Шаряев кивает. Шаряев свое слово держать умеет, сказал – с последним ударом, значит, так и будет.
Этот ведет Шаряева по ступенькам вниз, вниз, откуда здесь ступеньки, только что ничего не было, ну да неважно…
Он расправляет крылья, несет Шаряева к горизонтам, затерянным в тумане. Тут-то и подкатывает страх, как быввает в жутком сне, когда несет тебя куда-то, падаешь, ниже, ниже, не на-а-аа-до-о-о-о, и хочешь проснуться, и не можешь…
Ждите здесь.
Это Этот говорит. Ставит Шаряева на землю, то есть, не на землю, а неизвестно, что тут…
Шаряев ждет.
Мертвый холод.
Могильный холод.
Шаряев еще нажимает на веко, еще надеется проснуться.
Цокот копыт.
Близкуо.
Еще ближе.
Шаряев смотрит в ледяной туман, готовится встретиться с опасностью, что бы там ни было, какая бы там нечисть не вылезла…
Кто-то вываливается из темноты, Шаряев узнает:
– Камамбер?
Камамбер роет землю копытом, фыркает, садись давай скорей, поехали, нечего тебе тут делать.
Шаряев прыгает в седло.
Искры из-под копыт.
Туман рассыпается, уползает куда-то в темноту ночи.
Этот рвет и мечет. Там, в тумане. Обнаружил, что добыча ушла. Нет, не слышно грозного рева, не сотрясаются холмы, просто – Этот рвет и мечет. Беззвучно. И от этого еще страшнее.
Нужно обернуться, и нет сил оборачиваться, и так понятно, что Этот рядом, совсем рядом, настигает, ну давай же, Камамбер, быстрее, быстрее…
Камамбер спотыкается.
Падает.
Шаряев кувырком летит в снег, чер-р-р-т, и забыл совсем, что Камамбер хромой, нога кое-как пармезаном заделана. Шаряев встает, ну давай, давай, пошли потихонечку, уйдем от него…
Этот настигает.
Шаряев спешит, как бы сейчас не пришлось на себе Камамбер тащить…
Тянется и тянется бесконечный туман.
Огни.
На горизонте.
Робкие огоньки, отсюда видно, – окна дома, Шаряев думает, как бы этот дом обойти потихоньку, чтобы на него не нарваться, на дом этот, мало ли что за дом. Камамбер так не считает, Камамбер ведет к дому, Шаряев сомневается, да точно ли к дому, мало ли что от этого дома ждать. Камамбер фыркает, ведет к дому, к дому.
Шаряев узнает дом. Спешит на крыльцо, скорее внутрь, закрывает дверь, падает вместе с Камамбером, потому что дом срывается с места и мчится прочь.
– Далеко нам ехать? – спрашивает Шаряев у Камамбера.
Камамбер фыркает что-то вроде – далековато.
Этот настигает. То настигает, то отступает, как будто играет в кошки-мышки. На горизонте появляются огни, огни, огни, фейерверки, из Биг Бена палят и стреляют, ух ты, салют в виде пальмы…
Дом останавливается, жалобно скрипит, показывает всем своим видом, что он еще в шестнадцатом веке построен, и резво бегать не может, силы уже не те…
Черт.
Шаряев хочет бежать к гостинице, тут же передумывает, куда он настропалялся, а дом, а Камамбер, а они что, пропадать теперь должны…
Шаряев ведет под уздцы дом и сыр, тянется к толпе людей, черт, всю жизнь толпу терпеть ненавидел, да и людей тоже, а теперь прямо бегом к толпе бежит, люди, миленькие, даже на чумазых карманников смотрит с нежностью… полицейские на набережной проверяют, чтобы не несли на набережную стеклянные бутылки, плохо проверяют, вон оно всё бутылками усеяно…
Шаряев бросается к полицейскому, тот оживляется, выворачивайте карманы, Шаряев отчаянно жестикулирует, пытается показать, что за ним этот гонится… этот… Приставляет два пальца к голове как рога, ну теперь точно за психа примут…
Нет. Понимают. Полицейский делает вид, что что-то пишет, спрашивает – договор с ним составляли?
– Было дело.
Страж порядка пожимает плечами, ай эм сорри, ничем не могу помочь.
Шаряев в растерянности, ё-моё, вы же люди, сделайте что-нибудь, я же не только для себя прошу, эти вон за мной увязались, им-то что умирать…
Полицейский показывает три пальца.
Шаряев вынимает три фунта, или вам чего, триста фунтов надо, или три миллиона, вы скажите…
Полицейский возмущенно краснеет, снова показывает три пальца, кивает в сторону Камамбера и дома.
А вот оно что, ну конечно, как Шаряев сразу не догадался, сразу видно, сказки забывать начал. В сказках же как, надо сделать добро трем… ну, людям, не людям, неважно, и добро к тебе вернется, и все у тебя будет хорошо. Только где этого третьего взять…
Шаряев ведет под уздцы дом и сыр, идет к гостинице, зачем идет, непонятно, Этот идет за Шаряевым по пятам, уже знает, никуда от него Шаряев не денется. Улыбчивый портье хочет пожелать доброго вечера, видит, кто идет за Шаряевым, давится собственным голосом.
– Ты где был-то, тебя где чер…
Жена замолкает, замирает на пороге номера, смотрит на Шаряева, на дом с сыром, на того, кто идет за Шаряевым, хочет захлопнуть дверь перед его носом, Этот не дает захлопнуть дверь, Шаряев смотрит на них обоих, Нинка, ты хоть сама понимаешь, с кем связалась, да Этот пальцем шевельнет, ты в пекло покатишься, и вообще, какого черта Шаряев его сюда привел, к жене привел, нормальный человек наоборот бы как можно дальше от людей увел это чудище…
Нинка замахивается на него полотенцем, у Шаряева всё переворачивается внутри, что ты его как таракана гоняешь, не таракан же…
Шаряев бросается к двери, на него, чувствует исходящий от него холод, чувствует, как снова виски сжимает нестерпимая боль.
– А ну пшел от моей жены, рога пообломаю!
Сам пугается своего голоса.
Жена хлопает его полотенцем.
– Пшел отсюда, кому сказала! Пш-ш-ш-ш-ел!
Этот отступает.
Шаряев еще не понимает, как, зачем, почему, почему Этот уходит, культурненько так спускается по лестнице, исчезает. Почему, как, быть не может, чтобы вот так просто прогнали его…
Шаряев смотрит на Нинку.
Все понимает.
Вспоминает полицейского, который показал три пальца.
Шаряев обнимает Нинку, Нинка дрожит, напугалась, бедная, ничего, ничего, ушел он, ушел, все хорошо, целует Нинку, крепко, сильно, какие мы молодцы все-таки, что сюда приехали…
Четырехмерный бублик
Достаю блокнот, чтобы записывать.
Здесь положено запоминать, я не запоминаю, у меня голова дырявая, вот как камнем насмерть проломили, вот с тех пор и дырявая.
Да.
Так что достаю блокнот.
Слушаю.
– Ну что, другим сердечные… Бесконечность надо бы.
Мне кажется, я ослышался. Нет, так-то, конечно, начальник наш много что потребовать может. И луну с неба, и звезды, и солнце, и много чего. Только это всё много чего хоть представить себе можно, Луну себе представляете? Я тоже представляю.
А тут нате вам, бесконечность. Бесконечность себе представляете?
Я тоже нет.
А вот надо. Бесконечность.
Осторожно откашливаюсь.
– А поподробнее можно?
Начальник кивает.
– Нужно. Тут вот какое дело… тор себе представляете?
– Бублик! – смеется кто-то из новичков, этого новичка вчера привезли, машина сбила, позвоночник в пяти местах переломан.
– Сам ты бублик! Бублик… купите бублики, несите рублики… Тор внутри пустой, а бублик что?
– А что вкуснее, бублик или дырка от него?
Это снова этот. Который под машину попал. Еще пытается острить, но мы-то видим, парень на грани нервного срыва, все-таки не каждый день умирает…
Вежливо растягиваем губы в улыбках. Начальник тоже улыбается, и черт возьми, как мне кажется – искренне.
– Так вот, тор… Тут один человек…
Шепчу:
– Не к ночи будь помянут.
– Точно. Так вот человек этот, не к ночи будь помянутый, выдумал, как трехмерный тор будет вращаться в четырех измерениях. Понимаете?
Мотаем головами. Не понимаем. Чувствую, недалеко тот день, когда перестанем понимать людей. Совсем.
– Ну и вот, тор вращается, выворачивается наизнанку…
Смотрим на экран, как вращается тор, пытаемся понять, а ведь красиво, черт возьми…
– Ничего не замечаете?
– Да тут много что заметить можно.
– А видите, что в какой-то момент тор выворачивается в бесконечность?
Киваем. Теперь видим.
– Ну и вот… сможете это всё не на экране, а на самом деле смастерить?
Отвечаю за всех:
– Ну… да.
Начальник смотрит на меня. Нехорошо смотрит.
– Думаете?
– Ну да, что сложного-то…
– Что сложного? А как вы его в бесконечность вывернете? Где вы эту самую бесконечность возьмете?
Понимаю, что нигде.
– Р-растянем.
– Что растянете?
– Ну… – хватаю край своей футболки, растягиваю ткань, – как-то так.
– И как вы её в бесконечность растянете?
– На элементарные частицы разберем.
– Так элементарных частиц тоже не бесконечное число…
– А мы их… подальше друг от друга отодвинем.
– Насколько подальше?
– Ну…
– За горизонт событий, – подсказывает новенький, – как при Большом Разрыве.
– Надо же, соображаешь, парень… Ну что, соколики… давайте… действуйте…
Идем действовать. Выходим от начальника, новенький ищет дверь, не находит, еще не знает, что дверей здесь нет. Выходим через стену, кто-то хлопает новенького по голове, ишь, выдумал, большой разрыв в торе, это получается маленький конец света устраивать и новый мир создавать.
Новый мир…
Ну да.
Спохватываюсь.
– Стой, это же вселенная целая получится… если тор вывернуть.
– Значит, получится, – кивает кто-то из старожилов.
– Ну и задал ты задачку, – киваю новенькому.
– А что я-то, можно подумать, я велел тор выворачивать! Зачем его вообще выворачивать надо?
– Затем… люди до четвертого измерения добрались, вот и надо.
Вздыхаю – тихонько, чтобы никто не слышал. Раньше было проще. Совсем раньше, когда люди только-только начинали осваивать землю, когда только-только приходилось разворачивать бескрайние поля, сажать леса, выстраивать горы, огромными ушатами разливать океаны. теперь-то не то, теперь-то хуже, изволь луну на небо вешать, да не такую, как раньше, сияет кружочек света и хорошо, а изволь повесить в пустоте шар, чтобы с кратерами и всем таким. Люди-то до Луны добрались. И дальше, Венера, Марс, Плутон…
Так-то ничего, наловчились. Планеты делаем, астероиды…
А тут тор.
Тор не ожидали. Думали, люди дальше пойдут, в космос, а они нате вам, в четвертое измерение.
Новенький бледнеет, видно, что ему не по себе.
Хлопаю его по плечу, пытаюсь успокоить – мысленно, на расстоянии.
– Ничего… справимся. Не впервой.
Многоэтажный автобус
Как сообщают достоверные источники, вчера в 11:30 на Шафтсбери-авеню погиб одиннадцатилетний школьник, который выпал из окна на семнадцатом этаже автобуса. По поводу данного инцидента было собрано экстренное совещание мэров Лондона из разных реальностей. В числе предложений было: запретить школьникам выпадать из окон автобусов, делать решетки на окнах автобусов, не открывать окна автобусов, обеспечить пассажиров парашютами, вывести новую расу людей, у которых есть крылья. Особый ажиотаж вызвало замечание мэра из действительности №118, что у них в городе действуют только двухэтажные автобусы, поскольку более высокие конструкции просто не держатся на дороге согласно законам физики. Мэра подняли на смех, потому что во всех цивилизованных реальностях законы физики давно отменены ради удобства людей. На повестке дня кроме того был поднят вопрос об отмене гравитации и снабжении пассажиров спасательными ремнями, чтобы не улетели.
Бескрылые истории
Мысленно говорю сам себе:
Завтра.
На всякий случай оборачиваюсь, не услышал ли кто, кому не надо слышать. Нет, вы не подумайте, я не хуже вас знаю, что мысли читать никто не умеет. А все равно, мало ли.
Кажется, как-то не так посмотрел я на своего соседа, вот он уже на меня косится, мол, чего тебе.
Спрашиваю:
– Боишься?
Он фыркает.
– Чего мне бояться, я же гениальный…
Хочу сказать, что здесь все такие, не говорю, меня все-таки каким-то зачаткам вежливости учили.
– Ты сам посмотри, сам посмотри, – он разворачивает передо мной охапку страниц, – всем миром правит некая инопланетная организация, все сильные мира сего – на самом деле порождения этой инопланетной силы. И вот среди них оказывается человек. Обыкновенный живой человек…
Киваю.
– Действительно, невероятная история.
– Ну, вот видите… а у вас что?
– Да… есть некая книжка про некоего отважного героя… Ездит по белу свету, подвиги совершает…
– На коне?
– На корабле космическом, чего на коне… Ну и вот, а потом он выпал из книжки в реальный мир. Мальчик один захотел, чтобы он пришел, вот он и появился… Ну и вот со своими понятиями о справедливости и защите слабых сталкивается с нашим миром, лживым, лицемерным…
– Позвольте я догадаюсь… а потом он идет ночью по темной улице, защищает какую-нибудь девушку от хулиганов, он привык драться по правилам, а в подворотне правил никаких нету, ножичком его пырнули…
Киваю.
– Все верно.
– Ну, вот видите, как я угадал, – он самодовольно смотрит на меня, – да, вот мы вашу слабую сторону и нашли, если читатель догадывается, что будет в книге, такая книга далеко не пойдет…
Хочу сказать, что я тоже догадался, что у него будет. Незадачливый политик не сможет отказаться от своей человеческой природы и стать безжалостным диктатором, потом разоблачит секретную организацию, потом его объявят сумасшедшим, будут преследовать, а он все равно победит, вот только не знаю, ценой собственной жизни или останется жив. Наверное, кто-нибудь из пришельцев в последний момент перейдет на сторону людей, его пошлют убить главного героя, а он его спасет. Еще какой-нибудь пришелец с главным героем в кошки-мышки играть будет, это да. А главное зло… нет, наверное, все-таки не погибнет, затаится где-нибудь, чтобы вылезти в продолжение книги…
Я это всё знаю.
Но не говорю.
Сказал же, задатки вежливости мне привили….
– Не надо, не надо, не на-а-а-адо-о-о-о-о!
Оборачиваемся, смотрим в ту сторону, где тащат на растерзание кого-то очередного, не знаю, кого. Кто-то очередной не знаю, кто, отчаянно сопротивляется, отбивается, с пеной у рта доказывает, что он весь из себя гениальный, да другого такого поискать, и вообще…
УДАЛИТЬ
ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ ОТПРАВИТЬ «ЗВЕЗДЫ И ВОЛНЫ» В КОРЗИНУ?
ДА.
ОЧИСТИТЬ КОРЗИНУ.
ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ УДАЛИТЬ ЭТИ ОБЪЕКТЫ (43 ШТ)?
ДА.
Крестимся.
Говорим – Аминь.
– А вас сюда за что? – спрашивает меня простенькая история про двух влюбленных вампиров, – вы вроде хороший…
– Какой я хороший, написан-то я плохо… оторви и брось.
– Да ну?
– Ну да. Так что как бы меня не оторвали… и не бросили.
Думаю, в каком настроении в следующий раз сюда придет автор. Если в хорошем, то у нас есть шансы. Если придет голодный и уставший, то полетят клочки по закоулочкам.
Смотрю на часы, автор придет в шесть.
Завариваю чай, ставлю ему на стол полную чашку. Длинный неоконченный роман про поезд, едущий в никуда, жарит тосты.
– Друг мой, у вас нет шансов…
Слышу знакомый голос. Оборачиваюсь, так и есть, роман про инопланетное вторжение сидит у камина в компании еще какой-то маленькой неприметной истории.
– Вы посмотрите сами, ну что вы за история, а? Ползут какие-то существа в никуда из ниоткуда, за ними волочатся какие-то наросты… эти наросты им мешают, они их срезают…
– Не срезают, обкусывают.
– Еще хуже. Обкусывают. По совету главного героя, который весь из себя новатор и все такое. А потом доходят до края обрыва. И оказывается, что за спиной у них были крылья, и на этих крыльях надо было дальше лететь, а теперь уже все, лететь не на чем. И чего? И кому эта философия сейчас нужна?
– Вы думаете…
– Никому. Мне вас очень жаль.
Приходит автор, раздевается в коридоре, бросает куртку на пол, это дурной знак, что бросает куртку на пол. Включает комп, не замечает чашку, опрокидывает её себе на брюки, ругается отборным матом.