У лестницы Далго-По остановился ― он ведь приходил сюда ещё совсем мальчишкой. За руку с отцом или, сидя у него на плечах, точно также как на той дурацкой статуе… Воспоминание свалилось вдруг, словно брызги дождя с качнувшихся ветвей, заставило вздрогнуть, остановиться на мгновение ― и тут же исчезло в пустоте.
– Иди первым, ― сказал Далго-По.
– Почему это?
– Ну, ведь это же твоя идея, ― Весельчак отступил от лестницы в сторону. ― Ты абсолютно уверен, что никого нет внутри?
– Абсолютно.
– Тогда иди. Я в отличие от тебя не верю уже никому. Даже самому себе… У тебя есть нож или что-нибудь острое?
Математик посмотрел на него как-то зло и даже презрительно, словно обиделся за подозрительность товарища:
– Неужели ты подумал?.. Неужели я бы привёл тебя в ловушку!
Дохля решительно зашагал вверх по лестнице: полы его драного пальто подскакивали вверх, а отодравшийся каблук на правом ботинке клацал как кастаньета. Казалось, он специально громко топал, чтобы показать своё бесстрашие и честность компаньону. Дойдя до железной двери, он обернулся и помахал ручкой, подражая высокопоставленным лицам из кадров документальной хроники. Далго-По в ответ поднял руки над головой, соединил в приветственном жесте и потряс ими. «Что за мальчишеские забавы! Прекрати!» ― он вспомнил, как мать заорала ему из окна, когда он во дворе собирался на спор спрыгнуть с крыши сарая.
Математик скрылся за железной дверью, оставив её чуть приоткрытой. Видимо, для напарника.
Далго-По, тяжело топая по ступенькам, стал подниматься. Шесть дней находиться абсолютно без еды чревато, любая физическая нагрузка становилась тяжёлым испытанием. «Странно, ― подумал Весельчак, ― ничуть не устал, пока шёл до самолёта через весь город… а тут, на какой-то лесенке… Вот-вот ― моё сердце выскочит через открытый рот!..»
С отдышкой он добрался до верхних ступенек и успокоил себя тем, что сейчас поест и слабость пройдёт. «Самое главное, не объедаться, ― мысли прыгали в голове, как резиновые шарики. ― Есть понемногу… Потихоньку. По маленьким кусочкам. Жевать. Долго-долго жевать…»
Далго-По толкнул приоткрытую дверь и шагнул вперёд.
– Эй, счетовод!.. я ни ляда не вижу тут… ― тихо выругался он и налетел на какую-то железяку, больно ударившись коленом. ― Где ты, мать твою околесную?!
В ответ не было ни звука.
– Ты что сдох, что ли?..
Тут он почувствовал, как кто-то схватил его за руку, сначала с одной стороны, затем с другой. Хватка была сильной, у математика бы явно не хватило на это сил. «Засада! ― мелькнуло в голове Весельчака. ― Видно, кто-то оказался проворнее нас…»
Мужчину потащили вперёд, скорее всего, в хвост самолёта. Никаких кресел для пассажиров не было уже в помине. Ещё с тех самых времён, когда Далго-По ходил сюда маленьким мальчиком со своим отцом, чтобы потягивать сладкий сок через трубочку за уютным цветастым столиком и глазеть в иллюминатор. Теперь иллюминаторы были забиты листами от обшивки и заткнуты всякой дрянью. Когда дверь в самолёт захлопнулась, воцарилась кромешная тьма.
Он почувствовал, как его развернули и бросили в широкое кресло. Затем чиркнула спичка и загорелся длинный язык фитиля. Скоро свет отодвинул тьму, и он смог оглядеться: несколько заросших рож смотрело на него из пляшущей под огнём пустоты, как смотрят охотники на пойманного зайца, с кровожадным любопытством и жадностью. «Если это мизеры, нам крышка, ― мелькнуло в голове Далго-По. ― Говорят, некоторые мизеры занимаются людоедством, ― вспомнились чьи-то слова. ― Только их называют выродками… Неужели это конец?..»
К своему удивлению он не испытывал ни ужаса, ни страха. Единственное, что его беспокоило, это боль. Он не желал даже микроскопической боли: если и суждено умереть, то пускай всё повторится как в детстве ― чик, мама щёлкает выключателем в спальне и маленький Далгонарий погружается в мир, где грёзы и сны живут вместе…
– Пожалуйста. Не делайте мне больно, ― по-детски попросил Далго-По. ― Убейте как-нибудь незаметно. Чтобы я ничего не видел и не ждал…
Одна из заросших рож с тремя металлическими зубами, участливо заглядывала ему в лицо, будто бы разгадывала мысли пленника:
– Не бойся, мы убьём тебя нежно, быстренько: вжик, спица в ухо ― и ты уже отдыхаешь где-нибудь там… ― он задрал глаза к потолку. ― Вместе со святошами.
– Ну, конечно! ― обиделось лицо с ноздреватым картофельным носом синюшного цвета, как у алкаша, который пьёт политуру. ― Такого симпатичного зайчика отправить в лучший мир без фейерверка? Без музыки? Не позволю!.. Представляю, как он будет музыкально взвизгивать, когда я начну медленно вырезать у него на башке свою любимую пословицу. Ты знаешь мою любимую пословицу?
Несколько небритых рож переглянулись между собой и показали гнилые зубы.
– Нет, ― Далго-По осторожно мотнул головой.
– Чем умнее голова, тем наваристей уха, ― алкаш зачмокал губами, по-идиотски вытянув их трубочкой. ― Я просто обожаю высасывать мозги таких вот умников через соломку. Чпок ― вставил в ушко и посасываешь, прям как в ресторане.
Весельчак был ни жив, ни мёртв, но вспомнил вдруг про Дохлю и удивился, что того нет рядом. Он решил, что приятель успел спрятаться и позавидовал чёрной завистью. На кой ляд послушался этого математика-маразматика!
– Так, где этот урод? ― сказал с металлическими зубами. ― Он же обещал, тварь, жирненького бродяжку. А это что? ― задохлик!
Краем глаза Далго-По увидел, как из темноты в зону мерцающего пламени выволокли перепуганного Дохлю ― лицо будто выбелено мелом.
– Ты кого нам привела, интеллигентская гнида?! ― рожа с металлическими зубами приблизилась к застывшему лицу математика. ― Он же от голода еле ходит. Даже со страху не обмочился ― полная апатия к жизни!.. Какое мне удовольствие глодать его деревянные мослы?! Может быть, ты хочешь, чтобы мы тебя на клычок посадили, а?
Дохля беспомощно шевелил губами, что-то блея:
– У него щёки… вон какие щёки… очень пухлые щёки…
– Да замотал ты с его брылами! ― заорал другой с рассечённой бровью. ― Посиди на одной воде, у тебя рыло разнесёт, как у свиньи, ― он подошёл к Хмурому Весельчаку и слегка ткнул его кулаком в грудь, отчего тот ойкнул и сжался в комок: ― Ну что это! ― одни рёбра, как решётка вокруг парка. Бурый, предлагаю сожрать их обоих.
Бурый тут же откликнулся, это был тот с тремя металлическими зубами:
– Ты что, Шершавый, переходишь на пресную брюкву? ― он скривил рот от несъедобных мыслей. ― Если мы сожрём «ходока», нам никто больше не поверит. Да и сам он ничуть не мясистее, такой же задохлик.
Никто не возразил. Бурый запустил пятерню в свою рыжую бороду и дёрнул, словно собирался вырвать клок, сказал резко:
– Мы не просто его отпустим! Мы исполним своё обещание и дадим три килограмма брюквы. Всем ясно?
Из темноты вышел четвёртый подельник в чёрной вязаной шапке с худым измождённым лицом и клочьями седой бороды. Он взял Дохлю за руку и потащил по длинному брюху самолёта к выходу. По пути всучил ему кулёк, очевидно, с брюквой, и вытолкал наружу, осветив на мгновение мрачное чрево рассеянным осенним светом.
Хмурый Весельчак лежал в кресле ни жив, ни мёртв с одной лишь мыслью ― умереть прямо сейчас от разрыва сердца! Хлоп ― и твоя жизнь закончилась внезапно, как в старом кинотеатре, когда вдруг обрывается кинолента, а по экрану прыгают пятна и белые квадратики, потом чик ― и всё остановилось…
Из темноты доходил запах чего-то подгоревшего и сладковатого, от такого запаха тошнота подкатывалась к горлу… Первое, что всплывало в воспалённом мозгу, это куски жареного человеческого мяса посреди железного поддона, плавающие в собственном жиру…
Весельчак ощутил ужасную слабость во всём теле, невозможно было пошевелить даже пальцем. Если бы ему сейчас предложили бежать из плена, он бы не смог ― смерть навалилась на всё тело холодной тяжестью, будто снежная лавина, отбирая последние силы и надежду…
– Ладно, ― сказал с металлическими зубами. ― Пускай Угрюмый сперва помоет корыто. А то оттуда несёт, как из выгребной ямы…
Силуэты людоедов закачались в мерцающем свете, они замычали что-то непонятное для ушей Далго-По, хотя из-за звона в ушах он бы и так ничего не понял; только открывающиеся рты, как чёрные отверстия на бледных лицах, виделись Хмурому Весельчаку; эти могильные ямы были живые и приближались к несчастному, чтобы втянуть внутрь и растворить в себе, как в космической пустоте…
«Тебя поглотит Бесконечность, ― подумалось Далго-По или кто-то неведомый прошептал ему. ― Вот она перед тобой…»
Вдруг из темноты, справа от Весельчака, вынырнула чумазая физиономия с всклокоченными волосами. Лицо было абсолютно гладкое с мягкими чертами, и можно было предположить, что это существо женского пола или подросток.
– Хо, и что это канитель тут развели?.. ― голосок у чумазой физиономии был осипший, то ли от простуды, то ли от долгого крика. ― Доходяга прям… ― она осматривала Весельчака, словно купленный товар с разных сторон, а один глаз смотрел почему-то совсем в другую сторону. ― Предлагаю обменять его на вжизика, на одного, больше всё равно не дадут. Зато вжизики плотненькие все ― прям как огурчики!..
– Да заглохни, дура! ― заорал Шершавый с рассечённой бровью. ― Я уже второй месяц пощусь этой поганой брюквой. Скоро сам стану вжизиком!..
Остальные загоготали.
– Если станешь вжизиком, мы тебя оприходуем! ― аж задним числом!.. ― алкаш брызгал слюной и тряс головой, как баран, радуясь собственному остроумию.
Издевательский смех товарищей по банде только раззадоривал Шершавого: он ловко ухватил это непонятное существо за тонкую шею и сдавил так, что та засипела:
– Зачем мы держим эту косоглазую сучку? Всё равно с ней никто не спит ― она, видите ли, боится залететь!.. ― она пыталась отбиться, размахивая руками и ногами, как игрушечная обезьянка на ниточках, но не могла дотянуться до его туловища. ― Я сейчас её трахну или задушу ― одно из двух!.. Может ещё кто-нибудь хочет поиметь эту подтирку? ― сказал он и встряхнул её как следует. С его стороны это было весьма неосторожно: она использовала инерцию движения, высоко подкинула ноги и заехала насильнику ботинком в ухо, отчего Шершавый взвыл и ослабил хватку.
Этой секунды оказалось достаточно: она, взметнув во все стороны тряпьё на своём худом теле, отчего стала похожа на храброго воробья с воинственно нахохленными перьями, взлетела вверх и оказалась на плечах у своего врага, в руках её блеснуло длинное лезвие ― и тут же впилось остриём в горло Шершавого!..
– Хо! Предлагаю всем Шершавого вместо себя! ― крикнула она недругу в ухо. ― Задолбала эта тупая тварь!
– Ну, Косая, ну, шустрит! ― радовался алкаш больше всех. ― Даю ухо на отсечение, она сейчас прикончит Шерша.
– Не прикончит, ― отрезал Бурый. Он подошёл к маленькой амазонке, сидящей на закорках лохматого мизера, и протянул руку: ― Слезай… Шерш с голодухи всегда нетерпеливый, вот и несёт всякую чушь… Я прав, Шершавый?
– Прав, прав, ― проговорил Шершавый, косясь на блестящее лезвие.
Косая слетела с его плеч так же легко, как и запрыгнула, похожая теперь на хищного зверька с мохнатым туловищем и торчащими оттуда худыми, но цепкими лапками.
Тут и Угрюмый вернулся от двери в своей вязаной шапочке с неизменно каменным лицом: неясно было в курсе он всего произошедшего секунду назад или нет. Он неспешно подошёл к Весельчаку и ухватил за щеку, оттянул кожу так, что у бедолаги брызнули слёзы из глаз.
– Хилый улов, ― выговорил он. ― Но если со святошами как следует поторговаться, можно выгадать даже двух вжизиков.
Бурый, видимо, был у них за авторитета, потому что к нему сразу же развернулись остальные физиономии с немым вопросом. Бурый осклабился, опять блеснув своими тремя зубами, наверное, не знал точно, что ответить, сплюнул в сторону и выдавил из себя:
– Смотрите сами… Если есть резон, почему бы и нет. Если резона нет… ― он пожал плечами, отделываясь от окончательного решения.
Алкаш с картофельным носом закашлялся в сжатый кулак, будто прочищал горло для длинной и важной речи.
– Давайте сделаем так, ― сказал он. ― Пусть Косая идёт к святошам и перетрёт с ними эту темку. Если согласятся, идём на обмен, ну, а если нет…
Косая хищно вынырнула из темноты, обошла кресло с Далго-По, то ли принюхиваясь, то ли пытаясь понять мысли пленника, ухватила его за волосы и больно дёрнула.
– Чё это я одна попрусь. Чё это мне бегать туды-сюды!.. ― она была обижена, и голос её становился визгливым. ― Идём все вместе или никуда не идём.
Бурый наморщил лоб как при решении сложной задачи:
– А это мясо куда денем?
– С собой возьмём, ― Косая удивилась вопросу. ― Сразу там и обменяем.
За всё это время душа Далго-По несколько раз падала на самое дно тёмного колодца и так же несколько раз взмывала вверх, почуяв лёгкий ветер надежды… Он кое-что слышал про вжизиков, про этих странных сектантов, которые готовили себя для Вечной Жизни ― отсюда, кстати, и пошло их прозвище «вжизики», намекая на шизоидные отклонения или просто умственную отсталость. Когда-то Мунга официально исповедовал Протуберанскую веру, но все высокие священники исчезли вместе с правительством, остальные святоши разбрелись кто куда. Эти бедолаги, видать, и стали основой новоявленной секты.
Больших подробностей о вечножизниках он не знал, да и не стремился узнать, самое главное на Мунга ― выжить, вся остальная информация лишняя. Ходили слухи, будто эти сумасшедшие исповедуют какие-то опасные обряды, но жили они так скрытно, что никто ничего толком не знал. Почуяв надежду на спасение, ум Далго-По проявил удивительную цепкость и сообразительность, он сразу же понял, что его хотят обменять на двух вжизиков, а сие означало, что бесславная гибель в желудках этих уродов откладывается… Он не знал, удастся ли ему сбежать от полоумных сектантов, он лишь вспомнил, что те обитали в старой клинике для душевнобольных с решётчатыми окнами и массивными железными воротами на колёсах, за которыми он никогда не был. Весельчак рассудил, что сектанты вряд ли занимаются людоедством, а его скорее всего обменяют на каких-нибудь «грешников», которых в наказание отдают людоедам на съедение. Он уже придумал целую речь о спасении души и прелестях райской награды, которую скажет своим спасителям и, может быть, станет их идейным вдохновителем, тем самым обезопасит себя, а в дальнейшем заставит отпустить его с почестями, то есть с едой и с ящиком зелёного пива… Хотя если он станет их идейным вдохновителем, если святоши в беспрекословном подчинении, зачем уезжать из обители ― благоденствуй там до скончания века!.. Далго-По погрузился в мысли, не обращая внимания на своих захватчиков, на их разговоры, будто бы он наблюдает всё со стороны, когда на киноэкране ему крутят хронику давно прошедших событий.
Он шёл, окружённый лохматыми выродками в меховых куртках и брезентовых штанах, которые больше всего ценились на Мунга. В руках у каждого были стальные арбалеты ― огнестрельное оружие считалось огромной редкостью, старые запасы патронов кончились, а новые взять было неоткуда ― они готовы были выстрелить в любую секунду, если бы кто-то вдруг выскочил из-за толстого корявого дерева. Центральный проспект города был когда-то проложен поверх древней топи, которая, учуяв смерть мегаполиса, взбунтовалась и теперь разрывала асфальт и даже бетон стволами деревьев, толстыми корнями и через несколько десятков лет грозилась превратить некогда многолюдный широкий проспект в непролазную лесную чащу.
Пока они шли вдоль заростающего проспекта, Далго-По несколько раз чуть не упал, запинаясь о толстые корни вязов и тополей.
– Не вздумай сломать руку или ногу, ― пригрозил Бурый. ― Прикончу на месте. Сразу же.
Какая заботливость! Хмурый Весельчак и сам бы рад остаться целым, только вот идти приходится слишком быстро, а сил не хватает…
Косая, увидев, как часто и тяжело дышит их пленный, предложила остановиться и немного передохнуть.
– Ничего, дойдёт, ― Угрюмый переложил арбалет с одного плеча на другое и зыркнул на пленника. ― Осталось нет ничего… Сейчас многие двинулись к воротам. Не нарваться бы на каких сумасшедших.