– Что это? – шепнула она, боясь обернуться и не замечая, что теперь она крепко держит его в объятиях.
– Ничего особенного, – хладнокровно ответил детектив. – Небольшое происшествие.
Происшествие и в самом деле оказалось незначительным. Над козырьком летнего пристроя к ресторану, в котором Шмыга мечтал угостить столичную даму бокалом хорошего красного вина, устанавливали длинную, в несколько метров, рекламную вывеску. Один конец оборвался и ударил в лобовое стекло проезжавшего мимо красного «Опеля». Водитель, худощавый мальчик в черном костюмчике, сейчас ошалело стоял рядом с покалеченной машиной, и пытался носовым платком оттереть кровь с порезанного лица, но только размазывал по лбу и щекам красные полосы.
– Моя машина! – закричала Снегирева и бросилась к салатного цвета «Ситроену», припаркованному к обочине. Крышу и капот его покрывали кристаллики разбитого автомобильного стекла, но видимых повреждений не было.
– Что вы стоите столбом, помогите же!
Вынула из багажника щетку, кинула ему, сама бархоткой принялась сметать осколки.
«Вот что делает с людьми собственность! Хорошо, что мы с Анечкой так и не купили «бмв», – подумал он, но покорно принялся за работу.
– Я настоятельно рекомендую вам отказаться от поездки на машине, – счел своим долгом заметить директор агентства по предотвращению несчастных случаев, когда Наталья Сергеевна выхватила у него из рук щетку и, буркнув «Спасибо», села на водительское место. – Прогуляйтесь до метро пешком. На улице отличная погода.
– Я не девочка, чтобы меня можно запугать вашими сказками, – процедила она, вставляя в замок ключ зажигания.
– Прошу вас очень серьезно отнестись к моим словам!
Но боковое тонированное стекло поползло вверх, Иван Петрович отступил от тронувшегося «Ситроена». Если на заре своей деятельности он поражался тому, с какой пренебрежительностью подчас люди относятся к своему здоровью, да и к самой жизни, то в настоящее время к этому относился гораздо спокойнее. Пожал плечами и буркнул:
– Поступайте, как знаете.
Глава четвертая. Обугленные письмена
Всерьез заняться разработкой рекламной компании не удалось. Ввалился Зосимов с двумя бутылками пива и пакетиком сушеной рыбы. Бросил это богатство перед детективом и ухнул на диван, над которым еще не растаял туман от восхитительных духов Снегиревой.
– Ты знаешь, который час? – строго спросил Иван Петрович.
– Знаю. Начало одиннадцатого. А что? Почему бы с утреца не угостить земляка и по совместительству гения сыска хорошим пивком? – невинно ответил вопросом Толич. Подскочил и сам взялся проворно откупоривать принесенные бутылки.
– Я возьму? – не дожидаясь ответа, стянул из-под локтя Шмыги листок с бумагой, на котором в соответствии с новейшими научными данными аккуратными прямоугольниками изображались блоки будущей пиар-компании. Бесцеремонно высыпал на него из пакетика коричневые жгуты. – Угощайся! Копченая лососина. Последний писк! Доступно только столичному бомонду.
Если бы не его красные воспаленные от бессонницы глаза, Иван Петрович купился бы на бескорыстие вечно до упора занятого следака Северо-Восточной прокуратуры.
– Как дела? – осторожно спросил он.
– Нормально! – беспечно ответил Зосимов, разливая пиво. Затем сделал вид, что весь поглощен смакованием пенистого напитка, бархатного и резкого на вкус.
– Вернулся сотый раз под утро, и Томка не пустила на порог?
– Что ты?! У нас любовь… – ничуть не обиделся на гнусное предположение тот. – Да я еще дома не был.
– Понятно, – с видимым облегчением сказал Шмыга. – Вырвался на часок, чтобы глотнуть свежего воздуха…
– И пива, – поднял палец Толич.
– Ну, ты знаешь, у нас, капиталистов, время – деньги. Могу уделить тебе пять, максимум десять минут.
Шмыга наотрез отказывался интересоваться, как дела с подонком, которого они полтора месяца искали по двум административным округам. И Зосимов ничего не говорил. Похоже, что он действительно забежал на минутку. Шмыга не учел, что для этого Толичу пришлось пересечь пол-Москвы.
– Ну, спасибо за угощение, мне пора идти, – хлопнул гость себя по коленам, когда две пустые бутылки уместились под столом. Поднялся.
– Тебе спасибо! Ты ничего не хочешь сказать?
– Нет. А ты ничего не хочешь спросить?
– Нет.
– Ну, бывай.
Следователь по особо важным делам остановился перед выходом, потоптался. И будто вспомнил, что забыл узнать самое главное:
– Аньку проводил?
– Да, сегодня утром. На девятичасовом.
– Так я пошел?
– Иди уже, работай. Общество ждет над Ботаником суда скорого и справедливого, – рассмеялся Шмыга.
– Ну, теперь вряд ли дождется… – медленно сказал Зосимов, держась за дверную ручку и глядя в потолок.
– Не понял, – сказал Шмыга и откинулся на спинку кресла.
– Ушел наш Ботаник. Растаял, аки тень при полуденном солнце.
– Говори по-русски. Удавился что ли? Или опера перестарались?
– Нет, сбежал.
Снегирева въехала в пробку у кинотеатра «Россия», затем прозевала свой поворот, и попала на Дмитровское шоссе только в районе Савеловского вокзала. Поток машин двигался медленно, рывками, и было только одно средство избавиться от нервотрепки, связанной с такой ездой – представлять себе, будто вообще никуда не едешь, а, усталая, сидишь на диванчике с сигаретой в руках и смотришь один бесконечно длинный и скучный фильм. Ни сюжет, ни герои тебя не трогают, и можно тихонечко думать о своем.
На этот раз привычное средство не сработало. Виной тому визит к шарлатану, который с провинциальным нахрапом пытался всучить ей некий метод счастливой жизни, жизни без боли и страданий. Но разве так бывает? Мы не знаем, откуда пришли, мы не знаем, куда уйдем. И потому жизнь является редкой драгоценностью, как мерцающая жемчужина в хрупкой скорлупе, затерянная в темных глубинах океана. Под ней тысячи тон грязного ила, над ней стремительно проносятся огромные тени морских чудовищ… и в любой момент под безобразной клешней может расколоться раковина и сияние жемчуга – одинокой человеческой души, – навсегда исчезнет в ледяной бездне. Ученые давно выяснили, что наша Земля одинока во Вселенной и на миллионы световых лет вокруг нас простирается мертвое пространство. И жизнь на ней случайна…
Рядом рявкнул мощный сигнал, от которого Наташу подбросило на сидение. Из окна потрепанного «Зила» высунулся здоровенный мужик с красным оплывшим лицом.
– Ты, куда, коза лезешь? Жить надоело?
Отвечать каждому хаму она не собиралась. Пока доехала к дому, горло бы охрипло. Молча показала ему сжатый кулачок с вытянутым средним пальцем, и выровняла машину по своему ряду.
Впереди верх и вниз качался задок битком набитого троллейбуса. К стеклу прижалась девочка в желтой курточке и светлым бантом на макушке. Она задумчиво смотрела прямо на Снегиреву, но видеть ее, конечно, не могла. Рядом, возвышалась фигура грузного мужчины в оплывшем бесформенном пуловере с поднятым воротником. Он то и дело снимал с коротко стриженной седой головы очки и протирал пальцами стекла, надевал их, задевая локтем бант.
Наталья Сергеевна поймала себя на мысли, что кого-то этот неряшливый тип ей напоминает, но тут из первого ряда вклинился какой-то нахал на черной приземистой «волге», едва не зацепив борт ее любимца, выжала тормоза, сзади взревели сигналы… Но вскоре пробка рассосалась, поток поредел, сужаясь в одну стремительную ленту, словно горная река, стиснутая высокими скалами ущелья, набрал скорость, и тут же замер, остановленный неистово-красным циклопьим глазом светофора.
Снегирева стукнула от досады кулачком по кожаному чехлу рулевого колеса, притормозив у самой полосы. Троллейбус успел проскочить перекресток, и стал весело удаляться, ныряя под мост, но ни один из пешеходов, скопившихся по обеим сторонам шоссе, не успел ступить на дорогу. О том, что «рога» троллейбуса соскочили, и описав низкий полукруг, распороли борт с бензобаком встречной «Газели», она узнала позже, из выпусков спецновостей. В тот момент лишь увидела клуб черного дыма, который воздушным шаром подлетел к мосту и, ударившись о пролет, растекся под ним тонким рваным облаком. Затем на мгновение просиял ослепительный оранжевый свет, и тяжкий грохот раскатился по шоссе.
Несчастная «Газель» вспыхнула разом, огромным факелом, стекла троллейбуса с левой стороны взорвались, потеряв управление, он съехал, накренившись, к обочине и ткнулся в опору моста.
Дальше начался ад, от которого Наталью Сергеевну отделяли всего несколько десятков метров. Двери «Газели», и так неудачной конструкции, заклинило намертво, и пассажиры сгорели в секунду – ни одного крика, ни одного стона не успело вырваться из раскаленной железной коробки. Но и из троллейбуса можно было выбраться только по одному, в щель между корпусом и бетонной облицовкой опоры. Когда усилиями десятков обезумевших пассажиров заднее стекло вылетело и рухнуло, крошась, на асфальт, из салона повалило серое удушливое облако дыма, из которого полезли, корчась и падая, обожженные задыхающиеся люди…
Снегирева еще какую-то долю секунды видела крохотный бантик, мечущийся в дыму, затем жарко дохнуло, и багровое с черными извивами пламя охватило троллейбус. Она инстинктивно пригнулась, лобовое стекло «Ситроена» лопнуло, точно радужный мыльный пузырь, автомобили, словно стадо обезумевших животных, беспорядочно сигналя, стукаясь друг о друга, подались назад и в стороны…
Но и к месту катастрофы побежали, наконец, очнувшиеся свидетели. Выскочив из покалеченной машины, Наталья Сергеевна, каждую секунду рискуя попасть под колеса, бросилась к гудящему пламени. Одна мысль стучала в пустой и безумно ясной голове: «Где моя девочка?»
Желтую курточку увидела под самым колесом, среди мертвых тел затоптанных насмерть людей. Ползком, обдирая колени об асфальт, подползла, ухватила за воротник и потащила в сторону. Успела! Шина лопнула и корпус сел на обод, распространяя вокруг себя жар, от которого мгновенно загорелась одежда мертвецов. Когда отбежала со своей драгоценной ношей на обочину, то рухнула на пожухлую осеннюю траву, поскольку ноги вдруг задрожали и отказались повиноваться.
Затем, целую вечность, как ей показалось, рыдала и трясла безжизненное тельце.
– Солнышко мое, ну, пожалуйста, очнись!
На мертвенно бледном лице девочки алела красная ссадина – под черной бровью, удивленно вздернутой вверх.
– Ну, вставай, миленькая, пожалуйста!
Не зная что делать, какие слова сказать, чтобы маленький человечек вновь открыл свои ясные глаза и увидел, что на земле бывают не только огонь и боль, положила ее животиком на колено, делала все инстинктивно, неосознанно, и стала растирать хрупкую спину. Внезапно послышался слабый кашель. Наталья Сергеевна склонилась к головке со спутанными светлыми волосами,
– Что? Что ты сказала, моя хорошая?
– Я к маме хочу, – прошептала еле слышно девочка и заплакала.
– Как вообще это могло произойти? – сидел убитый Шмыга. Несколько недель напряженной и бесплатной работы!
– Придурок у нас есть. Заместитель прокурора Демидов. Откуда-то с Урала по протекции назначили. Видите ли, захотел пообщаться, пока в СИЗО не увезли. Любознательный оказался, мать его. Привели к нему, в половине девятого, постороннего народу в приемной, как обычно – невпроворот. Завели в кабинет, пристегнули к трубе батареи отопления, опера вышли. Тут звонок от прокурора области. Демидов по старой партийной привычке вышел в комнату отдыха. Как же, секретный звонок, высшее начальство! То ли дуга наручников сомкнулась на манжете пуловера, то ли этот хмырь чем-то открыл их. Спокойно вышел, пробрался в толпе через приемную, – кто там разглядел, что его в браслетах привели! – скользнул мимо оперов и был таков. Прокуратура – общественное место, охраны нам не положено, это у вас, капиталистов, банда головорезов в вестибюле дежурит… Может, еще по пивку? Я мигом слетаю.
Иван Петрович довольно отчетливо представил себе, как это произошло. С советских времен прокуратуру и милицию старалась расположить в одном здании, где в подвале обычно располагались камеры изоляторов временного содержания. Именно там по инструкции полагалось проводить допросы арестованных, которых привозили на день из следственных изоляторов. Однако на практике инструкции нарушались сплошь и рядом. Две-три камеры ИВС не справлялись с потоком бандитов, убийц и грабителей, хлынувших в постперестроечное время. С раннего утра следователи прокуратуры, милицейские дознаватели выстраивались в очередь к одной каморке, где разрешалось проводить работу со своим подследственным. Для кино остались кадры, где следователь спокойный и невозмутимый, с тонким психологическим подходом допрашивает убийцу и тот в конце-концов признается под тяжестью искусно и терпеливо выстроенной системы доказательств. Какой тут «психологический» подход, когда железная дверь с непереносимым скрипом и визгом то и дело приоткрывается и доносится робкий просящий голос коллеги: «Толян, ты на время смотри! Мне в психушку двоих везти, а ты засиделся!», а в подвальном коридоре гул и столпотворение! Тут, дай Бог, наскоро бумаги оформить и два-три вопроса задать. Поэтому правдами и неправдами прокурорские следаки выклянчивали «своих» и сами в наручниках вели их в кабинеты, где начинали с ними спокойно и методично работать. Но прокуратура не режимный объект, а присутственное место, куда каждый гражданин может придти со своей обидой. Поэтому ни постов, ни замков, ни межкоридорных решеток. И стоило Ботанику выйти из кабинета, как он из серийного убийцы превратился в обычное штатское лицо.
– Нет, – категорически сказал Шмыга. – Пиво пить не буду. Полдень рабочего дня. Ты знаешь, сколько стоит месячная аренда девяти квадратных метров на Большой Ордынской, где мы сидим?
– Не знаю, и знать не хочу, а то инфаркт заработаю. А ты не знаешь, где сейчас может находится Ботаник?
– Знаю.
Толич на миг оживился, фантастическая надежда блеснула в его утомленных глазах.
– В Москве. В столице нашей Родины. Он же не поедет к старой тетке в Балашово или к сожительнице на Автозавод.
– А ты откуда знаешь, что у него тетка в Балашово?
– Не знаю, сказал навскидку. Он, конечно, больной, но не настолько, чтобы прямо из прокуратуры поехать по родственникам. Сидит сейчас где-то, пьет водку и горько думает, сколько в мире нехороших, грубых и бесчувственных людей.
В своем нынешнем положении Зосимов готов был стерпеть любое хамство от своего старинного приятеля. И терпел.
– Иван, ты помог найти его в первый раз, сделай это во второй. Подумай, сколько этот зверь еще людей сожрет, прежде чем его изловят.
– Умоляю, не надо давить на мою гражданскую совесть. Я ее снял вместе с пионерским галстуком, – грубо ответил Иван Петрович. – Я потерял все лето, слоняясь по пыльной и скучной Москве в поисках этого жулика.
– Так уж все лето! С начала августа…
– Не получил ни цента…
– Ты сам говорил, что участие в розыске этих монстров обогащает методы твоего агентства, что для тебя это своего рода научная работа…
– Угу, обогатил. Завалил весь бизнес.
– Ну, хочешь мы тебя через МВД проведем, как агента? Получишь вознаграждение.
– И сколько? – презрительно спросил Шмыга.
– О, сейчас намного увеличили. Раз в месяц можно получать до двухсот рублей.
– С ума сойти, какие деньги! Целое состояние! Даже не знаю. что с ними буду делать.
– Ну, все-таки деньги, – откашлялся Зосимов. – Вдобавок можем дать корочку общественного помощника прокурора. Где-нибудь пригодится…
– Александр Анатольевич, ты пойми. Даже если ты предложишь мне десять тысяч долларов, все равно ничем не смогу помочь. Поведение непуганого Ботаника было естественным. Он, словно хищный зверь, обходил свою территорию по обычному маршруту и лакомился жертвами. Поэтому не составляло особого труда спрогнозировать место совершения очередного преступления следуя стандартным рекомендациям докторов из Сербского. В соответствии со спецификой моей работы, Ботаник являлся стационарным объектом, его энергетические характеристики неизменными. Как комета, появление которой легко угадать по гигантскому огненному хвосту и постоянной траектории движения. Где он сейчас, а, главное, насколько изменился после потрясения, вызванного задержанием, – кто может сказать?