Покорённые
Многие ли знают, почему?
Задаются вопросом – откуда именно?
Что ими двигало и с какой целью?
Они появились, как миссионеры, неся с собой технологический рассвет, общим благодетелем всех малоразвитых рас.
Красивые слова – Великим Единением, безупречно выгодным, необходимым.
Щедрые торговцы, коим доверили свои тайны, отплатили эскадрами.
Великими армадами, за считанные часы, затмившие дневные блики.
И после, под грохоты марша, победоносно пройдя, неумолимо прокатившись, порабощая ранее прекрасные миры.
Гордо называя себя – Люди, в своём ненасытном безумстве, они уподобились машинам.
Сотнями тысяч идя напролом, осушая и пожиная плоды иных цивилизаций.
Испарились океаны, прекратила плодоносить почва, с годами становясь только холоднее, покрывая наростами льда, некогда живую Эю.
Культура жителей рассеялась, сменившись причудливым языком «хозяев», поставив за место себя надзор и верховенство человека.
Выбор их пал на адамантийцев, пожалуй, последних из всего разнообразия населявших народов Еридана.
В этом выборе, не было любви или сострадания.
Скорее, из-за некой отдалённой схожести.
Построения общества или обычной, начисто лишённой других способности – подчинения.
Незамысловатый термин, позволяющий сделать уже следующее поколение более покорным, идущим на все уступки.
Последующее, шедшее за этим, ещё больше, и так до бесконечности, вплоть до полного, тотального контроля.
Создав специальные резервации: крохотные микрорайоны, тисками вставленные в утробу человеческих городов и отданных самим себе.
Как в муравейнике, вечно царящая суматоха.
Кавардак из выбитых окон, осыпающихся стен и без должного ухода зданий.
Вкуса грязи и такого же кислого болотного воздуха, чем мог насладиться любой проживающий здесь.
По рождению, приписывая каждому личный код, бумагу о заранее заготовленном имени, месте проживания, пожизненной работы, роли и свода правил.
Кто-то уходил в пять утра на черновые, недостойные по меркам Великого Единения человеческого труда, работы.
Другой, мог служить по дому, ублажая своих хозяев, в частности занимаясь всем тем, что, и обязаны были делать Люмпены.
Ежедневно, под два раза: утром и вечером.
На протяжении жизни, одним из более важных обязанностей, входило прослушивание транслируемого исключительно ради Люмпенов – Великого Единения.
Набора отборнейшей пропаганды, вечных слов о: улучшении жизни, скорых переменах, больших свобод, конечно ненависти к врагам, безграничной любви и благодарности хозяевам.
Где, врагами зачастую выступали представители других государств-планет, а так же мнимые внутренние враги, желающие развала и невзгод.
Имевшие множество лиц, одеяний, однако, всегда без конкретных имён, уточнений их поступков и действительно, существовавших ли в реальности.
Покорённые и униженные, чьё неравенство всегда подавлялось.
Оставляя самых глупых, запуганных до психического отторжения мыслей.
Неравенство их лежало в самой природе, являясь неизбежным следствием.
Через пару поколений, наконец, окончательно искоренив данную заразу.
Ещё громче, ещё чётче Великим Единением твердя.
Нам не нужны творцы, нам не нужны изобретатели, нет надобности в философе и интеллигенте.
Мы все равны. Все как один обязаны повиноваться, осуждая иных, придерживаясь – незыблемых постулатов заразившего всех нас человеческого прогресса.
Вот, тот неловкий взгляд, неверное движение или просто громкая интонация голоса в слове.
Тебе дают пощёчину, орут, морально уничтожая, заковывая в кандалы правил, затем перерастающие в своё физическое подобие.
Ведь так было всегда, как гласило из истории хозяев.
Рождённые должны служить, выросшие должны восхвалять, а умирающие… умирать, как им и полагается.
У Люмпена не может быть прав, он не может заводить семью, не может иметь личного дома, проживая в положенных тесных общежитиях, каждую неделю составляя детальный отчёт о своей деятельности в службу ИНнадзора.
Потому что, так было всегда и так будет.
Как и он, как и его родители, и их родители до них.
Спустя уже возможно сотню лет, со дня «освобождения», Аден повторил туже, глупую ошибку.
На ногах его громоздко повисли цепи, сковывая и с каждым долгим шагом, протаскивая за собой следом пудовый шарообразный предмет.
Остановившись на секунду, он взглянул по левую от себя сторону.
По узкой линии конвейера, двигая ровные ряды заключённых.
Таких же, как он: надоевших, ненужных теперь никому.
Вдруг, он ощутил сильное жжение, и жгучая боль, переросшая в лёгкое покалывание, где-то в области спинного гребня.
– Двигай! – крикнул сзади шедший погонщик, покручивая в руках электродубинку.
Кривые ступеньки погрузочного судна давались тяжело, позвякивая, каждый раз задевая их цепью и громко похлопывая гружёной сферой позади.
И он – последний перед отправкой внеочередной партии.
Будучи закреплённым в последнем свободном месте, у обзорных иллюминаторов, в последний раз посмотрев куда-то прочь.
Перед тем как, окрасившись, погрузочный док, взвыл от промо сирен и запуска шаттла в просторы бескрайнего эфира.
Горгона
Теперь, во время полёта, единственным выходом оставалось без устали коротать время – бездумно всматриваясь в просторы эфира, либо предавшись самому себе, отдавая предпочтения мыслям, нежели чёрному, необузданному нечто, заполонившему и захватившего всё, по другую сторону метрового покрытия этилия.
Выбор был за вторым и, запрокинув голову, его глаза закрылись, представляя свою до недавно обыденную жизнь: безыдейную, немощную, неясную.
За этим пошли воспоминания, всё более ранние.
В те времена, когда защитные купола ещё не покрывали города.
Нарастали только первые ледники, ещё живая, буйная животной и растительной живности.
– Эя. – прошептал Аден. – Мой дом.
Сказанное, вновь взбудоражило разум, продолжая его путешествие в памяти, на сей раз, имея возможность наблюдать себя со стороны.
Ещё совсем маленьким, спокойно сидящем на коленях отца и вслушивающийся в его рассказ.
Такой типичный, сейчас конечно наивный и абсолютно не правдоподобный, однако в ту пору настолько всеми желанный, услышанный хотя бы в виде сказки, о именно их.
Их старой Эе.
Том хрупком мирке, полном живописных морозных гор, живительных ручьёв, питающих своей влагой пышные от зелени долины.
Впивавшихся в устья морей, а из них, устремляясь в глубину сиреневых океанов.
Или рассказы об «Анчи» – великие охотники, только лучшие и сильнейшие представители девяти племён, что верхом на своих арахнидах обходили все континенты, навсегда закрепляя свои имена в истории.
Закаляя их в битвах, новых географических открытиях и покрывая вечной славой.
Затем, его мысли сменились грядущей действительностью – исчезли скрытые долины, леса сменились городами хозяев, и он сам, находящийся где-то там внутри, под их властью, возможно и истинно не веря в их право, в их власть, но теперь, не имея иного выбора, повизгивая звеньями цепей и покорно идя на поклон.
Он, подумал о власти, о наставлении хозяев, что она верная, что альтернативы ей, этой власти – война.
Хочешь, другого лидера – будет война!
Хочешь реформ – будет война!
Хочешь иметь достойные условия жизни – будет война!
И те, кто никогда не видели счастья, готовы терпеть всё, ну абсолютно всё, лишь бы война обошла их стороной.
Война – это был их бич, пускай и единственное, но самое ужаснейшее, унизительное воспоминание из прошлого и вечно, «так» сугубо ради размышлений, поднимаемый хозяевами вопрос – а может, не стоило оставлять и вовсе никого?
Он встрепенулся, пальцами рук ощущая холодное покалывание, будто ночной ветер, касаясь краем своей мантии, пронесся мимо него, словно предупреждая о грядущей опасности.
Возможно особенная черта – инстинкт, выработанный ещё с детства, каждый раз пытаясь предостеречь от чего-то.
И в этом он был уникален.
Единственный из тысячной толпы, кто всегда имел нечто подобное.
Подобную «связь».
В их народе, подобная связь звалась «голосом» – наследием ушедших предков, что вовремя вмешиваясь в жизнь смертных, помогают им, наставляя неокрепших на правильный путь.
Но почему, же один? Почему один, а не тысячи, не те все девять миллионов, что остались от них?
И теперь никто иной, а именно он, отчего-то заслуживающий подобное, но не сумевшее вовремя дать знак, предупредить, ни его самого, ни друзей, ни семью.
Ведь скорее – обычная пустышка.
Просто глупая выдумка, рассказанная множество раз, переходя от одного к другому, постоянно перевираясь, наполняясь чужими мыслями и верованиями, в конце теряя изначальный смысл.
Он не иной, такой, как и все они – узники, поставленных в два ряда сидений, зажатых, по нескольку раз плотно закреплённых перегибающимися сдерживающими прутьями, дающими доступ только шейным позвонкам, в определённых углах вертеть свою голову и всё же в большей степени смотреть сугубо перед собой.
Вновь, тот же погонщик, каждые несколько минут возобновляя свой маршрут и прохаживаясь вдоль территории судна, незатейливо и планомерно отщёлкивает своей электродубинкой о сгущающиеся по бокам рядам сидений.
На обороте третьем остановившись, что-то заприметив, замешкавшись там, недалеко от хвостового отделения судна, напротив погрузочного трапа.
Свободной рукой, переведя на затылок и надавив на заднюю часть покрывавшего его голову защиты.
Наступила реакция – испустив тонкий сгусток пара, средство защиты стало сдавливаться, визуально сжимаясь своими пластинами, складываясь друг на друга, за доли секунды оканчивая всю операцию на месте нажатия и теперь из массивного астро-шлема, превратившись в тончайший слой эластичного материала, в длину не более ладони.
За ней Аден уловил довольную гримасу хозяина, в страхе переведя свой взгляд, куда-то прочь, в иное место.
Внутри ещё играли правила, перечень запретов: смотреть, говорить, прикасаться.
Любое иное действие без данного на то должного разрешения, что жестоко каралось.
На секунду всё его тело дрогнуло, как если, впиваясь и карабкаясь вверх по позвоночнику, воображение рисовало сцены пыток, гигантских, безумно острых игл, пил, мёрзлых пыточных столов.
Он представил, что всё не обошлось, он не получил побоев, не был отправлен в бессрочную ссылку.
Окружающая цельнометаллическая пелена из головного зажима и вивесекторого лазера, что раскроит его череп, доставая по меркам хозяев не идеальный мозг, заменяя тот биоусилителями, искусственными нервными окончаниями, заново подсоединёнными к уже машинной структуре и возвращая к жизни полу-механический труп – автоматон.
Бездумная груда мяса и костей, отныне зависящее чужой волей.
Навечно обрекаясь исполнять одни и теже повторяющиеся функции.
Аден хорошо помнил ту первую встречу, тогда, взбредя голову после недельной смены, возвращаться, домой не своим стандартным маршрутом, а свернуть, пройтись каких-то пару лишних сотен метров.
Заиметь редкую возможность побыть наедине со своими мыслями.
Тогда, впервые отважившись подойти столь близко к разграничительному забору.
Понаблюдать за жизнью господ, за жизнью столь чуждой, с первого взгляда беззаботной простой.
Возможно, не будь под напряжением, опершись и помечтать, поставить себя на их место. Что было бы?
Тогда, впервые из тёмного переулка он увидел её – провизгливо постанывая от забившихся гортанных фильтров, из серой тени подалось тело.
Автоматон, одна, бывшая из представительниц его народа, даже сейчас подвергшись ужасным метаморфозам, всё ещё прекрасна и так пуста.
Развеивающиеся по ветру рыжие волосы, бледная кожа, прозрачные зрачки, мельчащие из стороны в сторону.
Она зашагала по направлению к электрическому заграждению, пусть и пешком, но пронёсшись так быстро, близко, едва, как показалось самому Адену, задев его кончиком указательного пальца, о тыльную сторону руки.
Такая холодная, мёртвая.
На лбу появилась испарина, мысли, пожираемые друг-другом становились всё более ужасными, улетучивая ранние воспоминания, заменяя отголоски памяти огромным залом.
Тьма в нём сгущалась, убирая окна, стёкла, заменяя расписанный фресками фасад – голыми стенами и оставляя на подступах зияющую пустоту.
На мгновение страх отступил, стало казаться, что он знал об этом всегда.
О нечто скрытом, тайном, стоит только протянуть руку и ладонью коснуться стены, как перед ним откроются все двери бытия.
Он потянулся выполнить задуманное, но тьма отреагировала.
Вновь нарастая и поглощая уже сами стены, пол, цепляясь и укутывая своей липкой хваткой и его самого.
В окутанном безграничье вспыхнули яркие звёзды, раскинулись цветастые туманности и ещё – нечто маячившее среди них, столь тайное и столь желанное, неутолимой жаждой к которому, так тянуло узнать.
Посреди газовых облаков и пыли, подчёркиваемое на фоне трёх светил.
Конусообразное строение, своим пиком вонзаясь в одно из величайших божеств, тонкой струёй пламени связуя их обоих.
– За что? – обратился к нему хриплый голос.
Если описывать, то звуча как буровая машина, вклинившись в породу выстроенных иллюзий и возвращая в «эту» реальность.
За вопросом, Аден ощутил, как к нему закрепился выжидающий взгляд, в надежде услышать нечто интересное, найти собеседника и просто скоротать столь долгий перелёт.
– Как и все.
– Именно. Как и все мы. – утверждающе канонизировал он. – Я двадцать лет проработал прислугой: принеси, подай, пожалуйста. И чем же я, по-твоему, это заслужил? – его собеседник громко хлопнул ладонью руки.
Ещё несколько минут испещрённое морщинами лицо глядело в сторону Адена, в конце концов, точно сдавшись и откинувшись в спинку сиденья, презрительно произнеся:
– Ты хоть представляешь, куда мы направляемся?
Вопрос не задел Адена, к тому времени уже давно позабывшего обо всём ранее волнующем, важном.
Отведя все дела на третий, а то и на пятый, уже никогда не исполнимый план, продолжая вести свой незримый, неизвестный даже внутри самого себя диалог.
Всё ещё намереваясь возвратиться к захватывающему виду звёзд, поразительному пику, со столбом пламени, чарующим своей необъяснимой природой, грацией.
Мельчайшие детали, подробности.
– В Вейсп.
– Вейсп? Это ли не то место…
– Каторга! И именно для таких, как мы! Будешь до конца своей жизни работать на Оскиевых рудниках, если не посчастливиться, что пыль не убьёт тебя раньше.
Наконец он замолк, еле слышно сопя и пошмыгивая носом.
Иногда подёргивая ногами в некой безутешной попытке избавиться от своих оков и сбежать.
«Вейсп», сотни раз услышанное и тысячи названное – газовый гигант, а вернее маленькая луна, захваченная гравитационным полем монстра, но к счастью для одних и несчастью других, обладающее внушительными запасами столь необходимого для межзвёздных перелётов Оския.
Именно того самого Оския – на первый взгляд краеугольного камня всего вопроса.
Вопроса, актуального ещё в начале, когда существовало сопротивление, когда горела надежда в сердцах отважных защитников, будущих бунтарей, борцов с узурпаторами.
Но канув в небытие, оставив битву, зарыв клинок в землю, в итоге предпочтя «худой мир» – «хорошей войне».