– Скала над масонскими камнями – опасное место. Особенно в гололед, об этом всегда предупреждают местное население по радио и в газетах. – Задумчиво проговорил Гирс. – Вам следовало бы выбрать другое место для прогулки.
– Вы совершенно правы. – Согласился художник. – Я проявил непростительное легкомыслие и был наказан. Совсем как в детстве, когда разбивал в кровь колено за невыученный урок.
Даниил промолчал, было неясно, как он отнесся к данному выводу, но между его бровей появилась резкая вертикальная складка.
– Вы принимаете какие-нибудь лекарства?
– Да, Парамонов выписывает их мне с завидной регулярностью. Что-то успокаивающее, плюс сильное снотворное, без которого я просто не могу жить в последнее время.
– Что-нибудь еще произошло с вами в эти год-два?
– Не хотелось бы утомлять вас подобными нудными деталями….
– Я очень люблю подробные нудные детали! – с едва заметной улыбкой перебил его Гирс. – Доставьте мне это удовольствие!
– Что ж…. – Аполлинарий вцепился в подлокотник кресла так, что ногти его побелели. – Извольте. Год назад я чуть не погиб при небольшом пожаре у нас на летней кухне.
– Как это произошло?
– Не имею ни малейшего представления. Летняя кухня – небольшая постройка перед садом, на заднем дворе нашего дома. Это крошечный дощатый домик, в котором стоит кирпичный мангал для шашлыков, небольшая печь, на котором Илона варит варенья, и мой продавленный старый диван. Я, знаете ли, простояв у мольберта около пяти часов, решил подремать в этом райском местечке. Не хотелось мыть руки и переодеваться для того, чтобы подняться в дом…. Я и раньше частенько так делал. В тот день на печке что-то томилось на маленьком огне в огромной кастрюле. Я уснул, как только моя голова коснулась жесткой вышитой подушки….. А вот проснулся бы – вопрос до сих пор остается открытым. Я с трудом очнулся оттого, что меня поливали ледяной водой, кругом были слышны истерические крики, от черного дыма сдавило грудь. Пока я спал, ветром захлопнуло дверь, с кастрюли на плиту упало полотенце, оно тут же вспыхнуло. Огонь быстро перекинулся на стол, на деревянную стену за плитой. Меня спасло то, что Гоша в этот момент вернулся домой, и, проходя по тропинке мимо сада, почувствовал запах гари….
– Каким же образом это происшествие может быть связано с присутствием Нарисованного Человека?
– Что ж, я объясню. – Улыбнулся художник. – Сергей Парамонов, мой психотерапевт, уже долгое время пытается облегчить мое состояние. Ровно за сутки до пожара в летнем домике, час в час, мы шли с ним по той самой тропинке мимо сада, я провожал его к воротам. Наш разговор был продолжением психотерапевтического сеанса, проведенного в моем кабинете. Сергей спросил меня: – «Что же, по твоему разумению, следует сделать, чтобы избавиться раз и навсегда от Нарисованного Человека?» Я, подумав, ответил ему: – «Нужно сжечь все мои картины, эскизы, наброски… – весь мой идиллический придуманный мир. Если я хочу остаться в реальном мире, то никогда больше не должен брать в руки краски и карандаш. Заняться простым и приземленным делом, забыть о творческом искажении пространства и прочих метаморфозах перенесения действительности на плоскость. Сгорят картины, исчезнет нарисованный мир – исчезнет Нарисованный Человек!» Парамонов грустно засмеялся, с сомнением покачал головой: – «Сможешь ли ты прожить без живописи? Это будет стресс еще более страшный, чем сосуществование с Нарисованным Человеком. Есть ли еще варианты?» И тогда я, тоже со смехом, сказал: – «Конечно, есть. Я могу сгореть сам!» Поверьте мне, Даниил Владимирович, мне вовсе не хотелось покидать этот бренный мир, я ответил так, чтобы более ярко показать тупиковость ситуации. Но как только я произнес эти слова, будто бы чья-то тень нависла над садом, скрыла солнце. Совпадение, скажете вы? Я не стану с вами спорить, но и бороться с этим я больше не буду, я решил оставить искусство.
– Это ваше право. – Невесело откликнулся Гирс. – В чем же тогда вы хотели просить у меня совета? Для чего было нужно мое присутствие? Я могу попытаться помочь вам с проблемами, возникшими в реальном пространстве. В Нарисованных Мирах я ориентируюсь плохо, и вступать в схватку с сюрреальными персонажами мне еще не приходилось.
– Уверяю вас, проблемы у меня самые реальные. – Горячо заверил собеседника Аполлинарий. – Совсем недавно я случайно узнал, что человек, которого я считал своим другом… своим близким другом, за моей спиной предает меня! Этот человек, догадываясь о моем состоянии, пытается отнять у меня последнее, или попросту ждет того момента, когда я исчезну с лица земли….
– Вы считаете, вас хотят убить?
– Не знаю. – В отчаянии художник стиснул ладони. – Возможно и так! А возможно, этот человек просто ждет, что у меня сдадут нервы, и я натяну себе на шею петлю….
– Вы можете назвать имя этого человека?
– Да…. Через минуту вы узнаете его имя! Но сначала обещайте мне одну вещь!
– Какую?
– Если со мной что-то случится, если я умру….
– Аполлинарий Федорович….
– Молю вас, не перебивайте! Просто дослушайте! Если со мной что-то случится, обещайте мне, что заберете себе мою деревянную армию!
– Нелепость какая-то. – Пожал плечами Гирс. – Что за деревянная армия?
– Это мой неосуществившийся проект. – Грустно улыбнулся художник. – Мой генеральский план!
– Генеральный..!? – мягко поправил Даниил.
– Нет! – негромко рассмеялся Аполлинарий, погрозил пальцем. – Генеральский, это важно! Я вырезал из дерева и вручную расписал двадцать пять игрушечных солдат. Я покрыл их дорогим лаком, приклеил им бороды и парики, сделал устойчивую подставку. Когда-то в детстве я очень мечтал о такой армии. Мне хотелось, чтобы деревянные солдаты стояли в моей комнате и охраняли от всех бед.
Грустная улыбка так и не сошла с лица Аполлинария, он протянул руку к графину, плеснул в стакан немного сока, чуть отпил. Через пару секунд художник продолжил:
– Я уверен, любой мальчишка был бы рад получить такой подарок! Год назад Скучновская мебельная фабрика обратилась ко мне с заказом. Они просили сделать эскиз деревянной игрушки, какой-нибудь фигуры для интерьера, которая должна была стать «подарком от фирмы» для тех, кто заказывает мебель. Я сделал несколько эскизов, в том числе и деревянного солдата. Пока я над ним работал, Нарисованный Человек не беспокоил меня. И мне даже показалось, что он напуган моей новой игрушкой. Вдохновленный, я начал резать солдат из дерева! Сделал их много, не один десяток! Работа полностью захватила меня, мне очень нравился результат. Но потом я понял, как я ошибался….
– Что же произошло?
– Когда я закончил последнюю куклу, жизнь моя перевернулась! Будто тучи сгрудились над моей головой, закрыв солнце и само небо…. Я узнал о предательстве лучшего друга. Из этого кабинета сегодня утром был украден мой дневник! А в начале лета кто-то проник в мастерскую, порвал и попытался сжечь мои этюды и эскизы к портрету Дельфины! Я потерял интерес к живописи. Меня изматывает бессонница…. Жизнь моя превратилась в ад! И я понял одну страшную вещь! Нарисованный Человек не беспокоил меня, потому что затаился и ждал!
– Чего ждал?
– Он выжидал, когда я создам для него тело и оружие! Когда своими собственными руками сделаю настоящих нарисованных человеков и выпущу их в реальный мир! И вот теперь они здесь, среди нас! И мои беды тоже стали реальными.
– Я бы не торопился делать выводы. – Нахмурился Даниил. – Украденный дневник, испорченные картины – эти деяния далеко не из мира сюрреалистического искусства! Уж поверьте моему служебному опыту. Я называю это совсем по-другому. Что было в вашем дневнике?
– Очень важные записи…. Моя жизнь, моя исповедь. Мой генеральский план. Мои рассуждения о том, что материальные вещи – умеют мыслить, и наши мысли – материальны!
– Хорошо! Давайте попытаемся разобраться во всем по порядку.
– Спасибо. Давайте! Мне бы стало намного легче, если бы вы смогли как-то помочь мне. Пусть даже просто поддержать по-дружески. Я на грани отчаяния. Я не могу работать по ночам, на стенах, на потолке мне мерещится проступающий силуэт Нарисованного Человека! Я боюсь долго оставаться перед новым белым холстом, в ужасе ожидая, что вот-вот на нем появиться круглая голова со страшным оскалом! Я боюсь за свою жизнь и рассудок. Когда в моем кабинете часы бьют полночь, я ясно слышу его шаги в коридоре, тяжелые дробные шажочки, будто две палки стучат по доскам, неумолимо приближаясь к моей двери! Все мое тело, моя душа наполняется черным, неконтролируемым ужасом! Я устал так жить! Мне стыдно признаться, но я дошел до такой степени отчаяния, что задумал осуществить невероятный, коварный план, операцию мести! Все уже готово. Я даже, представьте себе, придумал условный сигнал для ее начала!
– Что же это за условный сигнал?
– Лошадь-качалка! – с ликованием воскликнул Аполлинарий, тихо засмеялся. – Теперь вы видите, насколько помутился мой разум, если я готов пойти на такое страшное дело?!
– Что же это за дело?
– Я…. – художник не успел закончить фразу, в дверь кабинета громко постучали. Хозяин дома снова заметно вздрогнул, горестно вскрикнул.
– Аполлоша! – за дверью стояла Илона. – Ей, Богу, так нельзя, дорогой брат! Гости ждут тебя, они заскучали. Не желаешь ли ты вместе со своим другом присоединиться к нам? Мы пытаемся упросить Дельфину спеть!
– Что же делать? – шепотом спросил Аполлинарий у Гирса. – Идти к гостям?
– Решать вам. – Спокойно ответил Даниил. – Я бы предпочел закончить разговор и узнать имя вашего недруга.
– Аполлоша! Ты меня слышишь? – Илона настойчиво побарабанила по двери.
– Да-да, сестрица! Мы сейчас выйдем. – Крикнул художник. – Одно мгновение.
– Мы вас ждем! – подала голос его сестра. Она затихла, но удаляющихся шагов слышно не было, дама осталась стоять у запертой комнаты.
– Вот напасть. – Шепотом сказал Аполлинарий. – Ни за что не уйдет! Придется выходить. Вы не будете возражать, если мы продолжим разговор чуть позже?
– Я не буду возражать. – Гирс был мрачен.
– Вы могли бы остаться переночевать у меня!
– К сожалению, сейчас я должен буду подъехать в другое место по делам службы. Но я вернусь утром. В каком часу вы просыпаетесь?
– Вы смеетесь?! – воскликнул художник. – Вряд ли я смогу уснуть сегодня! Мне нужно дописать мою последнюю картину. Кроме того, я опять, в который уже раз куда-то засунул свою коробочку со снотворным порошком, поэтому при всем своем желании не смогу принять его. Так что, приехав завтра утром в любое удобное для вас время, вы застанете меня в мастерской.
– Договорились. Я постараюсь освободиться как можно быстрее.
– Аполлоша…! – снова раздался в коридоре требовательный голос Илоны.
Хозяин дома с чувством пожал Даниилу руку и направился к двери.
Глава 2. Утро и страшно
Что за чудо эти июньские рассветы! Солнце, белое, ослепительное, выходит на свет Божий не плоским блином, как, скажем зимой или поздней осенью, а жаркой сферой, от которой во все стороны отсылаются нестерпимо яркие лучи! Даниил Гирс подъехал к дому художника рано утром, в то время, когда упругие дорожки раскаленного солнечного золота пробивают кроны высоких деревьев, соединяют небо и землю широкими мерцающими лентами, будто накрепко сшивают их! Трава, курящаяся от рассветного тумана, налитая тяжелой росой, переливается всеми оттенками зелени – от черного изумруда до нежнейшего салата. А как оглушительно поют птицы! Каждая выводит свою трель в полную силу, будто именно от нее одной зависит приход нового дня. Даже всегда бесстрастный холодный Гирс на несколько секунд остановился, залюбовался картиной потрясающего утра.
На лужайке перед хоромами Аполлинария Куцего мелькнула чья-то фигура. Даниил быстро нажал на кнопку автомобильного брелка, прошел во двор. И в недоумении остановился. Все пространство между беседкой и домом было уставлено раскрашенными деревянными солдатами. Пучеглазые куклы стояли не ровными рядами, как им было положено по уставу, а как придется, вразнобой, с одним лишь условием – все головы были повернуты к входу. Двустворчатая дверь, ведущая в зал с роялем, была распахнута. Прямо перед ней, в дорогом, переливающимся серебряными леопардовыми пятнами, спортивном костюме, делала зарядку Тата Миронова.
– Доброе утро. – Негромко поздоровался Даниил.
Тата перестала взмахивать руками, оглянулась:
– Доброе утро, Даниил Владимирович, если я правильно запомнила ваше имя.
Гирс чуть наклонил голову в вежливом поклоне:
– Аполлинарий Федорович у себя в мастерской?
– Я не заходила туда. Думаю, что в мастерской. Где же ему еще быть?
Даниил быстро двинулся вдоль залитого солнцем фасада, завернул за угол. Под навесным козырьком в торце дома спряталась еще одна дверь – узкая, покрытая разноцветными кляксами. Гирс коротко постучал, вошел:
– Аполлинарий Федорович! Доброе утро.
В мастерской было тихо, прохладно. Вдоль стен стояли холсты, повернутые изображением внутрь. Холсты были повсюду, один, без рамы, был даже расстелен на полу. На огромном столе в банках, ведерках, коробках жили кисти, много десятков кистей всех фасонов и размеров. В грубо сколоченном деревянном ящике навалом лежали блестящие мастихины, поверх них была брошена измятая, порванная, заляпанная красками простынь. Даниил обошел нижнюю часть мастерской, поднялся на второй этаж. Там, посреди небольшой комнаты, возвышался огромный мольберт с полутораметровым холстом. Перед мольбертом, на широком старом столе была собрана странная композиция. В самом центре стояла большая лошадь-качалка, светло-серая с блекло-красными яблоками на спине и боках. Ее большие, тщательно нарисованные живые глаза прямо и осмысленно глядели на оцепеневшего Гирса. Длинный хвост, сделанный из грубых льняных ниток, чуть покачивался на сквозняке – окно было открыто. В голову лошади были врезаны кольца для уздечки, но они были пусты. Рядом лежало несколько детских кубиков с полустертыми буквами, спутанная скакалка, красно-синий мяч с белой полосой посередине, побитая жизнью старая фарфоровая кукла и ключ. Этот старинный, покрытый ржавчиной огромный ключ красовался на самом краю стола, завершая сложную композицию, перетягивая на себя внимание. Даниил подошел к мольберту – на холсте карандашными линиями была намечена лошадь, кукла, рассыпавшиеся кубики, ключ, быстрым легким росчерком обозначена скакалка. Первые масляные слои мазков сделали будущую картину объемной и живой – глаза у лошади светились, мяч готов был скатиться со стола, кукла слегка зарумянилась…. Все вместе это смотрелось умиротворенно и щемяще тоскливо. Впрочем, в глаза бросилась две странные мелочи – деревянная лошадь на столе стояла мордой к окну, а на картине наоборот. Кроме того, у нарисованной лошадки уздечка была на месте – красный шнур с золотыми кистями опускался от головы почти до самых копыт. Гирс сделал еще шаг, обошел мольберт, на изнанке холста прочел «„Ключ в детство“ моя последняя работа. Аполлинарий К.».
Внизу раздался стук. Даниил поспешно сбежал с лестницы. Но в мастерскую вошел не Аполлинарий! Его сестра Илона, локтем прикрыв за собой дверь, ладила на тумбу большой поднос, накрытый кухонным полотенцем. Увидев Гирса, она улыбнулась:
– Ааа! Даниил Владимирович! Вы тоже ранняя пташка? Зовите Аполлошу, хватит работать! Позавтракайте!
– Аполлинария здесь нет.
– Как нет? – казалось, Илона не поверила гостю. Повысив голос, она крикнула наверх. – Аполлоша! Федорович! Ты где?
Вслушавшись в тревожную тишину, она испуганно поглядела на Гирса, грузно повернувшись, бросилась к двери. Выскочив в сад, она еще раз громко позвала:
– Аполлинарий! Оставляй свой этюдник! Пора завтракать!
Летнее утро ответило ей молчанием, даже надрывный птичий хор на миг умолк. Илона в ужасе повернулась к Даниилу:
– Может быть, он в спальне? Может быть, он уснул?
На втором этаже стукнуло окно. Сонный голос Вадима проскрипел:
– Вы чего кричите? Сколько сейчас вообще времени?
– Вадя! – командным голосом тут же потребовала Илона. – Постучи в комнату Аполлинария! Он там? Он спит?
– Хорошо…. – растерялся Вадим. – Сейчас постучу.
– Вы были у него в кабинете сегодня утром? – спросил Гирс у Илоны.
– Да! Я заходила туда, чтобы забрать грязные стаканы и очистить мусорное ведро! Его там нет!
– Когда вы видели брата в последний раз?
– О, Боже…. Сейчас. Дайте подумать! Я видела его вчера, примерно через полчаса после вашего отъезда! Он в своем желтом пиджаке и шляпе прошел через лужайку в беседку.
– В желтом пиджаке?! И в шляпе?
– Ну да! Мы все его видели. Я, Антон и Гоша – мы курили у дома. Вадя и Татуся играли в шахматы в зале. Аполлинарий прошел мимо нас, как сомнабула и скрылся в беседке.