– Вы правы. В какой-то момент эта тема совершенно ушла из моей жизни. Так просто, расставшись с миром детства, мы оставляем в прошлом наши игры, книжки, страшилки, веру во что-то. Я стал вполне успешным юношей, с легкостью поступил сначала в училище, потом в Академию. Мои работы всегда привлекали к себе внимание, вызывали похвалу. Правда, за мной всегда замечалась одна странность. – Аполлинарий поджал губы, видимо, не находя нужных слов. На миг замолк.
– Вы не любили изображать людей. – Сказал Даниил. – Не так ли?
– Почему я не написал вам раньше? – с мукой в голосе простонал художник. – Почему эта простая мысль не пришла в мою голову год назад? Возможно, все бы сложилось по-другому! Вы необыкновенный человек, я не понимаю, как вам это удается, но вы сразу схватываете суть….
– Этот вывод еще более прост, чем предыдущий. Ваши пейзажи потрясают до глубины души, но все посетители ваших выставок обращают внимание на то, что вы не пишите людей. У вас нет ни одной сюжетной композиции, нет ни одного портрета.
– Да-да! Действительно. Это и правда, очень просто. – Закивал головой Аполлинарий. – Пока я учился, мне нелегко давались портреты. Хотя педагоги и сокурсники всегда искренне восхищались тем, как точно я улавливаю внутреннюю суть человека. Ни одной своей ученической работы я не принес домой, все раздаривал моделям, друзьям. Так мне было легче. К моей причуде привыкли, перестали удивляться, приняли как данность. Годы учебы прошли! Я встал на ноги, стал известен. Могу ли я назвать себя счастливым человеком, оглядываясь назад? Пожалуй, что могу. Если бы не одно «но».
– Видимо, мы подошли к самому важному?
– Подошли. – Вздохнул художник.
– Что же случилось? Как давно?
– Это случилось несколько лет назад. Нарисованный Человек вернулся…. Я начал чувствовать его присутствие в этом доме.
– Может быть это ваше воображение? Одаренным людям свойственна некоторая….
– Может быть и воображение. – Надтреснутым голосом перебил Даниила художник. – Но тогда объясните мне, вы – трезвомыслящий человек, как мог я силой своего воображения испортить тормоз в собственном автомобиле?
– Когда это случилось?
– Первый раз четыре года назад.
– Был и второй раз?
– Несчастный случай на дороге? Да, совсем недавно, в начале весны.
– Расскажите подробнее.
– Четыре года назад я почувствовал прилив новых сил. Мне показалось, что теперь, когда я достиг определенных высот и мастерства, я могу попробовать сделать что-то новое, абсолютно новое – такое, чего от меня не ждут! Я вдруг решил, что смогу создать несколько портретов. Но не просто банальных портретов, а вписать лица людей во времена года. Побаловаться с эдаким сюрреалистическим символизмом, передать суть человека не только через черты его лица и выражение глаз, но и через палитру, через состояние природы на дальнем плане!
– Интересная концепция.
– Еще бы! – вдохновлено воскликнул Аполлинарий. – Написать женщину – бурю, или мужчину – скалу…. Мне тогда казалось, что у меня это могло бы получиться. Но я переоценил свои силы. Как только я начал работу над первым портретом, в доме начали происходить странные вещи….
– Кто был вашей моделью?
– Рина. – Упавшим голосом ответил художник. – Мне она представлялась женщиной – яблоней. Весенней цветущей яблоней с тонким, но очень крепким стволом. Рина сочетает в себе нежность первых цветов и выносливость плодоносящего дерева, нарочитую, даже вычурную красоту и будничность пирога с яблоками. Кроме того, сами понимаете…. Яблоня!
– Первородный грех?
– Именно. – Улыбнулся Аполлинарий. – Тогда я был безумно влюблен в нее. Все в ней вызывало у меня восхищение! И голос, и простота общения и то, с каким восторгом она глядела на меня, признавая мое беспрекословное превосходство над ней.
– Отчего же вы говорите об этом в прошедшем времени? Любовь прошла?
– Да…. – замялся художник. – Мне не следовало бы с ней много общаться. Если бы я мог просто три раза в неделю в полном молчании писать ее, возможно, моя эйфория продлилась бы дольше. Но чем больше я узнавал эту женщину, тем меньше она вызывала во мне восторга. По сути, она оказалась такой же, как все. Я мог бы простить ее деланно простодушные манеры, ее приземленные суждения о мире, даже ее вульгарность во вкусе, если хотите…. Но простить отсутствие хоть какого-то полета истинного воображения, отсутствие внутреннего понимания сути подлинной – скрытой, неуловимой красоты искусства, вот этого самого дрожащего тончайшего нерва души живописи – я не смог. Для модели, как вы понимаете, я имею в виду – Модели с большой буквы, в ней не было ни грамма безумия! Той самой стильной сумасшедшинки, которая является приправой к блюду, острой, обжигающей губы приправой, которая, собственно и делает все блюдо. Рина оказалась обычной бабой, причем небольшого ума. И это все разрушило….
– Но вы успели написать портрет? – с интересом открыл глаза Даниил, чуть подался вперед. – Вы начали картину? Она существует?
– И да, и нет. – Уклончиво протянул Аполлинарий. – Я сделал несколько карандашных набросков. Сделал быстрый этюд маслом. Потом долгие два месяца я работал над живописным эскизом будущей картины. Это был небольшой холст с портретом Рины в полный рост. Но я не дописал его.
– Почему?
– Я не смог. Я, видимо, заболел….
– Что значит – «видимо»? – в бесстрастном голосе Гирса промелькнула недоумение. – Чем заболели?
– Я не могу это объяснить. – С мучительным стоном выдохнул Аполлинарий. – Просто однажды утром, войдя в мастерскую, я почувствовал чье-то явное, зловещее присутствие за своей спиной. Вы не можете себе представить, какого труда мне стоило заставить себя обернуться через плечо, посмотреть на противоположную стену, вместо того, чтобы сразу, не разбираясь в чем дело, с криком выбежать вон из дома!
– На стене что-то было?
– Да. – Художник вдруг задрожал, без сил упал в мягкое кресло у окна. Его лицо заметно побледнело, под глазами ясно обозначились темные круги. – Да.
– Что же?
– Там был огромный – с меня ростом – Нарисованный Человек.
В кабинете вдруг стало неуютно, тесно, зябко, будто пробежал по полу ледяной холодок. Штора над подоконником вздыбилась пузырем, потом затрепетала от порыва ветра. Аполлинарий вздрогнул, болезненно вскрикнул. Даниил поспешно поднялся на ноги, подошел к окну. Во дворе никого не было, только высокая луна плавно плясала на густых черных ветках высоких кустов.
– Это просто ветер. – Тихо сказал Гирс. Чуть отдернул штору, чтобы она больше не беспокоила нервного художника. – Уже почти ночь, стало прохладнее, сквозняк усилился. В этом нет ничего сверхъестественного и страшного.
– Простите. – Проскрипел Аполлинарий. – Видите, во что я превратился….
– Продолжайте свой рассказ. Может быть, еще можно все исправить.
– Спасибо. – Побледневшими губами прошептал художник. – Вы вселяете в меня надежду….
– Каким он был, этот Нарисованный Человек?
– Обыкновенным. Именно таким, как я рисовал его в детстве. Длинная толстая линия вместо туловища, еще четыре палочки – конечности. Непропорционально большая круглая голова. Но главное – это выражение его лица!
– Оно тоже было таким, как на первых рисунках?
– В том-то и дело, что нет. Все-таки я восхищался своим Нарисованным Человеком, наделял его лучшими чертами характера, видел в нем своего защитника. Поэтому на моих детских работах его лицо было приветливым, даже улыбающимся. Тот же, новый Нарисованный Человек был устрашающим! Брови его были гневно подняты, рот был раскрыт в страшном оскале, кривые зубы-столбики торчали в беспорядке. На полу, у самой стены валялись остатки угля, крашеные доски были засыпаны мелкой черной пылью – так бывает, когда мягким мелком с силой водишь по бумаге или картону. Я в ужасе выбежал из мастерской! Не помню, как я оказался в своей комнате! Мне кажется, что я даже потерял сознание…. Потому что в моей памяти случился странный провал. Когда я вбежал в спальню, было раннее утро. А пришел я в себя от того, что Илона и Гоша колотили в дверь кулаками. Было уже время обеда.
– Вы объяснили им причину своего странного поведения?
– Ничего объяснять не пришлось…. Они сами все увидели, когда зашли в мастерскую.
– Рисунок был реален? Он не был плодом вашего воображения?
– Увы! – нет. Нарисованный Человек был абсолютно реален! И Гоша и Илона видели его. Из магазина «Стройматериалы» сестра пригласила двух загорелых молодцов в треугольных шляпах из газет и поролоновыми валиками на длинных ручках под мышками. Эти бравые ребята за пару часов закатали стену двумя слоями краски, даже следа не осталось от того кошмарного рисунка….
– Но страх остался?
Аполлинарий, молча, кивнул, не поднимая глаз. Потом медленно обхватил голову руками, качнулся вперед:
– Нарисованный Человек из детства – мой самый большой кошмар в жизни. Я, взрослый сильный человек, начал понемногу превращаться в затравленного идиота. Вернулся страх темноты! А вы знаете, что это такое? Я часто работаю по ночам, для меня это важно…. Теперь все ночи напролет в моем доме включен свет, иначе я просто сойду с ума.
– Сестра знает о вашем состоянии?
– Думаю, уже догадывается.
– Тогда, в мастерской, после того, как молодцы из «Стройматериалов» закрасили испорченную стену, вы рассказали Илоне о подлинной причине вашего недуга?
– Нет. – Художник махнул рукой. – Мне было невыносимо стыдно признаться, что я просто-напросто испугался, как детсадовец.
– Илона знала о ваших детских страхах?
– Нет. Мы никогда об этом не говорили.
– Кто знал?
– Никто. Кроме….
– Кроме вашего психотерапевта?
– Кроме Сергея. Моего доктора. – Кивнул Аполлинарий. – Если бы не его постоянная поддержка, даже не знаю, что бы случилось со мной после всего этого.
– Вам не удалось выяснить, кто испортил стену в мастерской? Кто нарисовал эту фигуру?
– Парамонов тоже задал тот же вопрос, когда я пригласил его на следующий день. Он был очень недоволен тем, что я даже не попытался это выяснить. Он был уверен, что этот простой момент мог бы многое изменить в моем состоянии. Но я не выяснил. И знаете почему?
– К сожалению, догадываюсь. Вам было страшно убедиться в том, что Нарисованный Человек появился на стене сам собой, по своей собственной воле.
– Мой разум твердит мне, что это бред. Но справляться с внутренней паникой все труднее и труднее!
– Кто мог сделать этот рисунок? Кто в те дни бывал в вашем доме?
– Да в том-то и дело, что никого! Илона с утра работала в саду. Гоша был в своем офисе, приехал домой только в обеденный перерыв. Рина гостила у меня долгое время перед этим, но как раз в эти дни ее уже не было! Прошла уже неделя с того дня, как она уехала!
– Когда вы видели эту стену чистой в последний раз?
– Часа за полтора до того момента, как на ней появился Нарисованный Человек. Я работал полночи. В семь часов утра поднялся в спальню, чтобы переодеться и принять душ. Потом я спустился на кухню, сварил себе кофе, позавтракал на скорую руку.
– Никто не стучал в дверь? Не заходил во двор?
– Никого не было! Собаки молчали, я ничего не слышал.
– Как же тогда ваша сестра и ее муж объяснили появление рисунка на стене?
Аполлинарий вдруг умолк. Закрыл лицо ладонями, плечи его поникли. Пауза была долгой, но Даниил не торопил художника с ответом. Наконец, хозяин дома слабо шевельнулся, попытался посмотреть своему собеседнику в глаза, но не смог. Опустив голову, он нехотя пробормотал:
– И моя сестра, и ее муж, и мой доктор Парамонов до сих пор уверены, что это я сам испортил стену в своей мастерской. Они думают, что я сам начертил Нарисованного Человека, потом мой разум помутился, и я забыл об этом. Мне посоветовали сделать перерыв в работе, отвлечься от картин, съездить куда-нибудь, отдохнуть.
– Удивительные болваны…. – пробормотал под нос Гирс. Но тут же вернулся к разговору. – Впрочем, не будем отвлекаться! Итак, мы выяснили, каким образом Нарисованный Человек вернулся в вашу жизнь после длительного перерыва. Теперь расскажите мне, что происходило дальше. Вы упоминали про несчастные случаи с вашим автомобилем.
– Упоминал. – Немного оживился художник. – После того, как мне настоятельно посоветовали отойти от работы и развеяться, я решил поехать к своему приятелю. У него огромная дача за Заскучновском, он постоянно приглашал меня к себе, но из-за своей занятости я все время откладывал визит. И тут я решил погостить у него пару недель, в надежде, что в новой обстановке все быстро забудется.
– Вы поехали к нему на своем автомобиле?
– Естественно. В первую же субботу я собрался, позвонил другу. Я помню этот день, будто все это было только вчера…. Я подошел к автомобилю, оглянулся через плечо на дом. И снова внутренний страх стиснул мое сердце. Освещенный солнцем фасад, закрытые шторами окна, моя опустевшая мастерская – все показалось мне картонной, плохо нарисованной декорацией. Силы меня покинули, будто кто-то в одно мгновение выкачал из меня всю энергию. Мне уже не хотелось ехать к другу, мой дом держал меня мертвой хваткой, и я подумал внезапно, что Нарисованный Человек не даст мне вырваться отсюда….
– Но вы, все же, поехали?
– Да, я сделал над собой усилие и сел за руль.
– Где произошла авария?
– На выезде на Дальнее шоссе, по пути в Заскучновск. Солнце в тот день было не яркое, но, тем не менее, голова моя стала тяжелой и звенящей, как при солнечном ударе. Меня начало нестерпимо клонить в сон. Я из последних сил боролся с этим состоянием, решил увеличить скорость, чтобы побыстрее доехать до дачи друга. И вдруг я понял, что автомобиль не слушается меня! С ужасом, с похолодевшим сердцем я понял, что тормоза неисправны! Я запаниковал, попробовал съехать с дороги, сделать что-нибудь, чтобы сбросить скорость…. Меня занесло сначала на обочину, затем на пустошь у дороги, потом автомобиль врезался в заросли колючего кустарника. Они, собственное, его и остановили….
– Эксперты осмотрели автомобиль?
– Осмотрели. – Вздохнул Аполлинарий. Махнул рукой. – Коррозия деталей тормозной системы…. Причина – «несвоевременное и некачественное обслуживание техники». Что они еще могли сказать? Не мог же я начать рассказывать им про испорченную стену в мастерской, про постоянное присутствие за моей спиной невидимой силы.
– Тормоза. – Негромко произнес Даниил. Неодобрительно покачал головой. – Вы еще дешево отделались! Можно сказать, в рубашке родились.
– То же самое мне сказал тот рыжий капитан. – Усмехнулся художник. – Я не стал с ним спорить. Какой смысл?
– Как я могу предположить, на этом ваши беды не закончились?
– В то время они еще и не начались по-настоящему. – Снова помрачнел Аполлинарий. – Я не поехал к другу, вернулся домой. Я собрал все карандашные эскизы, масляные портреты Рины и с курьером отправил их этой даме. К свертку я приложил письмо, в котором пояснил, что дарю ей эти работы и желаю ей счастья. После этого Нарисованный Человек отступил. Несколько месяцев прошло спокойно. А потом меня чуть не сбросило со скалы.
– Что значит «чуть не сбросило»? – опешил Гирс. – Чем? Кто?
– Я не знаю. – Признался хозяин дома, развел ладони в стороны. – Это была весна! После череды оттепелей и похолоданий, на лесной скале над масонскими камнями образовался толстый жесткий слой льда. Знакомо вам это местечко?
– Прекрасно знакомо.
– Очень живописная скала! А вид, открывающийся с нее – просто мечта пейзажиста. Ни раз и не два я бывал там, провел за этюдником десятки часов. Я знаю на этом обрыве каждый камень, каждую поваленную сосенку. В тот день с самого утра у меня было отвратительное расположение духа. Во сне я видел старый дом, тот самый, в котором я провел детство. И снова, как и пятьдесят лет назад я ехал по длинному полутемному коридору на трехколесном велосипеде. И в том сне я снова испытал детский ужас перед Нарисованным Человеком, который вдруг начал проступать на старой, покрытой толстым слоем побелки стене. С криком я проснулся! В разбитом состоянии провел полдня в мастерской, потом не выдержал безделья – пошел на этюды на свое любимое место, на скалу. И вот, вообразите себе, на той самой тропинке, которую я знаю с детства, по которой проходил сотни раз, я вдруг потерял равновесие! Меня будто закрутило по оси, потом ударило об лед спиной, затем коленом! Я не успел даже вскрикнуть, не смог даже сообразить, что произошло, не почувствовал даже самый миг падения! Через мгновение мой рюкзак и этюдник вылетели со скалы вниз и исчезли с глаз! Не могу даже предположить, почему я не сорвался на масонские камни! До сих пор для меня это остается загадкой. Я схватился рукой за тоненькую ветку голого куста, могла ли она удержать меня? Не знаю…. Но факт остается фактом, я перестал скользить по наклонному льду! Через какое-то время я смог унять дрожь в ногах и осторожно перебраться от опасного края к заснеженной тропинке. Когда я, не помня себя от ужаса, спустился вниз, то нашел лишь лопнувший от удара рюкзак и свой этюдник, превратившийся в щепки. Так я остался жив во второй раз….