Казаченко пошел от противного. Полагаясь на свою интуицию, рискнул:
– Леонид Иосифович, но ведь в изначально утвержденной вами программе…
– Знаю. Но время-то идет. Происходят разные события. Полагаю, что скоро предстоит введение политзанятий и в нашей среде…
– Съезда вроде никакого не проходило, – как бы рассуждая с самим собой, подлил масла в огонь Олег.
– Ты вот что… – Козлов потер переносицу. – Кончай меня «прокачивать»! Не стажер перед тобой…
Казаченко понял, что преступил дозволенную грань, более того, схвачен за руку при попытке переиграть шефа и сейчас будет вежливо удален из кабинета. Ошибся.
– В понедельник огласят приказ… В Японии заместитель резидента ушел… Но до приказа ты от меня ничего не слышал, а я тебе ничего не говорил!
Последнее было сказано, скорее, для самоуспокоения.
– Левченко?! – только и вырвалось у Олега.
– Левченко. По отцу. А по матушке – Эстеррайхер.
Из последующего рассказа Козлова следовало, что генерал Левченко из Первого Дома в свое время скрыл от кадров одну пикантную деталь своей личной жизни, что был женат на еврейке Музе Эстеррайхер, от которой имел сына Аркадия. Расставшись с женой более двадцати лет назад, когда мальчику еще не было десяти, генералу, в ту пору еще не служившему в органах, удалось мытьем и катаньем оставить мальчика при себе. Женившись вторично, он во всех анкетах указывал новую жену как мать Аркадия. Служебное расследование выявило, что Муза Эстеррайхер до отъезда на постоянное место жительства в США в 1967 году регулярно общалась с сыном, а уехав, поддерживала с ним переписку, используя адрес общих знакомых. Общение было достаточно плотным.
«А каким оно еще может быть между любящими друг друга людьми?» – подумалось Казаченко.
Мальчик – впоследствии офицер внешней разведки СССР Аркадий Левченко – всецело находился под влиянием матери. Он даже проживал подолгу у нее. К отцу он перебирался, когда необходимость его присутствия в доме Левченко-старшего диктовали обстоятельства. Например, когда он оформлялся в органы КГБ, когда его направляли во внешнюю разведку и т. п. Так сложилось, что сызмальства Аркадий был приучен жить двойной жизнью. Но не его в том была вина. Основной груз вины и ответственности одновременно лежал на Левченко-старшем.
С отъездом за рубеж первой жены Левченко-старший успокоился. Сигнал тревоги прозвучал, когда он однажды в письменном столе сына обнаружил открытку из США. Аркадий в то время уже был в системе Комитета.
Объяснение с сыном было бурным. Нет-нет, открытка не была прислана на адрес семьи Левченко. Даже в письме Муза обращалась к сыну, называя его Ароном. Действительно, по адресу, куда поступали письма от Эстеррайхер, проживал некто Арон Трахтенберг. Эти детали свидетельствовали о заранее разработанной системе условностей, призванной скрыть от контрразведки истинные лица отправителя и получателя, как и сами почтовые контакты между ними.
О факте обнаружения почтового отправления Левченко-старший в кадры Комитета не доложил. Промолчал он и тогда, когда сына направляли в длительную командировку в одну из натовских стран Западной Европы. Промолчал, потому что решался вопрос: быть ли ему, полковнику Левченко, генералом. Его молчание тогда обернулось для него золотом генеральских погон. Теперь вернется военным трибуналом.
Добравшись – не без стараний отца – до должности заместителя резидента в Японии, Аркадий Левченко ушел не к японцам – к американцам. Разумеется, не без обработки и помощи матери.
– Ну а бороться с этим злом – предательством – можно только усилением политико-воспитательной работы в среде оперативного и руководящего состава Комитета… Марксистско-ленинское учение, оно, брат, не догма – панацея! – в тоне Козлова, как ни странно, не прозвучало ни нотки сарказма – только патетическое благоговение. Сарказм подразумевался.
– Так что уж говорить об Арапе? – продолжал Козлов. – Краем крыла и его достали… Ну ничего… Схлынет и эта волна! Знаешь, что горько? – Генерал брякнул кулаком о крышку стола. – То, что у нас контрразведывательной системы противодействия устремлениям противника нет. Сплошная кампанейщина… А была бы система…
– Так, – генерал вдруг заторопился, – если ко мне больше ничего нет, то ступай! А «Сборник речей» пусть Аношин все же полистает, устал уж небось от вестернов да эротики по видаку… – Козлов махнул рукой и углубился в чтение очередной бумаги под грифом «Сов. секретно».
Глава одиннадцатая. Феномен предательства
Предатели
Покинув кабинет шефа, Казаченко, под впечатлением его откровений, безотчетно направился в свой рабочий кабинет.
«Эти события требуют дополнительного осмысления», – сказал себе Олег, зажигая первую в то утро сигарету.
Уход Левченко напомнил Олегу о событиях трехлетней давности. Во время обучения на курсах руководящего состава в Высшей школе КГБ он дерзнул выступить с инициативой и в качестве дипломной работы решил представить аттестационной комиссии исследование о причинах и побудительных мотивах совершения сотрудниками советских спецслужб преступления «измена Родине».
Основной трудностью, как оказалось, были не дефицит материалов и не получение допуска к совершенно секретным документам служебных расследований и стенограммам заседаний Коллегии военного трибунала. Камнем преткновения оказался подбор кандидатуры научного руководителя. Никто из преподавателей Вышки, даже ценивших прилежание и искренность Казаченко, не решился выступить не то что научным руководителем, но даже рецензентом. Зато все опрошенные изъявили готовность идти с Олегом до конца в качестве… оппонентов.
Зла на преподавателей, отказавших в поддержке, Олег не держал, объяснив их застрахованный героизм гипертрофированным инстинктом самосохранения. Мало ли, как посмотрит на предполагаемое исследование высшее руководство Комитета! Тут и до костра инквизиции – один шаг. Уж лучше двигаться неспешно по накатанной лыжне, чем вмиг стать опальным первооткрывателем.
Вопреки всеобщему неприятию, Олег начал работу над избранной темой на свой страх и риск, не прекращая поисков смельчака-единомышленника. Нашел его в лице отставника-чекиста, «обремененного» докторской степенью.
Дедушку – так с благодарностью за смелость стать научным руководителем дипломной работы называл его Олег – часто приглашали читать лекции молодой начальственной поросли, обучавшейся в Вышке. Допуск к совершенно секретным материалам Дедушка имел, так что и в этом плане с ним всё было в порядке.
В первой же беседе Дедушка взял быка за рога, предложив превратить исследование в некое сочинение на вольную тему с выводами и гипотезами контрразведывательной направленности. А для притупления разоблачительного острия исследования он рекомендовал не фокусировать внимание на социальном базисе, как на питательной среде предательства. Хотя, надо отдать ему должное, он признавал правоту кавказской мудрости, гласившей, что «змеи потому и кривы, что кривы те дыры и щели, сквозь которые им приходится пролезать». По мнению Дедушки, исследование должно было зиждиться на анализе особенностей психологии и личностных качеств перебежчиков.
Казаченко сначала воспротивился предложению, заявив:
«А не считаете ли Вы, что проживание Пеньковского с женой, двумя малолетними детьми и больной матерью в двух смежных комнатах квартиры, с общей площадью около 40 метров, также можно рассматривать как одну из причин его предательства?»
Дедушка возразил:
«Мой юный друг, Вы переставляете составные звенья причинно-следственной связи. Да, жилищные условия семьи Пеньковского были малоудовлетворительны, а невозможность их улучшить сыграла свою, но далеко не доминирующую роль. Основное, полагаю, в другом – в неуемном тщеславии, безмерном честолюбии, некритичной оценке собственных достижений, а отсюда – однобокий подход к результатам и успехам своих коллег. У лиц, подобных Пеньковскому, развито самовнушение. Он внушил себе, что является невостребованным гением».
После долгих дискуссий Дедушке удалось настоять на том, чтобы лишь вскользь провести в дипломной работе исследование социальной основы предательств, сосредоточив усилия на изучении особенностей психологии отступников. Составленным планом предполагались ссылки на исторические (вымышленные и реальные) персонажи. Под предлогом расширения границ дипломной работы Дедушка сумел убедить Олега отойти от разбора причин измены Родине конкретными советскими спецслужбистами, подвергнув исследованию феномен предательства как таковой в масштабах всемирной истории.
По прошествии лет у Олега иногда возникали подозрения, а не подставили ли ему Дедушку руководители Высшей школы КГБ, чтобы направить его творческий поиск в нужном для себя русле. Но так как доказательная база и возможности перепроверить искренность намерений научного руководителя отсутствовали, то Казаченко запретил самому себе поддаваться сомнениям. Действовал ли Дедушка по инициативе невыясненных режиссеров, или его искренность была самоинициированной – какая, в конце концов, разница – ведь защита прошла блестяще, хотя и не вся аргументация научной работы была бесспорна и убедительна даже для самого автора – в то время еще капитана – Олега Юрьевича Казаченко.
Подбор литературы и засекреченных материалов для исследования Дедушка взял на себя. Он же составил и предисловие, пафос которого должен был внушить любому сомневающемуся уверенность в правоте сделанных автором выводов:
«После того как Иуда предал Иисуса, предательства совершаются повседневно: по отношению к родителям, друзьям, религиозным общинам, национальным интересам, политическим партиям, государствам. В настоящем исследовании автор приходит к выводу, что люди руководствуются при этом не обязательно низменными целями и побуждениями. Очень часто предательство – это выход из внутренних противоречий, в которые попадает сложная личность, а в некоторых случаях и попытка отвратить большее зло от себя и своих близких. Но даже если человека толкают на путь предательства ненависть, зависть или ревность, никогда нельзя объективно объяснить вероломный поступок, исходя лишь из моральных категорий. Нужно учитывать условия, в которых он был совершен».
Это вступление скорее было лишь уступкой Олегу, чем программным тезисом работы.
Память Казаченко возвращала его в прошлое, подсказывала целые абзацы из дипломной работы. Сегодня собственные выводы в проведенном исследовании казались Олегу если не наивными, то, по крайней мере, не актуальными.
По настоянию Дедушки целую главу пришлось посвятить разбору предательского поведения, да что там поведения – целой жизни «отца атомной бомбы» Роберта Оппенгеймера, чей пример был в чем-то даже классическим. Технические и моральные причины заставили его высказаться против создания водородного оружия, за что его обвинили в нелояльности и в 1954 году судили.
«Кого же он предал?» – задавал риторический вопрос Казаченко, и сам же в своем исследовании на него и отвечал.
Оппенгеймер был гражданином США, евреем, либералом и состоял в дружбе с американскими коммунистами. Но, кроме того, он руководил группой физиков, математиков и техников, работавших над созданием самого разрушительного тогда средства массового уничтожения, и в данном качестве был также представителем американских вооруженных сил.
Олег в своей работе отметил, по крайней мере, семь несовместимых или трудно совместимых комплексов групповых интересов, верность которым обязан был соблюдать Оппенгеймер. И пришел к выводу, что почти всё, что говорил или делал ученый, было предательством по отношению к одной из этих групп.
Особый восторг у Дедушки вызвали два умозаключения дипломника, касавшееся двух библейских событий. Следуя абстрактной логике, Олег неожиданно для себя сделал вывод, что Иисус, чтобы сбылось предсказание пророков, сам побудил Иуду совершить «священное предательство». Поэтому Иуда – делал заключение Казаченко – и не пытался его скрыть, что обычно делают предатели. В той же главе Олег выдвигал и новую версию поступка Каина: убив брата, он не предал его, а лишь принес кровавую жертву Богу. Дедушка, выслушав своего подопечного, заявил, что о «декорациях» предстоящей сенсационной защиты диплома он позаботится лично.
Действительно, доктор военных наук сумел ловко подобрать состав экзаменационной комиссии, предварительно их заинтриговал, создав в итоге благоприятный фон для выступления Олега.
Известно, что «тот, кто объявляет кого-то Богом, рассчитывает стать, по крайней мере, пророком». Следовал этому постулату и Дедушка.
Сумев внушить членам экзаменационной комиссии, что Казаченко – восходящая звезда на небосклоне контрразведывательной науки, Дедушка правильно рассчитал, что отблески славы и успеха Олега отразятся и на нем самом. Как-никак он – руководитель дипломной работы. Проценты с вложенного в исследование труда получил не Казаченко – Дедушка.
Любопытный для присутствующих на защите вывод сделал Казаченко. Рассматривая с морально-этических позиций предательство «кембриджского квинтета» – Кима Филби, Гая Берджеса, Дональда Маклина, Энтони Бланта и Джона Кернкросса – которые, трудились одновременно и на британскую корону, и на Серп и Молот, то есть, осуждая политику своего правительства, предавали свою страну, снабжали информацией КГБ.
Казаченко доказал, что их предательство – суть попытка выхода из противоречий, которое может быть объяснимо лишь идеалистическими мотивами. К такой разновидности предательства – и этот вывод вытекал из исследования Казаченко – склонны, как правило, люди, обладающие высоким интеллектом и придерживающиеся строгой морали. При этом они руководствуются не эмоциями, а идеалами. Групповое предательство «великолепного квинтета» Олег объяснил не ренегатством, ибо корни его таились в политической атмосфере, царившей в Великобритании в промежутке между двумя мировыми войнами. Британские левые интеллигенты – отмечал Казаченко – вынуждены были искать непроторенные пути несогласия с политической системой. Тут-то им и подвернулась возможность сотрудничать с Коминтерном, который использовался советской разведкой в качестве прикрытия…
Когда работа над дипломом уже близилась к завершению, Олег неожиданно для себя сделал ошеломившее его открытие: основное внимание научного труда было сосредоточено на идеалистической, но никак не материальной основе предательства. Об измене Родине наших сотрудников говорилось как-то вскользь, мимоходом. А об условиях – ни-ни. Даже в случае с английским «Квинтетом» это слово было по рекомендации Дедушки заменено на туманно-абстрактное «атмосфера».
«Как же так – горячился Казаченко – ведь мудрый Уинстон Черчилль говорил: “We make forms, and forms make us”, что в переводе означает: “Мы создаем условия, а условия, в свою очередь, создают нас”».
Вновь и вновь неугомонный адепт пытался склонить Дедушку исследовать конкретные факты предательства, ссылался на примеры из личного опыта, настаивал, чтобы ими (хотя бы!) проиллюстрировать воздействие условий среды обитания будущих изменников на принятие ими рокового решения.
Взять хотя бы бегство сослуживца Олега, капитана Удальцова. Из-за неурядиц в личной жизни (два неудачных брака – два развода) ему не присваивали очередного звания, не давали квартиры. Несмотря на то что Удальцов по своему интеллекту, – а он имел два диплома об окончании высших учебных заведений, свободно владел двумя иностранными языками и по результатам работы опережал своих коллег, – его, к вящему сожалению, продолжали держать в «черном теле». Окружающие его сотрудники росли в должностях и в званиях – он оставался простым опером о четырех малых звездах на погонах – капитаном. Его бросали во все прорывы: на обыски, допросы, привлекали к составлению годовых отчетов за весь отдел, причем не в качестве «пристяжного», но «коренного». Он был одним из лучших разработчиков, преуспел в добывании и оценке оперативно значимой информации, так как имел надежные источники информации и проверенные каналы ее поступления. Всё впустую. На оперативных совещаниях начальство просто не упоминало о размере вклада Удальцова в общую копилку отдела. Зато на партсобраниях он неизменно «лидировал», выступая в роли «мальчика для бития».