Вдоль бывших пашен, нынче заброшенных, джип помчал, через русла от водомоин и снеготаяний, колеями, коими прикатили в Кут. Здесь трава не громоздкая, как внизу во рву. Вот бы здесь избу! Воздух здесь не стоял, как в яме, виделись дали и было вольно, солнце сияло, ток в окно остужал.
Вниз влево были участки в виде квадратов, все под бурьяном, ниже – руины… Вот встали избы между развалин. Жизнь начиналась.
Лет двадцать пять назад здесь всё жило; ехали бы вдоль гречневых да ржаных полей справа и огородных картофельных да свекольных нив по-над избами слева, с той стороны, что к пойме…
Встал вдали центр Ивиц: там асфальт стремил к трассе… Дима хотел к ней – избавиться от чего-то. Но он не знал, чего. Знал лишь: то чего – в Куте.
А вот и жилистый, что привёл их в Кут. Мимо, мимо, Дима взмолился… Макс тормознул, дурак! Благоглупое, с выражением нарциссизма лицо являло, как льстит ему лишний раз показать деревенскому брендовый джип с ним, Максом, суперским футболистом и свойским парнем, что запросто погонял мяч с быдлом, хоть поиграть с ним рад и столичный клуб. Бог, сыграв с дилетантами в нищих Ивицах, одного вдруг подвозит. Будет час, местный вспомнит: ехал с великим Максом Бобковым, форвардом «Челси». Вот что Макс думал. Дима же чуял, что с приблатнённым пакостной, недоразвитой, хорьковатой субстанции лучше дел не иметь. Никак не иметь. Тип гнусный, грубый и наглый, крайне опасный.
– К нам садись не боись, – звал Макс пафосно. И, когда тот уселся (в месте сакральном: там, где сидела час назад Лена), Макс включил магнитолу и продолжал затем с дружелюбной ленцой: – За пивом мы… Звать тебя как?
– Как хочешь… – Тип дымил сигаретой. – В зоне был Кнут, слышь… Ваш тот бугай-то, в берцах солдатских…
– Влас? – вставил Дима. – В бриджах?
– Влас-выюбас… Он чё, а? всех круче? Мне – не кури, то, это… Он вас и сцать водит строем? вместе с чувой вашей? Он её порет, мля, зуб дам! Вы, мля, вернётесь – он её… – Паренёк подмигнул им.
Пачкает место Лены и своим хамством пачкает вообще салон, вник Дим! Гад ищет ссоры и задирает их.
– Это… дай-ка мне сотовый, – наклонился вдруг паренёк к нему. – Корифану, слышь, в Тулу. В зоне с ним были… Песня есть, сердце плачит, грустит! В переулки, где урки, Мурка в кровях лежит… – спел он. От паренька пахло куревом, пóтом. Но Дима дал ему свою трубку.
– Хрен просцышь эти ваши приборчики… Шóфер, слышь ты? музло глуши.
Паренёк минут пять болтал с «Михой», брякнув: он с «фраерами» -де в «джипаре крутом». – Миха, сам… Тут такое… – вёл он. – Ведьмин Кут сделает… Ну, до стрелки, брат… Звякну, как… Чё забыл сказать…
Он болтал. Джип стоял на футбольном, том самом поле. Бегали парни; девы курили подле скамейки, томно и грустно. Зной изводил всех.
Гид отдал трубку.
– Чё косоротишься? Не щемись!
– Я… нет! – Дима сбился, зная, что антипатия к пареньку открылась. – Не косоротюсь.
– Нишкни, мля, – выдал тот, между тем как довольный Макс спрашивал:
– А магаз где?
– Где? А в м@нде за мостом ларёк.
– Фотаем? – И, достав полароид, Макс, велев Диме «фотать», вылез в зной в майке, не прикрывавшей мощь бицепсов, шарокатность грудных мышц и икр. – Эй, вы, фотик есть! – звал он.
Хмыкая (девы с радостью), собрались к нему, вставшему в центре, и Дима щёлкал всех, щурясь в солнце. Главным на снимках был – красавéц меж уродцев – Макс. Даже стриженый здоровяк, хоть вровень с ним, представал человеко-бревном.
– Муйня! – Паренёк с хорьковидным лицом смял снимок. – Хрень, не умеешь.
– Ладно… Скосить бы! – вёл Макс. Не поняли. Он, купаясь в симпатиях одуревших от зноя пьяненьких дев, добавил: – Нам бы косца ещё. Есть, кто выкосит к речке в Ведьмином Куте?
– Кто-кто… Пихту дед… – вставила дева в джинсах, коя и в первый раз, Дима помнил, не соглашалась, чтоб их в послали в Кут.
– Как так?
Взор её дрогнул. – Ну, не пойдёт никто, – повторила. – Я ведь сказала.
Видно, что добрая, хоть с печатью положенных здесь веселий: пьянством да сексом и пошлой музыкой. Изо всех, Дима чувствовал, лишь она, дева в джинсах с неприбранной на лбу прядью, к ним расположена. Из-за Макса. Он ей понравился.
– Место тёмное… – дева молвила, опустив глаза и беря сигарету. – Зря вы там…
– Косу даст кто? Сам скошу. – Макс изрёк и представил, как звучит лихо: он, москвич, косит. – Даст кто? Не даст?
– Чёб косу порвать? – Паренёк хорьковатого вида сплюнул. – Разве за тыщу.
– Много! – скалился Макс-дурак. – Я в аренду беру ведь; в лизинг.
– Фря тебе лизинг. А косу – тыща.
Местные ржали.
Макс посмеялся – и согласился.
Мальчик помчал за обшарпанный клуб, к избе. Перебалтывались в ожидании, так как тысяча – это водка. Даже пять водок и десять пива, то есть возможность продлить тусню.
Дима понял: Макс глупит страшно, ибо готовность за час косьбы выдать тысячу говорит: у них денег немерено. Это вызов. Сельские могут их грабануть (сами либо наводкой). Влезут к ним ночью, кончат всех да сбегут. Трупы будут лежать. Годами. В Ведьмин Кут ведь не ходят; дева сказала: место дурное… Макс разжёг зависть соло с мячом и джипом за два лимона; жар подогрела вылезшая – купаться-де – в стрингах Лена. Тысяча за наём косы понт венчает: типа, мажорчики из Москвы с проституткой, что заголяется при чужих; знать, хочет…
Макс балагурил, чтобы блеснуть, не видя, как парни хмыкают.
Мальчик прибыл с кривой, ржавой, порванной в пятке узкой косой на кривом, почернелом косье.
– Отточится. Клёво косит! – щерились местные. – Коса злая!
Макс расплатился, но хорьколицый деньги вернул. – Кент, ехай, и мне шесть водок, да ещё пива. Сдачу себе возьми.
Все заржали, – все, кроме Димы. Макс согласился, так и не вникнув, что уронил лицо.
Тронулись вниз к мосту, дальше – вверх к шлакоблокам.
Зной достиг пика. Пыль вилась страшная, всё в пыли. Ни души. Куры – в ямках, клюв нараспашку, а крыло веером. Пахло битумом. Псы не лаяли, провожая джип. Воздух зыбился. В деревянном ларьке близ железной колонки, полки за пыльным стеклом жёг луч. Выбрел в белом халате некто, возраст за семьдесят. Он их выслушал и пришёл вскоре с пивом и прочим в коробе на тележке. Всё было тёплое.
– Пиво, – скрёб он небритую скулу, – держим в тени всегда. В солнце химия не пивная. То есть в сенях стоит. Короб – ваш, взяли много… Чьи вы?
Дима не понял.
– Ну, вы к кому тут?
– Стылого нет? – встрял Макс. – Я о пиве.
– Был припас, разобрали. Бегают пиво пить, дифицит. Анамальность.
– Люди где? – вёл Макс. – Вымерли Ивицы. Лишь подростки.
– Люди где? – толковал старик, провожая их к джипу. – Кто молодые – все на работе. Ну, а кто старше или кто в отпуске – по домам сидят. Шантрапа футболистит… Вы в холодильник… а лучше в речку. Речка-то где от вас? Вы к кому тут приехали?
– К ведьме в Кут, – Макс рывком поднял короб в багажник. – Слышал?
– Вы тогда пиво-то – в ведьмин погреб, разом остынет… – хекнул дед, сдав им сдачу. – Ваши пять пятьдесят… Порядок?
– Где ж её погреб? Мы не приметили.
Сдав им сдачу, дед быстро глянул из-под бровей. – Учёные? Экспедиция?
– Что? – бросил Дима, вытерев пот со лба. Беспокойства усилились.
– Странности в том Куту… – старый начал, но перебит был Максом:
– Мы не научная экспедиция. Отдохнуть сюда прибыли; футболисты совет дали, те, что у клуба.
– Галкин-то? Насоветует… – протянул старик. – Только б жульничать… А не слушали бы шпану.
– Что с погребом? Где он?
– Где?.. Я про погреб зря, к слову… – Дед отмахнулся. – Погреб – внизу он. Рядом лощина. Там он, в конце как раз. Заросло, и не видно… Лучше вы в речку, пиво-то. Домов много. Взять, к вам в последнем есть такой Васин, вы бы к нему пошли. У него б нашлось место, там отдохнули бы. И от Кута далёко… В Кут вы зазря. Кут – Ведьмин.
Дима, закрыв дверь багажника, стал стирать пыль с мизинца. – В чём дело? Что там?
Дед скрёб щетину. – Что? А поверия.
– Раз, – прервал их Макс, – село длится, где этот Васин ваш на окраине, значит, есть и путь низом? Мы знаем верхний. Низом путь есть?
– Нет, – вёл старик. – Был я мал, помню, понизу шла дорога, в сороковые. До девяностых шла. От моста до конца села, как положено. Верхняя-то – для техники: тракторóв и комбайнов, чтобы поля пахать да хлеба косить. Нижняя-то – для жителей, и с булыжником в топком месте, где родники текли… Захирело там после Ельцина, вместо нижней дороги – тропка… То ись, нельзя по ней. И была до Михеева, где был дом его… Разобрали дом. Сам он – в дом престарелых. Сложный он был, Михеев… Так вы по верхней? Правильно. В Кут по низу никак. Там горка, что отсекает Кут. Кут – за горкой, где та лощина. И у той горки склон не для джипа, танк не заедет. Только по верхней… – Дед зашагал прочь.
– Дилер! – Макс улыбнулся.
Меж шлакоблоков, мимо сморённого зноем пса, вновь выбрались на дорогу, тронули вниз, к мосту.
Дима глянул на шедшую к трассе сторону, – и сдержал себя, чтоб не выскочить и пешком не идти туда от беды, что, мнил, ждёт их, – ждёт несомненно. Он был невротик. Чувства в нём красились тьмой предчувствий, словно бы ясный день – мглистостью. И он стал смотреть в лобовое стекло под музыку, хотя та вела к Максу. Зная о сходстве с ударником знаменитой поп-группы, Макс слушал диски, чтоб пассажиры и сам он факт помнили.
На футбольном, у клуба, поле выдали водку местным, стали прощаться. Но хорьколицый их задержал, дав стриженному, обожжённому до краснот, здоровяку прут стали. Глядя на Макса, тот прут скрутил узлом.
– Слышь, так сможешь?
Макс уступил. – Нет.
– Ехай. Срыгни в туман! – он услышал.
Макс молча влез в джип.
Вдруг дева в джинсах, кинув неприбранную прядь зá ухо, подошла. – Класс музыка! Кто? Англичане? Американцы?
– Это? А как же! – Макс включил двигатель.
– Ехайте с Кута, – дева шепнула.
Местные стали пьянствовать.
Вечер
В ров съехали в три приёма. Съехавши, Макс решил, выехав, съехать задом.
– Чтоб, – сказал (хоть на небе ни облачка и они собирались быть здесь два дня всего), – в дождик вылезти…
Дима видел: в грязь в самом деле выехать трудно, в ливень – вдвойне трудней, ибо ров станет водным. Правильней, чтобы джип стоял в направлении выезда, а такое одно. Из рва некуда ехать, кроме как к речке или же вверх. Вниз – страшно, там всё в бурьяне; может, вообще нет спуска до речки. Да и зачем вниз?.. Сразу по выезде Макс съехал задом. Но, передумав, выехал и спустился вновь передком, что здраво. Ведь хуже страшного, невозможного по прогнозам дождя была б кража машины. Чёрт местных знает. Именно вот в такой глуши прячут транспорт после угона. Не паренёк хорьковатого вида – так из райцентра будут угонщики по наводке того ж паренька с качком, что скрутил прут, будто пластмассу…
Стало быть, Макс порою смышлён, как в деле, где он не стал форсить перед местными. Одолей он прут – те решили б в ином взять верх. Проиграй – возомнили бы. Есть закон, что во всём, где слаб ты, лучше выбрать дистанцию меж тобой и врагом, чтоб спрятать, в чём ты горазд, в чём плох. Макс сдался, прут он не стал гнуть. Что понял враг? – а мало что. Разве то, что один из них футболист, также, может, боксёр, как знать. Это сдержит их…
Хватит. Баста… Двигаясь сквозь бурьян к избе под пылающим солнцем, Дима постигнул, что рост тревоги в нём генерируют беды, дескать, от местных. Зло от людей, вот истина. Но не всякий хам – уголовник. Может быть, что беда придёт не от местных. Мало ли урок? Либо вообще беда не придёт…
Стоп. К чёрту! Хватит накручивать! Это нервы в нём. От жары. Через два дня уедут, натусовавшись, и называть будут Ведьмин Кут «чудом». Здесь, как знать, он прожжёт лёд Лены – и что-то будет. Будет любовь… Страсть вспыхнула; он пошёл, забыв страхи.
Возле калитки Хо валил травы: в куртке и в шортах, пёр к плетню грабли, всё кладя плоскостью; уминал двор. Делалось радостней и просторней. Местность утратила вид запущенной; опасения отошли за плетень в бурьян… Вряд ли Дима и Макс с Власом травы умяли б. Здесь дай восточное трудолюбие… Хо упорен, целен, настойчив; свёл дружбу с Максом, папа которого совладелец судов в порту, где Хо жил. Кроме этого, Хо прибился к их группе, пусть в роли свиты. Хо может быстро, споро, без лишних фраз, то, что трудно иным. Нашёл себе нишу нужного спутника. Хо рукаст, терпелив и смышлён в той степени, что, оставь его в дикости, – через месяц там будет скошено и отлажено, взойдут пальмы, киви и дыни.
– Здóрово, – оценил Макс, вздёрнувши короб с купленным, чтоб не выронить. – Хорошо умял.
– Участь бедных! – прохохотал Хо в блёстках от пота, выставив солнцу тёмные линзы. – Доблый насяльника, ты камандуй нам!
– Лена где?
– Ищет топливо с Власом, больше не знаю.
Шмякнувши короб, подле какого Дима приткнул косу, у крыльца, Макс зевнул нарочито. – Место хорошее… Оторвёмся от сердца, Хо, буханём… Ищут топливо, говоришь?
– Ты в дом зайди, там ход в хлев, а из хлева дверь в сад… Тащи дрова, скоро кончу, буду костёр палить. Буханём мы, насяльника! – и Хо граблями стал толкать к плетню лопухи и всю прочую рудеральщину.
Дима с Максом прошли избу, после яркого света мало что видя, и, через хлев, во вторую дверь, вышли в задники, к груде хвороста, от которого вилась тропка. Сад был торчащие в травах остовы яблонь с редкою порослью слив да вишен. Стоя на ветке в ситцевых шортах, в красной футболке и против солнца, Лена рвала вишни в чашку. Рядом был Влас в траве. Она спрыгнула. Он поймал её. Сразу вырвавшись, она крикнула подходившему Максу:
– Вишни, глянь!
И пошла к ним по тропке… Грудь колыхалась, губы испачканы были вишней, взоры светились, кожа сверкала.
Дима сглотнул.
– Как, съездили?
Макс смолчал. Он спросил подымавшего хворост Власа: – Нравилось мять её?
– В целом, нравилось… – И, вдруг выпрямясь, Влас пронёс мимо челюсть в тёмной щетине. Веяло пóтом, острым, звериным. Вскоре Влас, как горилла, скрылся под притолкой.
Дима чувствовал, что он лишний. В мыслях была грудь Лены. Можно понять, что с Максом: Макс её хочет… Дима оставил их и ушёл к крыльцу, на ступенях какого Влас курил «Беломор». Папиросы Союза всё ещё делали где-то в Сибири.
Что это курево означало для Власа, кроме причастности к славе прошлого? Но, когда Влас курил, Диме мнилось, что его ноги, видные из-под бриджей (в общем-то, не военных, а молодёжных, чуть подлиннее шорт), требовали сапог из кирзы. Дима представил Власа чекистом, что стоит курит перед «врагами». Также представил, как в его тело Влас бьёт кирзухами…
В зное Хо гнул бодяк – бил в страшные, в крючьях листья. Сев на крыльцо в тень крыши, Дима, подняв косу, начал щёлкать по лезвию, неотбитому, ржавому, кривоватому.
– Скосишь? – Влас пустил дым из носа. – Это не просто. Это не тостер.
– Я не умею.
– Кто тогда, Дэвид Бекхэм1? – хмыкнул Влас.
Хо, хихикнув: – Наш голубок скосит! Где он? – бросил вдруг грабли и к ним приблизился.
– Где? Воркуют… – Дима махнул от ревности.
Двери хлопнули за спиной.
Он понял: Лена в избе… возьмёт сейчас през и – сделает, что невмочь терпеть… Проститутка!!.. Макс придёт гордый, с пошлыми анекдотами и желаньем развлечься: выпить, блин, в мяч сыграть, покосить, побазарить… Макс живёт полной, так сказать, жизнью: спорт, водка, тёлки. А они – в ж@пе. Влас вот прикинулся, что ничто, кроме как покурить, не хочет, пусть и держал Лену в этом саду и, как знать, изнасиловал б её на фиг, дай ему волю. Хо притворяется, что доволен укладкой трав, что «бухнуть» – это главное. Но в мозгах у них Лена, что их вдруг любит и они в чпоке с ней.
В Диме тоже лишь Лена…