– Гы-ы-ы, – осклабился Выбегалло. – Ты это… того. Ле фам – они это не любят. Лана, бывай здоров. Аривуар, значить.
Бородатое рыло убралось. В коридоре раздались шаркающие шаги.
– Вот же ж-ж-ж-ж, – тяжело вздохнул Витька. – Ща донесет.
– Кому донесет? – не понял Саша.
– Камноедову. Что мы тут спирт пьем и в сортир к бабам подглядываем. Ну ты тоже, конечно, ж-ж-ж-ж-ж. Выбегалло тебя развел, а ты купился, как пацан. Ты чего вообще о себе вообразил? Что в директорский кабинет заглянуть можешь? Там же заклинание Ауэрса! Ты хоть знаешь, что это такое, дррррр дурацкий?
В плешивой голове Привалова вдруг тускло сверкнуло воспоминание.
– Так и на женском сортире заклинание Ауэрса, – сказал он. – Но я же увидел.
– Откуда знаешь, что Ауэрса? – заинтересовался Витька, щуря глаз. – Что, пробовал?
– Я однажды дежурил, а в мужском на этаже трубы прорвало, – признался Привалов. – Ну я решил по-быстрому зайти в женский, все равно никого нет.
– И не вошел, – сказал Корнеев. – Потому что трансгрессировать не умеешь. Нормальный полноценный маг на твоем месте… – Витька превратил колбу со спиртом в стеклянный хрен и подвесил его в воздухе над мензуркой Привалова. Со стеклянного конца закапало.
Саша решил на оскорбления не вестись. Он хотел знать.
– А потом Жиан Жиакомо сказал мне, что на всех туалетах заклинание Ауэрса, – закончил он. – Которое непреодолимо даже для магистров. И как же это меня вдруг туда занесло, да еще и в кабинку?
– Потому что ты сделал что-то идиотское до такой степени… – начал было Корнеев, потом вдруг махнул рукой. Колба снова приобрела свой прежний вид. Корнеев взял приваловскую мензурку и единым махом ее хлопнул.
– Ты, Саша, сути дела не сечешь, – наконец, сказал он. – Из ничего ничего не берется, а подобное поддерживается подобным. Заклинание Ауэрса требует уйму энергии. Где ее взять? Учитывая, что заклинание налагается как запрет?
– Из какого-нибудь запрета, – ляпнул, не подумав, Привалов и тут же устыдился своей глупости.
Витька, однако, удовлетворенно кивнул.
– Ну хоть это понимаешь. А поскольку магия существует за счет общества, то и питается это заклинание общественным запретом. На зазыриванье сисек и писек чужих баб. Понятно? – Он налил себе всклянь и выпил залпом. Сотворил очищенную луковку и горку серой соли, закусил. Громко отрыгнул в воздух.
– Ну а что, теперь в туалет к бабам входить можно, что ли? – не понял Саша.
– Ты меня вообще слушаешь? – с какой-то неожиданно живой злобой сказал Корнеев. – Тебе же говорят: запрет кончился. Потому что разрешили порнуху и ж-ж-ж-ж… проституток в смысле. Так что на туалетах Ауэрс больше не действует. Ну, почти. А вот соваться к начальству и смотреть, что оно там у себя делает – как было нельзя, так и сейчас нельзя. Сейчас даже больше нельзя. Так что там заклинание железобетонное. Дошло?
– Дошло. – Саша опустил голову, понимая, как же он туп.
– Извините, что беспокою. – У двери образовался Эдик Амперян. – Саша, вы не могли бы посчитать мне коэффициенты?
– У меня вводилка перегорела, – сказал Привалов.
– Я могу трансгрессировать данные непосредственно в память машины, но мне нужно побыстрее, – еще вежливее сказал Амперян.
Саше не хотелось давать машинное время Эдику. Все знали, что он через каких-то нью-йоркских родственников взял заказ у американского военного ведомства и теперь просчитывает наиболее удачные траектории американских ракет. Но отказать Эдику было неудобно. Привалов слез с вводилки и уступил место Амперяну.
– Кстати, вы слышали, что Янус Полуэктович исчез? – сказал Эдик, колдуя над пультом.
– А-Янус или У-Янус? – уточнил Привалов.
– Насколько мне известно, оба.
– Полетел куда-нибудь, – предположил Саша. – В Москву.
– В том-то все и дело, – вздохнул Эдик. – В Москве его ждут. Очень серьезные люди. Они беспокоятся. В общем, если он появится – дайте мне знать.
– Ну вот почему он это делает, а мы ему помогаем? – вздохнул Саша, когда Эдик получил распечатки и ушел, не забыв прикрыть за собой дверь. – Эти ракеты на нас же и полетят.
– Не полетят, – уверенно сказал Витька. – На такое жжж, как мы, ракеты тратить не будут.
– А зачем тогда Эдику траектории заказывать? – не понял Саша.
– Убедиться, что мы именно такое ж-ж-ж, – объяснил Корнеев. – Еще спирт есть?
– Может, хватит? – без энтузиазма сказал Привалов.
– Не хватит. Что-то меня не берет, – ответил Витька, прислушавшись к своему внутреннему состоянию. – Вроде пью, а ни в одном глазу.
Скрипнула дверь, показался горбатый нос Романа Ойры-Ойры.
– Эва! Скучно у вас! Пошли ко мне, кино смотреть будем, музыку танцевать! Деньги ваши – веселье наше!
– Гуляй, Ромочка, – махнул рукой Корнеев. – У нас денег нет.
– «Смоковница»[5] есть, в хорошем качестве, – зазывно улыбнулся Роман. – Полная версия, такая только в Москве и у меня.
– Денег нет, извини, – повторил Корнеев.
– Скучные вы люди, – сказал Ойра-Ойра и исчез.
– Балабол, – сказал Саша.
– Балабол-то он балабол, а свою тридцатку в день имеет, – процедил Корнеев.
Саша поморщился. Коммерческие таланты Ойры-Ойры были скромными, но существенно превышали приваловские. В частности, Ойра-Ойра, пользуясь происхождением, выбил из Камноедова музыкальную льготу.
С современной музыкой Модест Матвеевич боролся не только административными мерами, но и магически. После скандала с Саваофом Бааловичем Одиным, который опознал в композиции группы «Иси-Диси» песнопения вавилонских жрецов-кастратов, любая музыка, написанная буржуазными композиторами после 1896 года, была заклята Камноедовым лично. Всякие «моден-токинги», «битлы» и прочая буржуазная нечисть при попытке ее послушать в стенах Института превращалась или в «Реквием», или в Свадебный марш Мендельсона. Когда появились видаки, Камноедов наложил на видео магическое плетение, которое меняло всю эротику на сцены осеменения крупного рогатого скота в подшефном совхозе. Однако хитрый Ойра-Ойра однажды заявился к Камноедову с требованием разрешить прослушивание музыки в его лаборатории с тем обоснованием, что он-де, как выяснилось, цыган, а цыган без музыки не может. На рычание Камноедова он предъявил чрезвычайно красивую бумагу от всесоюзного общества «Романипэ», а также передал на словах, что создание трудностей национальным меньшинствам может быть понято очень неправильно. По каковому вопросу посоветовал обратиться в отдел Предсказаний и Пророчеств. Модест Матвеевич тут же и позвонил в отдел, выслушал ответ, после чего плюнул на пол – чего никогда в жизни не делал – и выписал Роману особое разрешение.
Роман тут же переоборудовал лабораторию в дискотеку и видеосалон. Вход стоил полтинник, просмотр – от рубля до трех, в зависимости от категории киноленты. В последнее время Саша все чаще ловил себя на мысли, что трешка – не такие уж и деньги. От падения его удерживал только стыд перед Корнеевым.
– Ну и правильно, – оценил его чувства Корнеев. – Чего на всякую жжжжж пялиться. Давай дернем еще спиритуса. Нажраться хочу.
– У меня больше нет, – виновато сказал Саша, показывая на колбу.
– Есть, – сказал Корнеев, жадно глядя на сейф. – Наливай.
– А закусывать чем будем? Я этот твой форшмак жрать не могу.
– Как ты сказал? Форшмак? В смысле – еврейская еда? Ты в антисемиты подался? – вдруг наехал Корнеев.
– Да ты что мелешь? – не понял Саша. – Я тебе кто, Выбегалло?
– Не шуткуй на эту тему, – неожиданно серьезно сказал Витька. – Никогда больше не шуткуй.
– Не понял, – сказал Привалов.
– Кто не понял, тот поймет, – загадочно заметил Корнеев. – О! – вдруг сказал он, прищурившись и пялясь куда-то в стенку. – Сгоняй в буфет, там бутеры с сыром привезли. Сыр вроде съедобный. Только надо быстро. Одна нога здесь, другая там.
Привалов привычно встал и внезапно сел. Ему пришла в голову мысль, которая не посещала его ни разу за тридцать лет. Мысль была простая, но довольно неприятная.
– Слушай, – сказал он, садясь, – а ты сам сходить не можешь? Тебе же как два пальца об асфальт. Трансгрессировал, и все дела.
– Да там очередь, – с неохотой сказал Витька.
– Дубля пошли! – попробовал нажать Привалов.
– Какой дубль? Ты давай топай-топай! – насел Корнеев. – Там сейчас все разберут.
Привалов почувствовал что-то вроде легкой паники. Какая-то часть его и в самом деле безумно боялась, что бутерброды с сыром вот-вот кончатся, и готова была бежать за ними впереди паровоза. Но была и другая часть – которая наблюдала за первой с недоумением… и стыдом.
– Так-так-так, – сказал он, устраиваясь на вводилке поудобнее. – И давно это вы со мной сотворили? В смысле – липун[6] повесил? Чтобы я за бутербродами для всех бегал?
Корнеев отвел глаза.
– Это не я, – неуклюже соврал он.
– Колись, – сказал Привалов.
Витька неуверенно улыбнулся.
– Ну, – заговорил он каким-то ненатурально-небрежным голосом, – не то чтобы совсем не я… Мы все. Вместе. Володя Почкин, Эдик, Роман… ну и я немножко. Колданули в смысле. В порядке вписки в коллектив. Не, ну а че? Побегал немножко за бутербродами. Делов-то.
– Получается, я за бутербродами для вас тридцать лет бегал. – Привалов медленно выдохнул, стараясь держать себя в руках.
– Ну извини. Случайно получилось. Мы так, пошутили. Наложили заклятьице. А потом как-то, знаешь, замылилось. Ты же не замечал.
– Замылилось. На тридцать лет, – с горечью повторил Саша.
– Ну чего ты нюни-то развел? Да мы все друг над другом подшучиваем. Знаешь, как Почкин сотворил дубль Ойры-Ойры и послал его к Камноедову ругаться? Это целая история была… – Он набрал воздуха, явно намереваясь съехать с темы.
– Ты мне зубы не заговаривай, – сказал Привалов, борясь с нарастающим желанием бежать за бутербродами. – Ты с меня эту гадость убери. Сейчас же.
– Без Почкина не могу. – Витька очень натурально развел руками. – Киврин вот мог бы. Но его с нами больше нет. Да сгоняй ты за бутерами, тебе же легче станет!
Привалов стиснул зубы, стараясь не поддаваться. Получалось плохо.
– Я ваще не понимаю, чего ты разнылся, – продолжал разоряться Витька. Было видно, что он уже пьяноват: глазки замаслились, речь ускорилась. – Какие обиды в коллективе? Среди друзей не щелкай клювом!
– Таких друзей – за пицунду и на кукан, – выразил Саша свое отношение.
– Ну ты и ж-ж-ж-ж-ж-ж др-р-р-р. Короче, ты идешь или чего? Если нет, налей так. Будем без закуси глушить. По твоей милости. Ж-ж-ж ему от вводилки оторвать сложно.
– Нет, Виктор, – сказал Привалов, набычившись. – Я тебе, пожалуй, больше не налью. Я вообще не уверен, что тебе наливать буду.
Витька посмотрел на него с нехорошей, тяжелой серьезностью. Привалов с опозданием сообразил, что его друга, во-первых, уже хорошо повело от спирта, а во-вторых, он этого еще сам не понял. В такие моменты Витька обычно бывал особенно неприятен.
– Ты о себе чего возомнил, гаденок мелкий? – сказал Корнеев голосом почти трезвым. – Ты мне, значит, не нальешь? Мне? Да я тут один, кто тебя вообще за человека держит. А ты не человек, ты опарыш…
– Вот что, Витька… – сказал Привалов и угрожающе привстал.
Корнеев посмотрел на него с каким-то унизительным интересом.
– И что ты мне сделаешь? – сказал он спокойно. – Ты никто, а я маг. Я тебя в жабу превращу и через трубочку надую. И ты всю жизнь молчать об этом будешь. Ты мне все сделаешь, чтобы я не рассказывал…
Дальше он понес такое, от чего Сашка побагровел. Он понимал, что, как мужчина, должен сейчас что-то сделать. Наверное, ударить. Физически он это мог – в молодости он был не дурак подраться. Но ударить настоящего мага было для него, слабачка, нереально.
Привалов зажмурился и попытался трансгрессировать корнеевское кресло. На сей раз чуда не случилось: кресло осталось на месте, Витька – тоже.
– Че, зассал? – каким-то особенным, гунявым голосом осведомился Корнеев. – Понял свое место? Эт хорошо, эт здорово, – вспомнил он кивринское присловье. – Да ты не менжуйся, не сдалась мне твоя…
Трудно сказать, что послужило последней каплей. Но Привалову внезапно стало легко и приятно. Заклинание «самсоново слово» само всплыло в голове со всеми подробностями – простое, не требующее никаких особых умений, вообще ничего, кроме готовности пожертвовать собой. Однако Саше именно этого и хотелось больше всего. Сейчас он убьет Корнеева. Потом, если останутся силы, – Стеллку. Может, чего останется и на долю ее Алеши или кто у нее там. После чего его душу заберут низшие силы. И все его проблемы тоже. Перспектива показалась неожиданно заманчивой.
– Да погибнет моя душа с тобой, – начал он, простирая руки.
– Че-че? – осклабился Корнеев.
– Да погибнешь ты худой смертью, – улыбнулся Саша, творя заклятье.
В эту секунду до Корнеева дошло. Зарычав, он метнул в Привалова файерболл. Тот погас в воздухе: «самсоново слово» защищало себя само. Пробить такую защиту мог бы, наверное, только Киврин, да и то вряд ли.
– Да возьмут тебя силы злые… – продолжил Привалов, чувствуя, как сгущается в комнате тяжелая всамделишная тьма.
Корнеев тоже это почувствовал – и внезапно рухнул на колени как подкошенный.
– Сашка, прости дурака пьяного! – закричал он отчаянно. Тот не услышал: у него перед глазами стояла торжествующая Витькина рожа, в ушах звенели слова «муженек» и «сказки венского леса».
– Саша!!! Не надо!!! – пронзительно завизжал Корнеев, когда тьма начала сгущаться вокруг него.
Тут помещение прорезала желтая молния. Тьма исчезла. Посреди комнаты стоял Жиан Жиакомо. За ним, с портфелем под мышкой, семенил гном[7].
– Господа, – произнес великий престидижитатор с невыразимым презрением, – это просто бездарно.
Корнеев, увидев начальство, воспрял было духом.
– Эчеленца, этот псих… – начал он ябедническим голосом, показывая на Привалова.
Жиан Жиакомо щелкнул пальцами, и на руке материализовалась белая перчатка с шитой золотом монограммой. Рука вытянулась, как резиновая, и с оттяжечкой хлестнула Витьку по щеке. Потом по второй.
Витька выпучил глаза, хватая ртом воздух. Саше вдруг стало смешно: его приятель был похож на снулую рыбу.
– Bastardo, – сказал Жиакомо Витьке лично. – Pezzo di merda[8].
– Эчеленца… – проблеял Витька.
– Вы дерьмо, – сказал Жиакомо по-русски, – но все-таки мой ученик. Мне нет дела до вашего volto morale[9], но быть идиотом вы не имеете права. Сейчас вы чуть не погибли. От заклятья, наложенного маленьким безобидным человечком, которого вы умудрились вывести из себя. Это все равно что издохнуть от укуса блохи.
Привалов испытал противоречивые чувства. Сравнение с блохой ему не понравилось, а вот испуганная и побитая физиономия Витьки – наоборот.
– Что касается вас, – голова великого магистра повернулась к Саше. – Вы верно оценили свою жизнь. Она не представляет никакой ценности, потому что вы ничтожество. Но вы переоценили ценность его жизни. – Он снова повернулся к Корнееву. – Она стоит не больше вашей. К сожалению, он мой подчиненный. Из-за его смерти меня ждали бы неприятные разбирательства и хлопоты. Иначе я с удовольствием понаблюдал бы, как вас обоих черти заберут вниз. Впрочем, этот deficiente не останется без соответствующего вразумления.
Он повел бровью, и Витька пропал. Привалову показалось, что он слышит какой-то задушенный писк.
– И запомните, – сказал он Привалову. – Если кто-нибудь из вас доставит мне впредь хоть малейшее беспокойство… – Он не договорил и исчез.
Гном с портфелем остался. Он шумно сморкнулся в рукав и пропищал:
– Саша, налей…
– Саня, – вздохнул Привалов, – ты свое уже выпил.
– Капелюшечку, – попросил гном.
– Саня, – сказал Привалов, – ну вот сам подумай. Я сейчас буду ссориться с Жиакомо?