– Надя! Куда бы ты хотела сейчас пойти?
Фраза на удивление глупая, я всегда считал, что парень должен заранее знать, куда поведёт девушку, которая приняла его приглашение на свидание. Однако с Надей бесполезно основываться на общепринятых шаблонах поведения. Она не такая, как все. Да, это можно сказать о каждой девушке, если любишь её, но в отношении Нади верно как никогда. Она улыбается:
– Витя, а если мы просто погуляем здесь?
– Да, хорошо! Давай!
Мы не торопясь идём под руку по аллеям одного из парков на Садовом Кольце, вдыхаем нежный аромат зелени, внимаем ласковым солнечным лучам – и нам не надо никого больше. Так ли это, не слишком ли много я на себя беру, решая за Надю? Но вот я смотрю ей в лицо, она ласково улыбается мне…
– Надя! Ты веришь в любовь с первого взгляда?
– Да, Витя. Только в такую любовь я и верю, всякая другая – ненастоящая. То есть, конечно, человек может не сразу понять своё чувство, но сама любовь появляется сразу или никогда.
– Надя! А если я скажу, что…
К горлу подкатывает спазм, я хриплю от волнения и замолкаю. Надя становится серьёзной и гладит ладонью мои волосы.
– Надя! Я… люблю тебя…
Она молчит, ничего не отвечает.
– Надя, я полюбил тебя вчера. Как только увидел. Я не сразу понял, что на самом деле ты – вот такая и именно такой тебя я люблю…
Моя речь несуразна, я не очень-то контролирую свои слова, но надеюсь, что Надя поймёт и не рассердится. Но вот я чувствую, что говорить больше нечего, хватаю её за руки, порывисто обнимаю, целую… И вдруг до меня доходит, что и Надя обнимает меня, отвечает на поцелуй…
– Витя… Я тоже люблю тебя… Схожу с ума… Какое-то наваждение…
На несколько минут мы оба утрачиваем способность говорить, потому что наши губы заняты куда более важным делом. Уста Нади – горячие, нежные, мягкие, влажные, сладкие… Я чувствую, что могу потерять равновесие, и мягко подталкиваю самую прекрасную из девушек к ближайшей скамейке. Мы садимся, никого рядом нет, нам не помешают. Мои руки движутся по спине и плечам Нади, губы ловят её уста, захватывают зубки, и весь окружающий мир уплывает далеко-далеко, не смея нам мешать…
Сколько времени прошло – минута, две, пять, десять? Это была вечность, в которой я бы хотел остаться. Но вот невдалеке слышны шаги, и мы прерываем поцелуй. Просто для того, чтобы оглядеться: кто посмел нам помешать? Вдоль аллеи идёт парочка, парень и девушка, они улыбаются нам, словно говорят: мы такие же заговорщики, как и вы, не будем мешать. Они проходят мимо, и мои губы снова набрасываются на руки, шею и лицо Нади…
Знаю, что веду себя глупо и неприлично, но мне всё равно. Хочу быть с Витей, хочу Витю, и если он сейчас велит мне раздеться – подчинюсь без раздумья. Его горячие поцелуи, в которых утопает весь мир… Я хочу большего, ещё немного – и честно сознаюсь в этом, сама стану раздевать Витю, и гори она пропадом, моя честь. И не стану предохраняться, возьму пример с Ани. Если рожу ребёнка от Вити – буду счастлива! Пусть это безумие, так не полагается – плевать, кто что скажет!
Внезапно в моей сумке предательски звонит мобильный телефон, вырывая меня из сладостных грёз. Моя рука оставляет объятие и автоматически, не спрашивая у меня разрешения, лезет за дурацким аппаратом. Витя выпускает меня и тихо вздыхает, словно говоря: «меня огорчает этот перерыв, но понимаю, что ты принадлежишь не только мне». Я недовольна, но подчиняюсь воле обстоятельств.
– Алло!
– Наденька, это Валя! У нас тут проблема возникла… Когда ты собираешься приехать?
Я бы осталась с Витей ещё и ещё, но понимаю, что наше агентство сейчас навалилось на одну Валечку, а это уже наглость с моей стороны.
– Валечка, а что случилось?
– Понимаешь, сразу много событий. Жак ранен…
Меня словно обдаёт ледяной водопад. Я прохлаждаюсь в московском парке, приятно провожу время, целуюсь с парнем, а тем временем в Париже Жак истекает кровью, а Валя наедине с обстоятельствами…
– Валечка, я сейчас же выезжаю!
Выключаю мобильный телефон и грустно смотрю на Витю.
– Милый, мне пора ехать…
– Надя! Как жаль!
Эх, была – не была:
– Витя, с моей стороны не будет наглостью пригласить тебя в Париж?
Он задумчиво смотрит мне в глаза:
– Прямо сейчас?
– Да, Витя. Сейчас.
Он решительно выпрямляется:
– Да! Надя, с тобой – хоть на край света! И, конечно, в Париж! Только… можно, я сначала познакомлю тебя с мамой и братом?
Я чувствую, как мои щёки вспыхивают. Витя хочет представить меня своей маме! И брату! Сейчас! И… они поймут, что это означает?!
– Да, Витя! Буду очень рада! Пожалуйста! Немедленно, если можно!
Он энергично кивает и вынимает мобильный телефон:
– Мама, это я! Мне нужно немедленно познакомить тебя с одной девушкой. Да, очень хорошая. Мама, я люблю её! Да, хочу жениться на ней, если она согласится! – он произносит эти слова громко, с нажимом, так, будто меня нет рядом. Но я рядом и шепчу: согласна, согласна! Сказала бы это вслух, выкрикнула громко, но ведь тогда услышит его мама, вдруг ей не понравится. Но вот Витя разъединяет и смотрит на меня, а я чувствую, что на моём лице всё написано.
– Едем, милый! Сначала к тебе!
Мы направляемся к выходу из парка, и Витя спрашивает:
– Ты как предпочитаешь: на метро или автобусом?
Я улыбаюсь:
– Милый, а можно, мы поедем на «Тойоте»?
Витя тоже улыбается, но смущённо, и кивает. Мы идём к автомобилю.
– Надя, это твоя машина?
Понимаю, почему Витя об этом спрашивает – ведь я ему сказала, что в Москве только на несколько дней, ради этого покупать автомобиль не стала бы.
– Нет, милый, это машина моей подруги, которую она мне дала, пока я в Москве. Ну, говори, куда ехать!
Витя называет адрес, я поворачиваю ключ зажигания и даю газ. Мы выезжаем на шоссе. В голове вертится множество мыслей. Как мы будем жить с Витей, где? Что обо мне подумают его родные? Как отнесутся к его срочному отъезду? Как ему договориться на работе? Что происходит в Париже, кто ранил Жака? Выходит, сейчас Вале придётся разрываться между дочкой и мужем, и агентством реально смогу заниматься только я…
Вот мы почти приехали.
– Витя, ближе к дому есть ещё автостоянка или только вот эта? – спрашиваю я, видя справа место, где можно оставить машину.
– Нет, Наденька, лучше здесь, – смущённо произносит мой любимый. Я киваю, заезжаю на стоянку и торможу. Мы выходим, и я включаю противоугонное устройство. Вместе с Витей заворачиваем за угол…
Боже мой, что это? Пятеро здоровенных парней бьют одного! Повалили на землю и дубасят ногами!
– Прекратить немедленно!
Я запускаю было руку в сумку, чтобы вынуть свой любимый травматический пистолет, но спохватываюсь – оставила его сегодня дома, идиотка. Значит, придётся так…
Я кидаюсь в гущу свалки и первым делом награждаю ближайшего из героев ударом локтя в позвоночник. Он охает, я подсекаю и отшвыриваю мерзавца в ближайшую лужу. Теперь следующий…
Они уже заметили меня, поняли, что я не с ними, спохватились, обернулись – ну что, сразимся? Они злые, им не до джентльменства, у одного кастет, да только сумей ударить…
Прежде чем кто-либо нападает на меня, Витя кидается на них слева. Дерётся неумело, но нас уже двое против четверых. И парень, которого избивали, поднимается с земли – его крепко помяли, разбили губу, под левым глазом фонарь, но он держится и хочет посчитаться.
– Ладно, уходим! – зло бросает один из наших противников, и отважная четвёрка, утаскивая пятого, уматывает туда, откуда только что пришли мы с Витей.
– Что, герои, семеро одного не боитесь? – насмешливо бросаю им вслед. Они меня разозлили, ненавижу, когда много против одного, и непрочь подраться, хотя сюда мы с Витей приехали не для этого. Однако герои кулака и кастета уходят не оглядываясь, двое из них держат на плечах того, которому я дала больно. Только теперь обращаю внимание, что все они лысые. Бритоголовые, что ли? Свела меня однажды судьба с такими…
– Митя, что случилось? – тревожно спрашивает Витя спасённого нами парня. Тот вытирает кровь с лица:
– Это нацисты… Выследили меня.
Да, я уже поняла, что это нацисты. А кем приходится этот Митя моему Вите?
– Надя, познакомься! – обращается Витя ко мне. – Это – Дима, мой брат!
К этому времени Жаклин уже вполне освоилась в квартире, которую поручил её заботам господин Лео Гросфогель, большую часть времени проводивший в Бельгии, а в Париже появлявшийся неожиданными наездами, о которых он, впрочем, обычно старался предупреждать служанку-экономку по телефону. Она научилась пользоваться телефоном и печатать на машинке – не очень быстро, зато почти без ошибок. Совсем неплохо овладела итальянским и взялась за самоучитель немецкого. В квартире было всегда чисто и опрятно, горячий обед или ужин на плите. Хозяин был доволен, они с Жаклин обращались друг к другу по имени, и жалованье девушки составляло теперь пятнадцать франков в день. Совсем неплохое подспорье для семьи: хотя мать уже выздоровела, с прежнего места работы её уволили, и она перебивалась случайными заработками.
Однако новости не радовали. Ещё недавно Жаклин считала, что политика не для неё, однако последние события всё более приводили к ощущению, что это не так. Соглашение в Мюнхене оказалось недолговечным, «мир на вечные времена» продлился менее полугода, Германия захватила не только Судеты, но и остатки Чехословакии, и те же люди, которые совсем недавно с пеной у рта проклинали Даладье за намерение развязать новую войну, теперь гневно ругали его же за капитуляцию перед Гитлером, сдачу ему сердцевины Европы. И всё же пока можно было заниматься своими делами, чутко прислушиваясь, однако, к новостям, которые приносит радио.
Зазвонил телефон.
– Алло, слушаю!
– Здравствуй, Жаклин! – голос Гросфогеля был озабоченным. – Всё в порядке?
– Да, Лео, в порядке. – Ответ девушки прозвучал не вполне уверенно, так как десять минут назад радио сообщило об арестах евреев в Праге, и это не радовало.
– Жаклин, у нас сегодня гость.
– Да, Лео, я сделаю обед на троих.
– Молодчина. И вот ещё что: подумай, кого из своих хороших друзей ты сможешь порекомендовать для важной, ответственной работы.
– Они должны уметь печатать на машинке и знать иностранные языки? – догадалась девушка.
– Хорошо бы, особенно владение немецким, а ещё будет полезно, если у кого-то из них водительские права, но не это главное. Нужно, чтобы ты могла им доверять, как себе самой.
– Да, Лео, я подумаю.
Гросфогель повесил трубку, и Жаклин направилась на кухню. Когда обед был уже готов, девушка услышала, как открывается входная дверь, и бросилась в прихожую.
– Добрый день, Лео!
– Здравствуй, Жаклин! Познакомься: это мой друг Адам. Он будет время от времени ночевать здесь и давать тебе небольшие поручения. Рассматривай их как мои собственные.
– Да, Лео.
Друг Гросфогеля оказался невысоким подвижным человеком с живым лицом и быстрым взглядом. Он улыбнулся девушке, но ей показалось, что Адам невесел. Лео прошёл в гостиную, бросил вокруг придирчивый взгляд, одобрительно кивнул и улыбнулся:
– Ну, дружище, принимай квартиру!
Глаза Жаклин широко раскрылись: это что же – Адам будет жить здесь постоянно? А кто будет платить ей жалованье – он или Лео? Словно прочитав её мысли, Адам успокоительно улыбнулся:
– Не волнуйтесь, Жаклин, я буду появляться здесь не так часто, и поручения мои не слишком обременительны. Всё же желательно, чтобы вы нашли себе помощников, как уже говорил Лео. Скоро для них появится немало работы.
– С завтрашнего дня ты получаешь двадцать франков в день! – громко добавил Лео, и беспокойство девушки сменилось бурной радостью. Она решилась:
– Лео, а можно, я поговорю с мамой? Она немного владеет немецким и итальянским, а на машинке печатать научится.
– Замечательно! – в один голос воскликнули оба друга, а Лео добавил:
– Начальное жалованье ей будет десять франков в день, но, как ты понимаешь, если всё окажется хорошо, прибавка не задержится.
Ужасно неудобно, что я невольно втравил Надю в наши разборки с нацистами. Митя состоит в Антифа, я тоже им сочувствую, но не настолько, чтобы вынуждать девушку, которую люблю, драться с подонками. Видимо, они выследили Митю и устроили засаду у нашего подъезда. А дальше…
– Очень приятно, Надя, – говорит мой брат и пытается улыбнуться, только это у него плохо получается, из-за разбитой губы. Моя любимая девушка смотрит на него жалобно:
– Пойдёмте в квартиру скорее!
Я вдруг чувствую, как внутри поскрёбывают коварные искорки. Ревность? Как глупо, ведь Надя спасла моего брата. И в любом случае – нам через несколько часов ехать в Париж. Мы поднимаемся на два этажа и входим в нашу квартиру. Мама встречает нас в коридоре и громко ахает:
– Димочка, милый, что с тобой?
Я вопросительно смотрю на Митю – хочет ли он уточнять подробности? Не говорить же, что с лестницы свалился.
– На него напали нацисты, – негромко, но отчётливо произносит Надя. Мама ахает, как будто стонет, и опускается на ближайший стул. Я бросаюсь в кухню за валидолом. М-да, моя непродолжительная ревность мигом улетучивается: мы с братом тщательно скрывали от мамы и его участие в Антифа, и проблемы с нацистами, а Надя моментально всё раскрыла. И не скажу, что она поступила дурно, у неё на это полное право – ведь она только что сама дралась с этой нечистью. Только Митя за такое не поблагодарит.
– Мама, это Надя, моя невеста, – сообщаю я, возвращаясь с валидолом, и тут же становится ясно, что сейчас будут обсуждаться вовсе не мои дела сердечные. Мама бледна, она судорожно берёт валидол и кладёт в рот. Наступает тягостная пауза.
– Почему ты мне об этом не рассказывал? – мама смотрит осуждающе на Митю.
– Не хотел волновать тебя, – вздыхает брат. – Надя, зря вы это сказали.
– Что – зря? – недовольно возражает Надя. – Если ты любишь свою маму, береги её другими способами. Ну, сказал бы ты сейчас, что споткнулся и упал. Это что – решило бы проблему? А если завтра эти ублюдки подожгут вашу квартиру?
– Не подожгут, – неуверенно бормочет брат. Надя недовольно качает головой.
– А что можно сделать? – задаю я риторический вопрос.
– Обратиться к профессионалу, – поясняет Надя и вынимает мобильный телефон. – Здравствуй, Олег. Можешь сейчас приехать сюда? – и она называет наш адрес. Я с изумлением смотрю на неё и вдруг понимаю, что она совершенно права. Да, конечно, милиция!
– Зря вы это, Надя, – бормочет Митя. – Они скажут, что мы напали на них.
Прежде чем я успеваю как-то прокомментировать его мнение, Надя внезапно начинает смеяться, но затем успокаивается и становится серьёзной.
– Дурачок ты, Митя… Извини. Не имеет значения, что они скажут. Если этим займутся мои друзья, у нацистов появится такая проблема, что они в твою сторону смотреть не решатся. Из Москвы сбегут. С повинной в милицию явятся. Поверь, я знаю, о чём говорю, такое уже было не раз. Главное – не бояться правды.
Как она хорошо сказала: не бояться правды. Да, конечно, но как?..
Мама с надеждой смотрит на девушку, которую я люблю.
– Надя… Ваши друзья действительно помогут?
– Обязательно! – твёрдо произносит лучшая в мире девушка, и мне становится ясно, что так и будет. В дверь звонят, и мы втроём – мама, я и брат – тревожно оглядываемся.
– Я открою! – спокойно поясняет Надя… да, вот так и надо открывать, если неизвестно, кто просится: тихо, на цыпочках, подходит к двери, смотрит в глазок, но с расстояния сантиметров пять, чтобы её тень не была видна снаружи… Вот она улыбается и открывает:
– Привет, Олег! Заходи!
– Добрый день! – окидывает нас взглядом милиционер, с которым меня познакомила вчера Надя. Его взор останавливается на Мите. – Что с вами приключилось, молодой человек?