон как! ― зло усмехнулся Далго-По. ― У нас не было любви, но мы боялись её потерять ― прям математическая логика!
– По-твоему, любви не было, по-моему, она была ― всё! ― отрезал математик. ― Что ты хотел сказать: почему наши правители отказались от искусственной еды? Говори, пока я окончательно не разозлился на тебя.
Его друг только язвительно ухмыльнулся:
– О да, я сильно боюсь твоих костлявых кулачков… Ты вроде бы умный человек, всю жизнь занимался математикой, но, я вижу, в реальной жизни ты ведёшь себя, как слепой идиот! Ты натыкаешься лбом на столбы, на закрытые двери, но упорно твердишь, что лоб у тебя не разбит ― всё просто замечательно!
Дохля обиженно вскинул брови и остановился как вкопанный, пронзив грудь Весельчака своим тонким и длинным пальцем:
– Хмуряга, я тебя не оскорблял.
– Извини, ― Далгонарий потоптался на месте несколько секунд и двинулся дальше. Он хотел забыть о разговоре, перейти на другую тему, но в груди свербело, будто он забыл сказать что-то важное: ― Как ты думаешь, Дохля, почему правители отказались от заводов по конвертации пищевого сырья?
– Я уже сказал. Чтобы мунговцы не превратились в пластмассовых уродов.
– Ты тоже так думаешь?
– Что я думаю?
– Как что! Что ты можешь превратиться в пластмассовую куклу. Ты с этим согласен?
– Ещё бы, ― Дохлу-Дор даже хихикнул над твердолобостью собеседника. ― Наверняка, за Стеной уже не осталось ни одного настоящего человека. Разве они могут насладиться потной бутылкой зелёного пива и хрустящей лепёшкой, а?.. Ты, я смотрю, и сам не очень-то горишь там оказаться.
– Твои мозги пропитаны пропагандой, как половая тряпка мочой в туалете! ― не выдержал Далго-По, голод переходил в агрессию, хотелось кричать и махать руками. ― Включи свои протухшие мозги, чёртов счетовод! Если я буду всю жизнь жевать кору с осины, я всё равно никогда не стану осиной, чёрт меня возьми! Если ты будешь жрать живой овёс, ты тоже никогда не станешь лошадью! Так почему же, провались всё к чёрту, мы превратимся в пластикоидов?!
– Потому что это их цель, ― математик, очевидно, не собирался сдаваться и с бараньим упрямством стоял на своём. ― Они хотят всех превратить в пластикоидов!
– Зачем?
– Как зачем! Чтобы легче было управлять нами.
– Чтобы нами управлять, не обязательно кормить нас пластмассовыми бургерами. Надо просто вынуть один мозг ― и вставить другой, механический, всего-то делов!
– Всё правильно! ― математик отчего-то развеселился и даже хлопнул себя по лбу. ― Искусственная еда постепенно заменит живые мозговые клетки на искусственные и через годик-другой мы превратимся в роботов. Вот ты сам и ответил на вопрос.
– К чему такой сложный процесс, всё делается гораздо дешевле и быстрее с помощью чипов… И потом, ответь мне на такой дурацкий вопрос, зачем им столько бестолковых роботов? Я имею в виду нас, озверевших, опустившихся мунговцев. Ты ведь в курсе, что у союзников полно умных машин, говорят, есть даже параллельная жизнь у каждого, когда ты можешь побывать и королём, и убийцей… Ответь, зачем мы им нужны?
Математик даже остановился. Он наморщил лоб и уткнулся большим треугольным носом в землю…
– Что ты хочешь сказать? ― спросил он после долгой паузы. ― Ты намекаешь, что мы им по барабану?
– Абсолютно, ― Далго-По взял его под локоть и повёл вперёд, но теперь уже неспеша, как будто боялся расплескать по дороге состояние задумчивости. ― Наши правители это знали. Они знали, если мы перейдём на пластиковую пищу, мы перейдём в зависимость от союзных технологий. Потом со временем автоматически перейдём в Союз, а всё правительство испарится, как туман от лёгкого ветерка. Кому оно будет нужно, это бездарное, никчёмное правительство?! Это уже будет не правительство, а шайка паразитов, которые вцепились нам в шею, как клещи.
Далго-По остановился и взялся пальцами за пуговицу товарища на пальто, которая болталась на двух нитках и грозилась вот-вот отвалиться.
– Хотя я думаю, они и были шайкой паразитов… Вернее, преступников. Они уничтожили нашу страну, весь наш народ ради того, чтобы грабить, воровать, насиловать и ни за что не отвечать, ― мужчина дёрнул за пуговицу, и она легко осталась у него между пальцев. ― Если бы мы не верили их словам, а почаще включали собственные мозги, ничего бы этого не случилось… ― он вложил математику в ладонь тёмную пуговицу. ― Я тоже думал как ты, но голод и холод сделали своё дело. Очередь за тобой.
Математик шмыгнул носом:
– И в чём я должен с тобой согласиться?
– Ни в чём. Ты должен включить мозги и понять сам, отчего мы живём в такой мерзости?
– Ну, ты ведь сам знаешь про этих… ― запел было Дохля-Мохля старую песню и осёкся. ― Нет, Хмуряга, так невозможно.
– Что невозможно?
– Так невозможно жить. Если ты постоянно будешь винить себя во всём ― так невозможно жить! Чтобы творить, человек должен быть свободен от чувства вины. Он должен идти вперёд и не оглядываться. Никакая цивилизация не сможет развиваться, если она будет постоянно оглядываться и рефлексировать.
Далго-По потряхивал головой в такт словам своего товарища и его отвислые щёки тряслись следом:
– Ну да, мы никогда не оглядывались, и не заметили, как профукали страну и своё будущее. Теперь они просто ждут, когда мы уничтожим друг друга…
– Кто они? ― математик, ожидая неприятного ответа, поморщился, как перед тарелкой прокисшего супа.
– Пластикоиды. Союзники. Все, кто теперь там, за Стеной. А ты возомнил, что я начну материть наших правителей? Успокойся, им глубоко по барабану, что тут с нами, уже скоро лет сорок как они сбежали на Бону… ― Далго-По остановился снова. ― Единственное, что меня поражает в таких как ты, дохлая Мохля… ― его слова звучали язвительно, иголками пронзая собеседника, заставляя ёжиться. ― Что вы, даже сдыхая, боитесь обидеть правителей, которых уже давно не существует в природе. Которые вон там, на Боне, уже превратились в других существ, а может быть и вовсе окочурились от нехватки воздуха. Ты ведь никогда не был на Боне? Ты ведь не знаешь что там?
– Мы все узнаём новости из одного телевизора, ― Дохля пожал плечами. ― Кто знает, где правда, а где слухи?.. Тем более, даже сплетни сейчас не очень-то расходятся с новостями. Мы живём вполне свободно…
Далго-По остановился. Математик стоял, шмыгая своим длинным носом, рукавом вытирая с него повисшие капли. Казалось, Весельчак хочет стукнуть своего компаньона или укусить, но пока ещё сдерживается ― так сильно он вращал глазами, глядя на товарища:
– Ей-богу, у тебя паралич мозга и всего остального!.. Он живёт в разрушенной стране, сдыхает от голода, боится, что его самого съедят люди, которых он когда-то считал земляками, он потерял семью, будущее, надежду!.. ― Весельчак, казалось, захлебнулся в эмоциях и на мгновение остановился. ― Мы презираем самих себя ― вот! Мы не имеем права жить!
– Ладно, успокойся, ― Дохля схватил его за запястье своими сучковатыми пальцами, словно клещами. ― Ладно, считай, что я с тобой согласился: жизнь говно, вся история Мунга ― это цепь неудач и ошибок, наши правители ― проходимцы, бандиты, разорители страны, мутанты и прочее, прочее, прочее… А что дальше? Мстить некому. Что ты предлагаешь? Повеситься вот на этой берёзе?
Далго-По стоял против своего товарища и тоже шмыгал носом, глядя на его рваные карманы пальто:
– Прежде чем вешаться, отдай мне своё пальто, я хотя бы карманы заштопаю.
– Погоди. Тебе что, нечего сказать?
– А что я могу тебе сказать… ― Весельчак передёрнулся всем телом от утренней прохлады и охнул. ― Многие мои слова сами для меня неожиданность… Я нарочно не думал об этом ― любой негатив убивает организм, а уж истощённый организм тем более… Для меня это открытие: ей-богу!.. Я спал в куче гнилого тряпья, страдал от голода и холода, а внутри меня что-то вызревало, склеивалось в длинные предложения и логические фразы… ― он как-то по-ребячески хихикнул. ― Твоя глупость, долгополый мохлик, твой дурацкий вид стали сильнейшим катализатором. Если бы не ты, я бы ещё долго носил в утробе этого монстра.
– Я польщён! ― математик театрально приподнял старую изжёванную шляпу на своей голове, больше похожую на перевёрнутое гнездо. ― И что же этот монстр внутри тебя говорит о нашем будущем?
– Ничего. Молчит сволочь.
– Я про то, что же нам делать теперь? Может быть, отправиться к воротам? Какая разница где подыхать ― тут или у пластикоидов. Там хотя бы можно утолить своё любопытство, а здесь уже всё известно ― мусорные кучи, мизеры, холод, сырость… Финал тоже известен ― сдохнем где-нибудь в кустах или в старых тряпках, где спим.
Далго-По посмотрел на своего товарища с нескрываемым любопытством и вниманием, будто увидел в нём что-то необычное:
– По-моему, у тебя внутри тоже завёлся монстр… Я ещё не знаю, как мне поступить, скажу откровенно… Я привык к такой вот дурацкой родине: лишения, эти мёртвые дома и печальные деревья…
– Чушь какая! ― фыркнул Дохля. ― К голоду и холоду невозможно привыкнуть. Если бы я знал, если бы пластикоиды не пичкали меня карбоном, не резали как подопытную крысу ― я бы первый побежал к воротам.
Далго-По шёл молча, не отвечая своему спутнику, то ли обдумывая как ответить лучше, то ли прислушиваясь к своему внутреннему голосу, который в последнее время стал слишком агрессивен и обидчив.
– Я не согласен, что к голоду невозможно привыкнуть, ― выдал он и, кажется, сам удивился своим словам. ― Я научился даже получать какое-то эстетическое удовольствие в голоде. Мне кажется, я даже научился чище думать.
Дохля хмыкнул как-то издевательски:
– Чище или чаще?
Хмурый Весельчак не обиделся. Или просто не заметил:
– Представь, что ты не страдаешь от хреновой жизни, представь, что ты голодаешь сам, специально… Ну, это такая медитация, йога… Типа это упражнения, чтобы стать просветлённым… Ну, хочешь ― бессмертным!.. Можешь смеяться сколько влезет, но, поверь мне, это помогает. Если бы я не развернул свои мозги на сто восемьдесят градусов, я бы уже давно окочурился!..
В тумане показалась гигантская тёмная фигура со зловещими очертаниями: огромной головой и распахнутыми над землёй крыльями. И только приближаясь, можно было рассмотреть пугающее чудовище ― это был пластмассовый мультяшный утёнок с поднятыми, загнутыми на концах, крыльями и раскрытым лопатообразным клювом. В народе его метко прозвали «драконом», хотя тот был выставлен перед входом в городской парк, чтобы завлекать детей и их родителей.
– Ты прав, ― заметил Дохля. ― Наши правители совершенно потеряли вкус и чувство прекрасного ― они давно превратились в чудовищ. Вот, наглядный пример! ― он вытянул руку в сторону гигантского уткодракона. ― Даже сказочный утёнок, сделанный по их распоряжению, похож на зауропода.
– Ты говоришь о наших правителях, будто они до сих пор живут рядом с нами, ― Далго-По улыбнулся: как быстро менялось мнение его собеседника ― просто флюгер в ветреную погоду! ― Понятно, хочешь взять реванш за молчаливое прошлое. А по мне: лучше всего подумать, как жить дальше.
Дохля махнул рукой:
– Разве это жизнь! У меня просто не хватает смелости наложить на себя руки, вот только поэтому я и дышу этим прокисшим воздухом.
Они шли вдоль решётчатой кованой ограды с острыми пиками вверху, плотно заросшей повителью, которая уже засохла и больше напоминала солому, поднятую на вилы. Туман заметно редел: можно уже не бояться, что кто-то высочит из ниоткуда и схватит тебя за горло. В глубине парка открывались тёмные силуэты статуй в самых различных позах: мать, кормящая ребёнка, двое мужчин склонились над шахматной доской, девочка-акробат, стоящая на одной руке, двое влюблённых, смотрящих в светлую даль… Все они были заняты чем-то важным и радостным, потому что у всех на открытом и добром лице светилась улыбка. К одной такой статуе, изображавшей маленького мунговца на плечах у папы, они подошли, не сговариваясь. Пластиковый мальчик кому-то радостно махал обеими руками, не боясь свалиться с папиного плеча, а папа одной рукой держал сына, а другой тоже приветствовал кого-то значительного и прекрасного, как майское утро. Математик подошёл к статуе вплотную, упёршись в постамент животом, и задрал вверх голову.
– Очень хороший карбон, ― сказал он и щёлкнул пальцем по большому ботинку на постаменте. ― Ни один палец не отвалился. А ведь столько лет уже прошло… Как ты думаешь, когда все мунговцы вымрут и всё это безобразие вдруг обнаружат неизвестные исследователи, что они подумают?
Далго-По ехидно оттопырил и без того большую нижнюю губу:
– Напишут в отчёте, что нашли кладбище… Вон памятник девочке, которая упала с брусьев… Вон там могила двух шахматистов, которые умерли от голода над доской… ― он похлопал пластмассового отца семейства по ноге. ― А тут покоится прах отца и сына…
– Ага, и Святого Духа, ― сыронизировал Дохля. ― Ты погляди, как они улыбаются! ― он поднял вверх ладонь, будто держал на ней что-то невидимое. ― Если бы я прилетел на неизвестную планету, а там повсюду торчали довольные рожи, я бы подумал, что попал в Рай.
– Ну да, ― согласился Далго-По. ― Если не от кого будет узнать правду, пришельцы решат именно так… Только вот в Раю живые люди, а тут куклы. Пластмассовый рай… Вот поэтому Мунга мерзкая страна. Лжёт даже на собственной могиле… Ей-богу, я когда-нибудь решусь и отправлюсь к воротам. Надо лишь убедить себя на сто процентов.
Математик развернулся и пошёл прочь от памятника.
– Если ты и пойдёшь к воротам, то только со мной, ― бросил он через плечо.
Самолёт вынырнул из редеющего тумана всё-таки неожиданно, словно катился им навстречу. Его тупое слегка голубоватое рыло с вогнутыми широченными стёклами, обнявшими кабину пилотов, с массивными шасси и колёсами в человеческий рост, высокий постамент из гранита ― всё это снизу для простых людей казалось внушительным и величественным, как древний сфинкс. Вместо трапа к передней двери самолёта возвышалась каменная лестница с такими же массивными перилами, словно это была лестница не в обычный пассажирский самолёт, а в зал для коронации царственных особ. Честно говоря, это выглядело неуклюже и безвкусно, даже глупо…