«Черт, мне сейчас станет дурно от этой жары», – подумала Ксения. Сердце вдруг бешено застучало и капли холодного пота выступили на лбу, потому что вернулся прежний страх, и сквозь разноцветную летнюю толпу прямо к ней из марева раскаленного воздуха шла та маленькая женщина в темном зимнем пальто, закутанная в цветастый платок.
– Все для тебя детка, все для тебя, – прошептал кто-то у нее над ухом и перед глазами поплыли разноцветные круги.
«Мама, мне плохо! Я сейчас потеряю сознание…»
И тогда она прямо перед собой услышала дружелюбный голос:
– Здравствуйте, вы Ксения? Я, кажется, вовремя.
Боль прошла, как будто и не было ничего, и перед Ксенией стояла светловолосая длинноногая девушка в белых шортах и в майке с надписью «P. S.». У нее были очень хорошие зеленые глаза (настолько хорошие и настолько родные), она улыбалась и в руках держала ту самую теннисную ракетку.
– Марина, господи, Марина, как хорошо, что вы пришли!
Девушка была в замешательстве – ничего подобного она услышать, конечно, не ожидала – и удивленно смотрела на Ксению, а Ксения почувствовала нелепость ситуации и рассмеялась:
– Ох, извините, пожалуйста! Мне просто чуть не стало дурно от этой жары… Простите ради бога, знаете, у меня, по-моему, чуть солнечный удар не случился, даже галлюцинации начались…
– Ну да, ну конечно, – сказала Марина, – все бывает…
И они обе рассмеялись.
Через 15 минут они общались так, как будто были знакомы всю жизнь. Конечно, квартира Ксении очень понравилась, а вкуснее шампанского из морозильника она вообще ничего не пробовала. Хотя, надо признаться, квартирка так себе. Однокомнатная в панельном доме, прихожая-холл, крохотная кухня с балконом. Но чистенько, отлично отделанная ванная с зеркалом на всю стену, на кухне – холодильник, в комнате – стенка темного дерева с баром и нишей для телевизора. Все остальное они привезут сами. Правда, дом на окраине удаленной новостройки, прямо за домом – какой-то овраг, через него можно пройти к метро, только вечером делать этого не рекомендуется, но метро рядом, двадцать минут – и ты в центре, а за оврагом лесок и там озеро. Словом, чудное место, да и квартирка ничего. Кода внизу нет – уже успели выломать замок, а квартиру запомнить легко: шестой этаж, из лифта направо, в глубине коридора, номер 66.
Василий не понимал, что происходит. Теперь Ксения каждый день виделась с Мариной, они начали ходить вместе на теннис и в бассейн, не пропускали выставок и новых фильмов, да еще вдобавок каждый день перезванивались.
В новую квартиру они переехали на следующий день после того, как Ксения посмотрела и одобрила ее. Квартира как квартира, новая, чистая, только Василий обнаружил, что на одной из стен от потолка до линии обоев треснула штукатурка. Он обратил на это внимание Ксении, но та сказала:
– Ну и что, должны же быть в этом доме хоть какие-то минусы…
Муж Марины, Краснопольский М. В., оказался врачом-психиатром. Он был на двадцать лет старше Марины и был действительно М. В. – Ксения почему-то так и не смогла перейти на «ты». Но был он в прекрасной форме, – Ксения обратила внимание на целый гимнастический комплекс в холле их огромной квартиры, – оказался приятным собеседником, и главное, был очень привязан и внимателен к Марине. Правда, было в нем что-то, что Ксения не смогла сразу определить. Но она подумала, что не стоит забивать голову всякой чепухой, и решила обратиться к нему за советом. Она рассказала ему все, что произошло тогда в квартире в районе пересечения Бронных, и все, что было после Бронных, в день знакомства с Мариной, и что вообще она в последнее время чувствует себя как-то странно. Он выслушал ее внимательно, поинтересовался, не принимала ли она каких-либо лекарств, не испытывала ли сильного переутомления, и узнав, что Ксения недавно защитила диплом, он ее успокоил:
– Выкиньте все это из головы. Вы просто сильно переутомились. Диплом и, как вы сами говорили, неопределенность с аспирантурой… Сверхдозы кофе и такое количество никотина в день – это недопустимо даже из-за докторской диссертации, а тут – диплом! Нельзя придавать столько значения подобным вещам. И никогда впредь так не поступайте… Это ж прямо самоистязание!
– Но я физически совсем ничего не ощущала, – возразила Ксения.
– Ты же сама говорила, что сильно худела и выглядела неважно. Ты потратила очень много психической энергии, переоценив важность цели. Я правильно говорю? – спросила Марина, а ее муж улыбнулся и продолжал:
– Поэтому выкиньте все из головы. Все эти фантомы, вряд ли они существуют в реальности, по крайней мере, я в эти штуки не верю.
– Но я видела их собственными глазами…
– Галлюцинации – продукт чисто физиологического свойства. Торможение определенных участков коры головного мозга, – сказала Марина, и Ксения уловила в ее тоне иронию, только она не поняла, по отношению к ней или к собственному мужу.
– Да, – продолжал Краснопольский, – галлюцинации, вызванные перенапряжением, а тогда на остановке – сильной жарой. Может быть, и существует нечто запредельное, но вряд ли можно объяснить рационально вещи, выходящие за рамки рациональности. И, насколько я могу судить, это не тот случай. Так что выкиньте все из головы – больше спорта, бифштекс с кровью каждый день, и увидите, скоро все забудется.
– А бифштекс – непременно с кровью, – добавила Марина.
А Ксения подумала: «Может, она не любит своего мужа?!»
Заканчивалась среда первой недели июля.
Ксения быстро освоилась в новом районе. Внизу под домом была булочная, напротив – аптека, рядом – большой универсам. А чуть дальше метро, минутах в десяти ходьбы – химчистка.
Жара в Москве все не спадала, и Ксения с нетерпением ждала конца недели, чтобы уехать за город. К пятнице она обнаружила, что у них скопился огромный ворох грязных вещей, и поскольку стирать в такую жару не хотелось, решила отнести все в химчистку. Упаковав огромный горный рюкзак, надев шорты, свободную майку на голое тело и нарядную кепку, подаренную Абдуллой, она посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна.
Через десять минут Ксения уже бодро спускалась по тропинке, ведущей через овраг к метро. Впереди блестели на солнце металлические крыши гаражей, за ними буйствовали заросли сирени, потом дорога, а через дорогу – метро. И от метро уже рукой подать. Все правильно, минут десять хода, не больше. Ксения шла и думала, что такой продолжительной, изнуряющей жары она в Москве не помнит. Нет ничего странного, что ей чуть не стало дурно тогда, на остановке, ничего странного, что она опять, где-то вдали, слышит одинокий волчий вой, ничего странного, только очень уж он тоскливый, и нет, наверное, ничего странного в том, что по тропинке, здесь, в городе, среди гаражей и сирени, прямо на нее бежит зверь, и зверь этот – огромный, оскаливший пенную пасть, волк. Ксения стояла на тропинке, как завороженная, и только два красных, пылающих неземной злобой глаза все приближались.
– Красавец, вылитый волк! – Ксения вздрогнула. Рядом стоял пенсионер запойного вида, в руках он имел сетку, а в ней две бутылки портвейна и бумажный сверток с проступающим пятном жира.
– Да ты, никак, испугалась, дочка? Что ты, Серый мухи не обидит, славный пес. Только над ним издеваются все, кому не лень. Опять, гады, что-то под хвост ему привязали…
А Ксения подумала, что если жара не прекратится, она когда-нибудь просто сойдет с ума.
Днем они с Мариной встретились в бассейне, и Ксения решила все ей рассказать. Та выслушала с улыбкой, а потом сказала:
– Вот, видишь, ты сама себя накручиваешь, если уже несчастной дворняги испугалась!.. Ну что ты, Ксюш?! Вам надо уехать куда-нибудь с Васькой вдвоем и отдохнуть. А то он что-то много у тебя работает. И мой пельмень только и думает о бабках. Пашет с утра до вечера. Теперь еще и кооператив какой-то. А у них жены молодые, и жены эти очень еще даже ничего!
Обе рассмеялись.
– Конечно, если хочешь, Краснопольский организует тебе всякие процедуры. Там, жемчужные ванны и прочую дребедень. Но, по-моему, ни к чему все это.
– Но ты понимаешь, ладно я собаки испугалась, но боли в голове… И опять этот вой, невозможный вой.
– Если я ничего не путаю, это называется фиксационный невроз, или как-то в этом духе. Краснопольский, мой умник, об этом рассказывал. Понимаешь, зафиксировалось у тебя это, как бзик в сознании. Видимо, тогда ты порядком в это въехала. Слушай, серьезно, Ксюх, выкинь ты всю эту ерунду из головы.
Но все же они позвонили Краснопольскому и попросили, чтобы он посмотрел Ксению. Тот сказал:
– Ну, девушки, так нельзя. Кажется, вы переотдыхали в своем спорт-клубе на двоих.
Но все же назначил встречу на четверг следующей недели:
– Если Ксения не доверяет мне, я не возражаю, пусть ее посмотрит кто-нибудь из моих коллег. В четверг, к 15.00 я ее жду.
После бассейна они решили пройтись пешком. Сначала по Остоженке, потом по бульварам они добрались до Никитских, и на Тверском встретили Старика Прокопыча. Тот был в чудесном расположении духа («Он, наверное, всегда такой», – подумала Ксения) и, несмотря на жару, был одет в черные джинсы и черную майку. Амулетов у него не стало меньше, но вид был ухоженный, не то, что в первый раз. И Ксения вспомнила, как Абдулла рассказывал, что Прокопыч записал где-то – то ли во Франции, то ли в Германии – пластинку, и теперь он часто ездит на всякие рок-мероприятия. Абдулла как-то напился и выдал целый тост-эссе, посвященный Старику Прокопычу: «И повторим вслед за Христом – нет пророка в своем отечестве. Скорбный удел большинства русских художников – признание и независимость приходят из-за границы. Оттуда дует ветер свободы! Деньги, слава, мишура, блеск… Хорошо, что хоть не посмертно. Господи, какие же козлы! Выпьем!», и еще Прокопыч нашел какую-то классную бабу (или клевую бабу?), она его любит, заботится и считает гением.
– Привет, девчонки, – улыбался Старик Прокопыч, – гуляете?
– Здравствуйте, Прокопыч, очень рада вас видеть.
– Ксения, насколько я помню, мы пили на брудершафт… И немало.
– Да, извините… извини, пожалуйста, – Ксения действительно была рада. – Гуляем. Такое пекло…
– А по-моему, погода в кайф. Солнышко… И куда гуляете?
– Просто гуляем, никуда.
– Мы с Абдуллой встречаемся сейчас в «Маргарите». Это здесь недалеко.
– А, кафе на Патриарших, наслышана…
– Вано приехал – это его дружбан, художник, может, знаете?
– Знаю, пьет еще круче Абдуллы.
– Нет, он сейчас в завязке, подшился.
– Вот ужас! – воскликнула Марина.
– Что ужас, что подшился? Вот и я ему говорю – выковыряй ты эту гадость гвоздем. Сегодня обещал…
А Ксения смеялась:
– Марин, да он шутит, он еще такого порасскажет…
– А Вано болтался где-то по горным перевалам – он по этим делам. Наткнулся на заброшенные аулы, чего-то там нарисовал и, главное, такие байки заливает. Хотите, пошли, послушаем. Примем алкоголя…
– Пошли, хотим, – улыбнулась Марина, а Ксения на нее удивленно посмотрела, и сказала:
– Ну, пошли на часок. Заодно Ваське позвоним, у него сейчас как раз заканчивается работа.
Кафе «Маргарита» открытыми дверями смотрело на Патриаршие пруды. На улицу были вынесены белые ажурные столики, и за ними восседала музыкальная и прочая богемствующая московская публика. Публика уже прилично накирялась. Вано что-то рассказывал, размахивая руками, и все громко смеялись..
– Ну вот, – сказал Старик Прокопыч, – ребятам уже удалось немножко выпить.
Когда Ксения с Василием вернулись домой, часы пробили полночь. Василий был весел, слегка пьян, что-то рассказывая, говорил, что Вано, конечно, любопытный малый, а «Маргарита» – замечательное место. А у Ксении было смутно на сердце – веселый вечер оставил какой-то странный след.
«Ох, конечно, Абдулла все-таки бабник, – думала Ксения. – Он прямо пожирал Марину глазами, без конца, не стесняясь, пялился на ее ноги и в довершение ко всему поехал ее провожать. В его-то состоянии. Но Марина?..»
– Как ты думаешь, Марина была пьяна? – спросила Ксения у мужа.
– Вряд ли, такие девушки не напиваются, – ответил Василий. – Но Абдулла произвел на нее определенное впечатление. И я даже знаю, какое, – добавил он и заговорщицки подмигнул.
– Я никогда ее такой не видела. Понимаешь, она совсем другая. Что это с ней?
– По-моему, Марина относится к тому недоступному типу женщин, которым порядком осточертела собственная недоступность. Пардон за откровенность.
– Не говори так, мне почему-то сегодня показалось, что Марина – очень одинокий человек.
Но не это, совсем не это беспокоило Ксению. Потому что второй раз за этот день повторилась острая боль в висках; второй раз за этот день где-то вдали, над огромным городом, над острыми шпилями зданий и золотыми куполами церквей, а может быть, где-то глубоко, внутри себя, на самом дне той бездны, называемой памятью, слышала Ксения одинокий волчий вой.
Произошло это в беззаботной веселой «Маргарите», когда Вано с невозмутимым видом рассказывал историю о своем польском друге. Другу этому однажды зимой удалось так выпить, что он заявился к Вано в гости в четыре утра в одних трусах. Все покатывались со смеху, а Вано вдруг без всяких переходов заговорил о своей поездке, о горном Дагестане где-то на границе с Грузией, под самыми небесами, где Вано встретил этого старика. Старик жил в одном из двух вымерших аулов, был древний – он давно не помнил, сколько ему лет, – голубоглазый, и единственное, о чем он молил небо, – это послать ему смерть. А Ксения так и не поняла, рассказал ли Вано притчу, или он на самом деле видел аулы-призраки, парящие над миром в свете тревожной и яркой луны.
А Вано рассказывал, что когда-то давным-давно стояли, разделенные пропастью, два аула-брата. Между ними простиралась бездна, а жителей разделяла разная вера, но были наведены мосты и добрые соседи жили, как братья. И продолжалось так много веков.
Никто не помнил, из-за чего началась война, каким был тот роковой день, положивший начало мести. Только триста лет лилась кровь, триста лет матери хоронили своих сыновей, и смерть собирала богатый урожай. И уставшие от войны покинули эти места, а остальные были убиты. Остался только один этот старик. Вано бродил по безлюдным аулам, заходил в сакли, забывшие тепло людей, – холодно было в этом царстве призраков, царстве мертвых домов. И старик показал стену, куда он прибивал руки своих врагов. Старик был тогда молод, имел семью и детей, но он исполнял закон отцов, он мстил невиновным, он убивал без ненависти, он платил по счетам своих предков, и руки убитых врагов прибивал на эту страшную стену. И вот он остался один, не имея больше ни родных, ни врагов. Он доживал свой век, но его век все не кончался. И каждую ночь старика тревожили призраки тех, кого он убил. Он разговаривал с ними, молил тени о прощении, просил не беспокоить, дать хотя бы передышку, а утром проклинал небо за то, что оно не сжалится над ним и не пошлет ему смерть. И жизнь его превратилась в кошмар, а принять на себя грех еще одной смерти – последней, своей собственной, старик уже не мог: он был христианином и стал теперь истинно верующим.
Вот такую историю рассказал Вано, и тогда на коленях Абдуллы проснулась полуголая красавица, прозванная за вьющиеся волосы и любовь к сладким винам и ко всему сладкому Полинезией.
– Бедный старик, как жаль его, – сказала Полина-Полинезия и нежно погладила Абдуллу по колючему подбородку. Но Абдулла смотрел куда-то в сторону прудов, а потом вдруг сказал, что это – карма, универсальный космический закон воздания, и все мы под ним ходим, и жалость – это не совсем то, что помогло бы старику.
– Значит, такая у него карма… Ему приходится отвечать за вину его предков. Тут уж ничего не поделаешь, – сказал Абдулла.