– Ты! – с непоколебимой верой выпалил Толич.
Шмыга опешил.
– Я, конечно, люблю эту грубую, неприкрытую, лесть, брошенную прямо в глаза, но… вижу, зря распинаюсь. Поэтому скажу просто – нет. Для меня дело закрыто.
Зосимов встал, мрачный, словно ребенок, у которого сначала украли велосипед, а потом дяденька-милиционер сказал, что его никогда не найдут.
– Ты мне как-то сказал, что нельзя бегать от проблем – в конце концов они сами найдут тебя.
– Вот когда найдут, я подумаю, что с ними делать. Пока!
Откуда было знать Иван Петровичу, что найдут, и очень скоро, и такие проблемы, от которых ему небо с овчинку покажется!
Когда за приятелем захлопнулась дверь, он нервно встал, прошелся по кабинету.
В 1999 году в Нижневолжской городской прокуратуре расследовали дело так называемых сатанистов. Выпускник Саратовской юридической академии Шмыга тогда работал обычным следователем и ему пришлось проводить допросы второстепенных фигурантов. Несколько подростков под руководством врача-дантиста девятого сентября зверски убили сверстника, изобразив ритуал приношения человеческой жертвы Сатане. Подробности этого нашумевшего дела не столь важны, как его неожиданные последствия: заболели все сотрудники, имевшие отношения к следствию. Прокурор города на полгода слег с тяжелой инфекцией почек, прокурор по надзору за следствием попал в больницу с общим заражением крови, сам следователь по особо важным делам, который вел дело, скончался внезапно от остановки сердца у себя в кабинете, – и все это до того, как обвинительное заключение направили в областной суд!
Не веривший ни в Бога, ни в черта, Иван Петрович тихонько посмеивался, когда в ветхое здание «слуг государевых» привели священника и тот долго расхаживал по темным коридорам, размахивая паникадилом и торжественным голосом распевая молитвы. Но если заболевания прокурорских и внезапная смерть следователя – молодого, на вид здорового человека могли объясняться вполне земными грубыми причинами, то в самом деле находился факт, который смутил многих. Один из обвиняемых, семнадцатилетний Игорь Пахомов, поверив в бредни, которыми была напичкана лотковая литература новоявленных служителей сатанинского культа, очень настойчиво пытался выйти, с его слов, «на контакт с демоном по имени Саргатанас». Юноша заперся в ванной комнате, зажег свечу, взял чистый лист бумаги и принялся читать заклинания. Внезапно раздался оглушительный удар, лампочка под потолком разлетелась вдребезги, свеча погасла; в кромешной тьме он выполз, оглушенный, из ванной, а когда пришел в себя, то увидел, что на листке бумаге, который он все еще крепко держал в руке, пламя выжгло имя вызываемого демона.
Разумеется, это был тщательно продуманный «рассказ» обвиняемого, который по мнению следствия косил под невменяемого – ничего удивительного, каждый, как может, защищает себя. В прокуратуре слышали истории и похлеще. Но бумага со странным именем Саргатанас, действительно, как подтвердили эксперты, искусно выжженного огнем, в деле присутствовала, каждый из атеистов мог ее увидеть и даже потрогать. В суде она послужила вещественным доказательством причастности подсудимого к секте нижневолжских сатанистов.
С той поры минуло несколько лет, с прямым вторжением нечеловеческого в земную жизнь Иван Петрович не сталкивался. К счастью. В розыске Ботаника его роль ограничивалась советами, рекомендациями, он никогда не находился на острие атаки, всегда рядом, в хорошей, надежно прикрытой позиции – сбоку и чуть позади. Первый сбой произошел вчера, когда он пошел на прямой контакт с АК при изобличении Стешенко. Реакция последовала незамедлительная и жесткая – нападение ночного хулигана. Остается надеяться, что этим инцидентом конфликт с АК исчерпан. И нет никакой нужды лезть на рожон. Пусть теперь им занимаются специально обученные натасканные спецы, которым платят вполне сносную для нашего времени зарплату.
Прозвенел телефон.
– Агентство по предотвращению несчастных случаев, – бодро произнес в трубку Шмыга, затаив дыхание. Неужто клиент?
– Иван Петрович Шмыга?
– Да, – ответил детектив. И насторожился – свою фамилию в рекламных газетах он не публиковал.
– Я бы хотел поговорить с вами по поводу моей невесты – Натальи Снегиревой. По ее просьбе.
– А что случилось?
«Наверное, тот самый человек, о судьбе которого она хотела посоветоваться».
– Сегодня утром она попала в автокатастрофу на Дмитровском шоссе…
Глава пятая. Настоящий полковник
Из газет, из выпусков теленовостей Иван Петрович достаточно ясно представлял картину происшедшей трагедии на Дмитровском шоссе, куда влетела на своем «Ситроене» строптивая дамочка, так жестко высмеявшая его. Она вполне могла избежать этой, мягко сказать, неприятности, если бы прислушалась к его совету. Хорошо, что жива осталась. Его совесть чиста – рекомендацию он выдал, причем совершенно бесплатно. А уж как она отнеслась к его словам…
В середине XIX века в Оптиной пустыни стяжал себе славу провидца старец Амвросий, духовный наставник для тысяч и тысяч православных. На своих советах старец не настаивал. Предупредит пару раз, а в третий просто пожмет плечами и добавит: «А впрочем, поступайте, как знаете»
Пришел как-то к нему мужик. Молодой, красивый, косая сажень в плечах. Благословите, батюшка, жениться хочу. Тот усмехнулся, глянул на него прозорливо и ответил, нет тебе моего благословения. И отвернулся от него. Второй раз пришел мужик. Маменька, говорит, настаивает. Ругается, осень на носу, работы по хозяйству много, жена нужна. Во второй раз отказал старец, а в третий, когда мужик уже плача, стоял перед ним на коленях, молвил ему: «Нельзя тебе жениться, голубь». Вздохнул горько, и добавил свое знаменитое: «Поступай, как знаешь»
Умер мужик. Спустя всего лишь месяц после свадьбы. И не мог старец насильственно воспротивится этому. Ибо свободу выбора ни на том свете, ни на этом никто не отменял.
После пережитого нервного потрясения Наталья Сергеевна из квартиры выходить наотрез отказывалась, поэтому спустя два дня Шмыге пришлось отправиться к ней самому. За массивной грядой сталинских домов на проспекте Мира без труда отыскал чистенькую улочку и, пройдя мимо весело окрашенных скамеек, на которых сидел народ, преимущественно пенсионного возраста, вошел в квартал желтых кирпичных высоток, выстроенных уже в эпоху первоначального накопления капитала. Дома с крепкими подъездными дверьми, чисто разбитыми скверами, прекрасно асфальтированными подъездными дорогами. Во дворах намного чище, чем Шмыга привык видеть в городских застройках советских времен. Здесь даже после обеда дворники бродили по газонам и собирали мусор в черные полиэтиленовые мешки.
Во всяком случае, одного такого трудягу Шмыга увидел сидящим с метлой на лавке перед подъездной аркой, куда как раз собирался войти, разглядев, наконец, искомый номер на торце дома. Дворник сидел, одетый в синий форменный халат поверх новенького черного ватника, каковые обычно носят заключенные ИТК, утомленный, покойно положив руки на колени.
Детектив уделил бы ему столько внимания, сколько уделил любому предмету окружающего пейзажа, если бы не мерзкая деталь, которая сразу бросалась в глаза. Бугристое скуластое лицо пожилого мужчины было сплошь заклеено кусками старого медицинского пластыря. Они словно въелись в кожу и делали лицо похожим на грязную, набухшую от влаги грубо изготовленную картонную маску. Старая потрепанная лыжная шапочка надета по самые кустистые седые брови, веки прикрыты, и сам дворник походил на актера из фильма ужасов, прикорнувшим в гриме во время перерыва в съемочном павильоне.
«Вот не повезло мужику!» – вздрогнул Иван Петрович. Он вспомнил знакомого плотника, который всерьез увлекался ведантой. Как-то раз ему рассказали о человеке, который страдал множеством тяжелейших заболеваний. Плотник прослушал весь длинный список, по-христиански перекрестился и воскликнул: «Это же сколько преступлений надо было совершить в прошлой жизни, чтобы в этой так болеть!»
Судя по внешнему виду, дворник в прошлой жизни работал надзирателем в Освенциме. Иван Петрович потупил взор, ускорил шаг, как делает обычно здоровый нормальный человек, проходя мимо калеки, как внезапно веки урода дрогнули, он внятно и членораздельно произнес:
– Убью, мент поганый…
– Простите, вы мне? – приостановился детектив.
– Брал, не брал… мое. Нет таких законов, чтобы волосья рвать.
Дворник посмотрел прямо на него слезящимися мутно-красными глазами, и уронил голову на грудь. Бедолага был мертвецки пьян.
Шмыга постоял немного и присел рядом, несмотря на запашок, исходивший от сотрудника коммунальной службы. Тот, кто на самом деле, привел своей нечеловеческой мощью омертвевшие от алкоголя голосовые связки пожилого урода, находился поблизости. Где? Десятый час утра, солнце не по-осеннему щедро поливало жаром из-за высоких крыш, по тротуару шли люди, звенели на детской площадке голоса малышни, из открытых окон неслось громыхание складываемой в мойку посуды… картины и звуки настолько привычно мирные, что проявиться всплеску отрицательной энергии, на первый огляд, просто негде. Если три дня назад пьяный в матину здоровенный бугай пытался затоптать его на пустыре, то обессиленный дворник находился в глубокой отключке, лишь тоненький свист исходил из глубины его мясистых ноздрей.
Что ж, надо подождать. Детектив спокойно откинулся на спинку лавки, развернул свежий выпуск «Московского комсомольца» и углубился в чтение.
Однажды, в прокурорскую бытность, ему расписали дело Николая Силаева, 1983 года рождения. Мальчик, бросив школу, развлекался тем, что по вечерам убивал подвыпивших прохожих. К моменту, когда его задержали «убойщики», на счету рослого угрюмого подростка с еле внятной речью и опухшим от постоянного пьянства невыразительным лицом было три жертвы. На следствии признался еще в двух убийствах. Один эпизод запомнился Шмыге особо. Тридцатидвухлетний инженер Нижневолжского автомобильного завода вернулся от своей девушки часам к одиннадцати вечера. Жил в двухкомнатной квартире с отцом-инвалидом, за которым терпеливо и добросовестно ухаживал. В тот вечер сказал, что они с подругой наконец решили узаконить отношения. Они проговорили до половины первого, затем отец лег спать, а сын решил сходить за бутылкой пива в ночной киоск, что располагался неподалеку от дома. Вышел в 0.25, с собой взял десять рублей. В 0.10 Чернецов покинул кафе «Гвоздика», где пробыл около двух часов с неустановленными лицами, и вышел на охоту. К киоску он подошел в 0.27, как раз в тот момент, когда инженер расплатился за пиво и направился к дому через небольшой палисадник. Чернецов догнал несчастного и «нанес потерпевшему тяжкие телесные повреждения, от которых тот скончался на месте».
Хронологию совершения преступления Шмыга установил по минутам, благо отец запомнил по большим электронным часам время, когда вышел сын; запомнила стеснительного и чистенько одетого покупателя продавец, которую в 0.30 должна была сменить напарница. Засекла время и бдительная бабулька, вызвавшая дежурный наряд милиции, когда услышала у себя под окном шум драки и увидела, как подросток топтал несчастного кованными армейскими ботинками.
Две минуты, сто двадцать секунд, решили судьбу мирного, безобидного, глубоко порядочного человека, на похороны которого собралось огромное число людей. Выйди из дома на две минуты раньше, он бы успел уйти от киоска незамеченным убийцей. Выйди двумя минутами позже, он бы не застал Чернецова, который шел мимо и направлялся, по его собственному признанию, к минимаркетам у станции метро «Автозаводская», где выпивох в этот час всегда много, да и рядом густолиственный простирался на два километра старый парк, в котором нашли смерть трое из пяти его жертв.
Сто двадцать секунд плюс, сто двадцать секунд минус – и хороший человек остался бы жить. Во многих других драматических происшествиях минуты и секунды играли подчас решающую роль в определении человеческой судьбы. Поэтому Иван Петрович не спеша перелистывал газетные полосы. Десять минут, даже полчаса никак не повлияли бы на предстоящую встречу с будущим клиентом. На московских курсах детективов НС им крепко вбили в голову простенький совет – если нет необходимости предпринимать срочные действия, то не спешите, ни в коем случае не делайте резких торопливых движении! Подождите, дайте ситуации проявиться. Пусть она перейдет из скрытой фазы в активную, наблюдаемую. И тогда поступайте по ясно видимым обстоятельствам. Проще говоря, не надо гоняться за черной кошкой в темной комнате. Подождите, когда включат свет, или когда кошка, оголодав, выйдет из темной комнаты сама. А уж потом, делайте с ней, что хотите.
Иван Петрович читал десять минут. Пятнадцать. Двадцать. Черная кошка из комнаты не вышла. Значит, он что-то не понял. Дворник просто бредил. И такое могло быть. Поднялся, бросил на храпящее чудовище сострадательный взгляд, и прошел спокойно через арку. Искомый подъезд был в конце дома, проходным.
Он вошел не со двора, а с внешней стороны, иначе бы сразу понял, что черная кошка все-таки была там, где ей полагалось. Когда Шмыга поднялся на площадку, коснулся кнопки лифта, дверца с лязгом распахнулась, и… спиной к нему вышел мужчина, высоко держа над собой фотокамеру. Белая молния осветила подъезд. Иван Петрович моргнув от неожиданности, посторонился.
– Еще разочек, – донесся до него знакомый голос. Опять белый неестественный свет разорвал полутьму подъезда, и вслед за фотографом из кабины, тоже спиной попятился высокий светловолосый молодой человек с пачкой исписанных бумаг. – Достаточно.
На полу лифтовой кабины сидел забрызганный кровью мужчина с разрубленным напополам лицом. Он сидел в красной тошнотворно пахнущей луже, прижав к груди холщовую сумку, из которой выглядывал румяный кончик турецкого батона, и молчал.
– Гражданин, вы как сюда прошли? – сурово начал молодой человек. – Иван? – вытаращился он. – Ты что здесь делаешь?
– Привет, Толич, – невозмутимо ответил Шмыга, колени которого дрогнули и неприятный холодок пополз к сердцу. – Наблюдаю за работой столичного следствия.
Зосимов с растущим подозрением смотрел на его..
– Ты мне в Нижневолжске надоел: как труп, так ты обязательно оказываешься рядом.
– Кто его?
– Придурок из 459. Допился до белой горячки. Показалось, что черт в лифту катается. Схватил топор и на лестничную площадку. А тут его квартирант из магазина. Представляешь, двери открываются и топор навстречу летит. Но ты как здесь оказался?
– Толич, ты не поверишь, совершенно случайно…
– Нет, не поверю. В Москве шесть миллионов жителей, в десяти округах за день происходят два-три умышленных убийства… а я на выездах бываю раз в две недели.
Но Иван Петрович смотрел на друга так простодушно, невинно хлопая ресницами, что Зосимов озадаченно хмыкнул:
– И куда ты совершенно случайно направляешься?
– В гости.
– Не к той ли светской леди, с которой ты так мило отдыхал в Останкино?
– Угадал. Но ты не думай… – заторопился Шмыга, чувствуя, что начинает краснеть.
– Ничего плохого я не думаю, – пожал плечами приятель. – Жена в Нижневолжске, ты – здоровый цветущий мужчина в рассвете лет…
– Это чисто деловая встреча!
– Вот это меня как раз и беспокоит, – проговорил Зосимов и взгляд его стал еще подозрительнее. – Ты мне не хочешь что-нибудь рассказать?
– Нет.
В подъезд в сопровождении сержанта ППС вошли два мужичка с носилками.
– Забирать? – спросил один из них.
– Лучше бы ты к любовнице спешил, – протянул следователь, сомневаясь в искренности друга. – Ладно, потом договорим. Забирайте!
И побежал вверх по лестнице.
– Александр Анатольевич, проводи через оцепление, мне нужно в 460! – бегом бросился за ним детектив.
Но еще полчаса пришлось подождать, пока убийцу, который с окровавленным топором закрылся в ванной, вытаскивали, вернее, выкуривали слезоточивым газом сотрудники ОМОНа. Стукнули его по голове довольно сильно, из квартиры пришлось выволакивать в бессознательном состоянии, и на лестничных ступеньках остались две узенькие кровавые дорожки от носков его ботинок.