Церковь - за Дмитрием, она ждёт его слова. После Вожи церковь всё более открыто говорит верующим, что не ордынская, а иная власть дана Богом Русской земле, и та власть - в Москве.
Много сделано, и всё же... Можно приказать великокняжеской властью обратиться к народу со словом церкви - и мужики пойдут на битву. Но с каким сердцем встанет на поле брани тот смерд, у которого за долги тиун отобрал корову, и дети вымерли за лето на траве без молока? Тот горшечник, у которого проезжий боярин велел опрокинуть застрявший на дороге воз и уничтожил полугодовой труд несчастного, обрекая его с семьёй на голодную смерть? Тот плотник из посада, у которого сгорел дом и дюжина ребятишек ютится по соседям, а десятник не только не оказал погорельцу помощи, но и не отпускает с работы хоть землянку вырыть?.. Эти дела дошли до Дмитрия и справедливость он восстановил крутой рукой. Но сколько их не доходит до него и ближних бояр? И не всё ли равно тем мужикам, кто с них будет драть шкуру?
Крепким мужиком крепко государство. Из крепких мужиков выходят надёжные воины. И Дмитрий не уставал вбивать боярам в голову мысль о крепком мужике. Дмитрий знал историю. С отрочества покойный митрополит Алексий учил его: кто хочет править государством мудро, должен знать прошлое, как свою родословную. И всегда в истории повторялось одно: государства гибли, как только в них исчезал крепкий крестьянин и на смену ему приходил нещадно угнетаемый раб, бессловесный скот в человеческом обличье. Развращённый городской плебей оказывался плохим защитником государства. Так было у греков и в Риме. Так происходит в Византии...
Лютуют бояре, доводят мужика до скотского положения, а скоту - всё равно, кто его погоняет. Ох, не одного бы Фомку Хабычеева надо держать на Руси, десятка три бы - на каждое княжество хоть по одному! Но и бояр понять надо - дорого даётся им содержание воинских дружин. Чёртов круг получается, и разорвать его можно, только избавясь от ига. На ту дань, что пожирает ненасытное степное чудовище, какое войско содержать можно! Да и не будет такой нужды в войске. А разоры ордынские?!
Чувствует ли народ, что настал час, требующий от него отчаянного и решительного усилия?
После беседы с Тупиком князь пытался вызвать в памяти лица мужиков и городских ремесленников, кого знал, старых воинов, которых отправлял доживать в деревни и сёла, давая им привилегии и возлагая одну лишь повинность - будить в мужиках воинский дух предков рассказами о боевых победах Москвы да в меру учить ратному делу. Вспоминал знакомых песенников и сказителей, разносящих по Руси бывальщины, бродячих попов, монахов, Божьих странников, рассказывающих людям о чудесах и знамениях, благоприятных для Москвы и её князя. Хотелось бы увидеть всех сразу, услышать их ответ на самый трудный вопрос. Но сегодня эти лица не давались его памяти. Может, устал? Или тревогу рождает подступившая страда? Для мужика вопрос о хлебе насущном - вопрос жизни и смерти. Нелегко отрывать его от крюка и молотила в начале жатвы. Уйдёт с обидой и тревогой - какой из него витязь!
В окнах гридницы серело. Дмитрий вскочил из-за стола, схватил в прихожем покое воинский плащ, бросил отрокам:
-Коня! Охотничьего, гнедого. И простое седло...
Воины, гремя оружием, бросились толпой в конюшню, но Дмитрий задержал их:
-Поеду один, ветром умоюсь.
-Князь Бренок не велел, государь, тебя одного...
-Я велю! - оборвал Дмитрий десятского.
-Голову же снимет Михайла Ондреич с нас!
-А я на место поставлю...
Конь, поджарый и длинноногий, с места взял карьером, отроки кинулись в терем князя Бренка. Дмитрий, переводя коня на рысь, засмеялся: попробуй теперь догони его - такого чёрта, что - под ним, пожалуй, во всём великом княжестве не сыщешь... Было уже светло, часовые издалека узнавали князя, распахивались ворота, опустился мост через ров, воины с изумлением смотрели вслед государю, спохватываясь, бежали докладывать начальникам.
Улицы в посаде были ещё пустынны, лишь собаки запоздало взлаивали на топот коня из-за плетней и дощатых заборов. Прогремел под копытами деревянный мост через Неглинку, ветер ударил в лицо. Справа вставал бор, слева катила воды Москва, отражая малиновые облака в своём зеркале...
Солнце поднялось над лесистой горой по другую сторону реки, когда в излучине открылись хлебные поля. Несмотря на ранний час, здесь кипела работа. Женщины жали серпами рожь, мужики нагружали телеги снопами, отвозили к риге, двое разбирали вчерашний суслон, вынимали изнутри сухие снопы, опробовали молотила. Дмитрий подъехал к ним одновременно с нагруженной снопами бричкой.
-С добрым хлебом, мужички!
Оратаи поклонились, сняв шапки.
-А тебе доброго пути, боярин.
-Што ж ты босой-то? - спросил Дмитрий длинного парня в посконной рубахе без пояса. - Роса же нынче - холодная.
-В августе вода холодит, а серпы греют, - ответил за парня приземистый пожилой мужик с широченной бородищей. - Антошка у нас в крещенские морозы босой ходит - готовится для ратной службы. Што ему роса! Да и при нонешнем хлебе хоть иней пади - замечать некогда: с утра рубахи от пота преют.
-Ничего, с полного сусека шёлковую купишь.
-Купишь ли? - вздохнул худой возница. - Боярину оклад отдай, церкви - отдай, купцу должон, кузнецу должон, мельнику - тож. Да хану сколь отвалить надоть! Так-то раздашь, на посев отсыпешь, только што на прокорм останется, да и то впроголодь. Каки там шелка!..
-И у тебя тож? - спросил Дмитрий широкобородого.
-У всех одно, боярин. Вся радость - пока жнёшь да молотишь.
Дмитрий сошёл с коня, приблизился к телеге, взял горсть ржаных колосьев, влажных ещё.
-А ну, дай цеп, - попросил мужика. Разложил сноп на току, опробовал молотило, ловко, споро прошёлся по настилу из колосьев, отгрёб солому, взял пригоршню ржи с мякиной, отвеял в ладонях, полюбовался зёрнами, кинул щепоть в рот, разжевал.
-Сладкая...
Мужики следили за осанистым человеком с властными ухватками, который так ловко делал крестьянскую работу своими белыми руками. Лишь парень тянулся к коню, глупея от восторга.
-Экой красавец! За такого небось всю деревню нашу купить можно.
-Можно, - Дмитрий улыбнулся наивности парня: за такого коня можно купить боярскую вотчину. Однако дикий и странный век - человека ценят дешевле животного, хотя всякое богатство создаётся его руками, и без человека ничто не имеет цены. А людей так мало! "Может, оттого не ценим холопов, что достаются они нам вроде как воздух и вода, да и сами считают себя всей жизнью обязанными господам, потому что те родились господами, а они - рабами. Но ведь скорее всё - наоборот. И если кто-то однажды объяснит им это?.." Дмитрию стало не по себе. Давая служилым людям поместья в кормление, он повторял: берегите мужика, если хотите получать от него сполна. Раз и два обдерёте, на третий драть будет нечего - смерды разбегутся, а с нищего холопа разве что лапти снимешь. Про себя он считал: человеком должен владеть только человек, но не скот, не зверь в человеческом обличье - тогда мужики, может, ещё долго не додумаются, что и человек не смеет владеть другим человеком, как вещью или животным. Да и кто обязал человека подчиняться другому человеку?.. Только сила и нужда. Нужда и сила превращают людей в рабов и господ, но силы-то своей эти мужики и не понимают. Однако ж в Киевской Руси, бывало, мужицкий топор пробовал боярские выи... Что-то неподходящие мысли завозились в голове князя. Разве не нужда - смертная и неизбывная! - заставляет московских государей укреплять на местах власть служилых бояр, навязывать свою волю не только удельникам, но и великим русским князьям? Разве не понимает князь Дмитрий, что не вспять двигалась Русь, когда ослабела власть киевских государей, и на месте единого великого княжества образовалось множество самостоятельных уделов? Для всей-то Руси то было благом - быстро вырастали новые города в глуши лесов, обживались новые земли, развивались на них ремёсла и торговля, равноправнее становились отношения племён славян. Бурная жизнь растекалась вширь по русским просторам, и хоть усобицы князей и были немалым злом, новый человек появлялся, раскрываясь во всей своей силе и мощи, - господин жизни в своём краю с обострённым чувством чести и достоинства. И этот новый боярин, удельный князь не щадил ни себя, ни подданных, стремясь обустроить и укрепить свои владения. Может, Высшему Разуму ценой распада единого государства нужно было разбудить новые силы, дремавшие в его народе, и как знать, не сами ли по себе они вновь слились бы, набрав мощь и проложив свои пути к одному руслу? Но в такой-то момент и нагрянула беда. Те новые силы и теперь прорастают по всем уделам и великим княжествам, а ордынское иго душит их, топчет поодиночке. Значит, нужна единая воля, сильная рука, которая собрала бы княжества, даже вопреки желанию иных государей и их подданных. Сейчас, когда враг угрожает существованию Москвы, к которой тянутся ростки сил народных, особенно необходимы такая воля и такая рука. Потерять Москву - потерять надежду, может, навсегда... Хотя бы на время войны с Ордой получить великому князю власть царя!.. Но коли и царей рождают нужда и сила, то нужда уже есть. Силу он будет искать в преданных боярах да в этих вот мужиках, с которых запрещает драть последнюю шкуру. Знают ли они о том?..
-А што, мужики, нужна ли нынче вся эта жатва?
У крестьян раскрылись рты.
-Слыхали, небось, вести-то? Пусть уж лучше осыплется хлеб, нежели татарин им свою лошадь откормит для новых разбоев.
-Вон ты о чём, мил человек, - широкобородый нахмурился. - Как не слыхать? А князь нашто с войском? Не пустит он Мамая.
-Хватит ли сил у князя на всю-то Орду?
-Не хватит - нас позовёт. Мы уж и топоры наточили. Хоть нынче в поход.
-Хоть нынче? - Дмитрий сверлил мужика взглядом. - А как же хлеб? Останутся бабы да мальцы, тогда уж точно половина осыплется.
Мужик выдержал взгляд.
-Ты, мил человек, не пытай меня глазищами-то. Што-то не пойму я тебя. Речь вроде нашенская, да не по-русски говоришь. Рожь осыплется - новую вырастим, до того на мякине перебедуем, не впервой нам. Но коли крестьянские головы от ордынских мечей осыплются, ничего уже не вырастет на наших полях. Да ты - кто?
-Стало быть, хоть нынче в поход? - повторил Дмитрий.
-Вестимо дело.
-И ты - готов? - спросил парня.
-Я себе уже меч сладил из засова анбарного. Закалил у кузнеца - гвозди рубит.
Дмитрий засмеялся, покосился на возницу:
-И ты?
-А я што, нерусь, што ль?
Дмитрий взялся за луку, он заметил, что от леска полем скачет его охрана: выследили, черти! С седла приказал:
-Так нынче же и готовьтесь в поход. Старосте передайте: от вашего боярина повеление не задержится.
-Да кто - ты? - крикнул широкобородый.
-Великий Московский князь...
Скакун уносил всадника в воинском плаще навстречу княжеской страже. Мужики попадали на колени, но этого уже не требовалось...
Из Москвы по всем дорогам полетели гонцы. Едва достигали они ближних городов и волостей - оттуда во все стороны разлетались новые вестники, вызывая пожар всерусской тревоги.
На допросе у великого князя пленный сотник повторил почти слово в слово, что сказал Тупику. Но держался смиренно - то ли имя Дмитрия на него подействовало, то ли неволя уже положила на него свою печать, то ли его, степняка, поразил вид кремля - крупнейшей по тому времени европейской крепости. Московским деревянным теремам по роскоши и блеску было далеко до золочёных ханских дворцов в Сарае, построенных мастерами, согнанными из множества стран, но стены и башни Кремля подавляли всякого недруга. Кремль в военное время мог вмещать не только жителей посада, но и всё население Московского княжества. Войско Ольгерда, заставшее однажды князя врасплох, увидело перед собой пустую землю и, натолкнувшись на крепость, побежало назад от стен Кремля, когда из подчинённых Москве земель двинулись собранные полки.
Ни словом не заикнулся теперь Авдул об измене русских князей. Допрос шёл в присутствии Бренка, Боброка, Владимира Серпуховского, окольничьего Вельяминова и бояр, сотник опасался, что кто-нибудь из тех, кого он назовёт, находится здесь. После нескольких дней неволи Авдулу хотелось жить. Для начала выжить. Когда же Тупик напомнил ему слова о существующем якобы заговоре против Москвы, сотник сказал:
-Я так в Орде слышал.
-От кого? - спросил Дмитрий.
-Многие говорили. Я отряжал охрану послов в Литву и Рязань.
-Ещё куда были послы?
-О том надо спрашивать Мамая. Я - простой сотник.
-Не такой уж ты - простой, - усмехнулся Дмитрий. - Когда я был в Орде, ты стоял на страже в покоях хана. Аль забыл?
Авдул съёжился. Не уж то у Дмитрия такая цепкая память?
-Воин сменной гвардии знает больше тысячника, - продолжил князь. - А сотник сменной гвардии знает больше темника.
Боброк покачал головой:
-Так вон какого гостя залучил к нам Васька Тупик!
-Положим, все дела Мамая тебе - неведомы. Но откуда были послы к Мамаю в последние дни, ты знаешь.
-Были от Тохтамыша, Тимура, Ягайлы и Олега.
-Государь, - князь Владимир блеснул из-под густых бровей стального цвета глазами. - Клевета - страшное дело. Надо предупредить князей, штоб головы не теряли, коли слухи до них какие дойдут. Да повелеть бы нашим людям - пусть слушают, о чём болтают бродяги, кои от Половецкого поля идут. Татары мастера смущать народ.
-Примем меры, - сказал Бренок.
Авдул спрятал ухмылку: ему показалось - князья не поверили и той малой правде, что была в его словах. Тем хуже - для них.
-Придёт ли Тохтамыш на помощь Мамаю?
-Того не знаю. Но думаю - не придёт. Тохтамыш Чингизовой крови. Он не любит Мамая.
-Что говорят в Орде о силе Тохтамыша?
-Он был слабым ханом, но теперь его поддерживает Тимур.
-Что об этом говорят в Орде?
-Говорят, Тимур опасается Мамая. Разгромив Русь, Мамай станет самым сильным ханом. Даже сильнее Тимура.
Князья и бояре переглянулись.
-Значит, Тохтамыш и Тимур желают Мамаю поражения?
-Чего они желают, им лучше знать. Но я думаю - так. Однако Мамая победить нельзя - Золотая Орда предана ему.
Дмитрий посуровел.
-Все ли тумены смотрел Мамай?
-При мне он смотрел девять туменов. Войско вассалов смотрят его мурзы.
-Что показал смотр? Так ли сильны тумены Орды, как при Батые?
-Смотр показал: войско - готово к большому походу, тумены - сильны, как никогда прежде. А при Батые я не служил, - сотник ухмыльнулся.
-Долго ли Мамай думает стоять на Дону?
-То - ведомо Мамаю.
-Дозволь к нему вопрос, государь? - подал голос Боброк. - Скажи, сотник, много ли воинов готовит Мамай для боя в пешем строю? И что ты слышал о фрягах?
-Среди татар пеших мало - они любят воевать на коне, но в каждом тумене Мамай велит иметь по две тысячи, способные сражаться без лошадей. Есть пешие среди буртасов, ногаев и ясов. Им числа я не знаю. Фряги находятся в пути, число их - равно полному ордынскому тумену.
-Имеются ли в войске осадные машины?
-Таких машин нет. Их тяжело возить летом. Есть мастера из Китая, Турции, Самарканда и западных стран, а также наши, ордынские. Они построят любые машины, когда потребуется.
Сотника увели. Боброк произнёс:
-Всерьёз Мамай собирается.
-Вожа научила, - отозвался Владимир Серпуховской. - Все татары говорят, как заведённые, будто у Мамая семьсот тысяч войска. Сколько же на деле?
-Давайте прикинем хоть по себе, - Дмитрий подмигнул боярам. - Мы вот тоже слухи поддерживаем, будто в Москве у нас денно и нощно двадцатитысячный полк стоит. А нам и две тысячи в большую казну влетают.
-Не напугаешь ворога - не проживёшь, - сказал Боброк. - Татары вон своих баб и ребятишек во время битвы сажают на коней и велят на холмах маячить. И западные государи толпы крепостных гоняют за войском для числа. Каждый трубит, будто у него тьмы несчитанные.
-Вот как выставит Мамай тысяч двести, тогда и придумывать страхов не придётся, - произнёс Дмитрий. - То Орде - по силам. А за Мамаем стоит Тохтамыш. За Тохтамышем - Тамерлан...
Задумались князья и бояре. Орда - бесконечна. Сколько веков накатывают с востока волны нашествий, и не ослабевает их сила. Кремень не выдержал бы, а Русь стоит. И такими нелепыми, немыслимыми показались собственные раздоры...
-Несть числа врагам, а бить надо, - сказал Дмитрий. - Коли соберём пятьдесят тысяч войска - можно встать против степи.
Тихо стало в думной. Шутка ли - пятьдесят тысяч воинов! Не городских и удельных "тысяч" во главе с тысяцкими воеводами, в которых редко бывает более трёх-четырёх сотен ратников, но пятьдесят тысяч вооружённых бойцов!
-Тверского полка ждать уж нечего, - сказал Бренок. - Михаил ждал случая показать норов, вот и дождался.
Дмитрий глянул на Тупика и промолчал.
-Из Нижнего тоже полка не будет, - отозвался Боброк. - Может, только какие охотники. Там, правда, и не с чего собирать большой полк после всех разоров. С Рязанью - тоже ясно.
-Новгородские бояре молчат - вот што непонятно! - возмутился один из окольничих.
-Непонятно? - Дмитрий сверкнул глазами. - Новгородские толстосумы на любой беде готовы наживаться. Чего им рисковать - Мамай-то Москве грозит, не им. Они и моего прадеда, Александра Невского, звали, когда уж немцы их городки и погосты жгли. Да и то ещё неизвестно, позвали бы, али нет, кабы городской люд не взял их на вече за горло. У нас родина - Русская земля, у них - тугая мошна. Для них Москва - только торговый соперник.