Джон Арнольдович вместо ответа расстегнул кобуру, достал оттуда черный пистолет, прижал к виску и спустил курок. Тонкая струйка воды смочила его лицо, тогда он протёр лицо платком и убрал водяной пистолет обратно в кобуру.
– Понятно, – протянул Иван Григорьевич.
– Чё те понятно? Ничего тебе не понятно! Проект особого назначения, на контроле на самом верху. А радистов у нас уже нет и скоро совсем не будет. Конструкторов и программистов не хватает. Комплектующие – сплошь проблемные позиции. А тут ещё санкции… С синхронизатором по поставкам полный жопец!
– Меня как раз прислали решать проблему синхронизатора.
– Так расскажи мне в общих чертах, что это за зверь такой и с чем его едят?
Иван Григорьевич зашагал по кабинету, как институтский профессор у доски перед студентами:
– Синхронизатором мы называем комплексную систему, которая обеспечивает нам возможность временной синхронизации и соблюдения фазовых соотношений излучения отдельных модулей цифровой антенной системы. Каждый элемент цифровой решетки [6] должен излучить и принимать строго в соответствии с фазами излучения всех других антенных элементов. Только в этом случае обеспечивается цифровое формирование диаграмм направленности антенной системы локатора как на приём, так и на передачу. Синхронизатор формирует сетку рабочих частот и сигналов. Сигналы от него должны поступать на каждый приемо-передающий элемент по строго выверенному пути, чтобы фаза сигнала довернулась строго на определённый угол, а джиттер импульсных синхросигналов тактирования АЦП и ЦАП был минимальным. Здесь кроется множество проблем. Подстройка фазы каждого сигнала – уже сложнейшая задача. А если учесть, что разность фаз должна устанавливаться практически мгновенно и обеспечиваться в широком диапазоне частот, задача синхронизации невообразимо усложняется. И учти, что для бортового локатора или для головки самонаведения ограничены габариты, и поэтому нам требуется переходить во всё более коротковолновые диапазоны для обеспечения требуемого пространственного разрешения, и тогда…
– Короче, Склихасофский.
Джон Арнольдович угрожающе потянулся к кобуре и снова вытащил пистолет, подошел к окну и стал спрыскивать тоненькой водяной струйкой листья цветущей герани.
– Ты давай попроще, по-рабочекрестьянски. Я ведь академиев-то не проходил, только младшие командирские курсы.
– Угу. И ещё высшую школу экономики. Ни тебе пулемётов, ни тебе аэропланов. Благодать! Как тебя к нам работать пустили?
– А ты помнишь, что Наполеон про это говорил?
– Что главное ввязаться в бой?
– Нет. Он говорил, для войны нужны три вещи: во-первых, деньги, во-вторых, деньги и, в-третьих, деньги. Так что из нас двоих я сейчас главный! Но про синхронизатор ты всё-таки мне поясни.
Иван Григорьевич сменил профессорский стиль на школьно-учительский:
– Как тебе известно, война – это не кто кого перестреляет, а кто кого передумает. А чтобы было над чем думать, противника надо сперва увидеть. Значит, наша задача – увидеть, как можно дальше и шире. Чтобы в космической тьме что-то увидеть, фонарик нужен мощный и глаза нужны большие, быстро бегающие и быстро фокусирующиеся, и желательно не близорукие и не косые.
– Это даже мне понятно.
– У совы видал какие глазищи? В полголовы! А у осьминога? А локатор – это для боевого аппарата что глаза. Даже больше, чем просто глаза.
Иван Григорьевич взял со стола модель истребителя-перехватчика – подарок фирме космолётостроительной фирмы-заказчика – и повертел ее в руках.
– Вот гляди. Знаешь, где у него ставят локатор?
– В носу, известное дело.
– Главный, да, тут в носу. Ну ещё в крыльевых пилонах маленько. Остальное уже мелочи. При этом для задач разведки и управления мы задействуем доли процента общей площади поверхности аппарата. Глазки получаются маленькие, слепенькие. А теперь представь: мы всю поверхность аппарата покрыли антенными модулями и заставили их работать, как надо. Наш аппарат превращается в гигантскую антенну, видит далеко в полном сферическом обзоре. Теперь идем дальше, Арнольдыч. Чем шире полоса частот сигнала, тем больше у нас возможностей. Это как сравнить черно-белую и цветную картинки. Причем, чем короче длина волны, тем четче у нашего глаза зрение. Мы сейчас замахнулись на коротковолновую часть миллиметрового диапазона волн. Это значит, элементарный антенный модуль у нас будет размером порядка миллиметра. И таких модулей на аппарате можно разместить почти миллиард! Внутри каждого модуля у нас пикосхема: элементарная антеннка, малошумящий усилитель, ЦАП, АЦП, цифровые интерфейсы… Все принятые излучения мы ловим и оцифровываем. Дальше обрабатываем, как хотим. Хотим сигналы складываем, хотим вычитаем, хотим фазы доворачиваем: формируем нужные нам диаграммы направленности. Наш аппарат превращается в ёжика: мы лучи-иголки куда захотим, туда и направим. Можем сделать иголки длинными и острыми, а захотим – сделаем великое множество коротких иголок. И никаких потерь энергии при обработке: мы же работаем с цифровыми копиями сигнала!
– А чего раньше так не делали?
– Проблем всегда было много. Но часть из них недавно решили: построили цифровые шины передачи данных, сделали гигантский вычислитель, распараллелили вычисления… В цифровом мире если задача формализуется, она рано или поздно решается. А вот в физическом мире всё несколько сложнее. Как заставить миллиард приборов, разбросанных по всей поверхности аппарата, работать одновременно с пикосекундной точностью?
– Кинь каждому по проводу и пошли сигнал.
– Какой ты умный! Провода получаются разной длины: точная подгонка нужна. Это раз. Пока с одного конца на другой сигнал дойдет, он размывается, фронт у него дрожит. Это два. Ну и обшивка аппарата дышит, колеблется, взаимное расположение элементов гуляет. Это три. Чтобы хотя бы кусочек антенного полотна только в одном месте засинхронизировать, мы планировали сложные схемы с использованием импортных пикосхем, которых теперь у нас не будет.
– А если образец пикосхемы у нас на конфигураторе размножить?
– Это незаконно: нарушение копирайта.
– Да плевали мы на копирайт!
– Плевали, да, пробовали без лицензии. Оказалось, в конфигуратор какой-то блокировщик нарушений копирайта вставлен: не дает его настроить. Конфигуратор у нас тоже, оказывается, импортный и с закладкой! Нужен индетерминированный лицензионный ключ, который даже нашим разведкам пока не добыть.
– А если по-другому? Точные часики нельзя в антенный модуль вмонтировать?
– Угу. Выдашь нам атомные часы, которые у тебя полподвала занимают, сожмешь их до микронов и размножишь миллиардной серией? И ещё вспомни, что время относительно по Эйнштейну. И всё равно потом со временем разбегутся часы.
– Ладно, Ваня, – сдался Джон Арнольдович, – я вижу, что эта работа самая для проекта критическая. Ты давай решай техническую проблему, а решение всех оргвопросов я тебе обещаю. Лады?
– Легко сказать «решай», – проворчал Васенков, – благодарю за доверие. А если решение невозможно?
Джон Арнольдович расправил несуществующие усы и плавно взмахнул в воздухе согнутой рукой:
– Тогда дэлайте нэвозможное, ми вас нэ ограничиваем!
***
В трудной ситуации всегда помогала музыка. Иван Григорьевич пришел к себе в кабинет, включил двадцатый концерт Моцарта для фортепиано с оркестром, уселся в кресле, закрыл глаза и погрузился в глубокие раздумья.
Вот истинно благородное искусство! Тревожная, взволнованная, но нежная и гармонически светлая музыка приведет в порядок мысли и чувства. Без музыки даже государство не может существовать. Все распри, все войны на земле происходят единственно от незнания музыки. Если бы все учились музыке, разве это не настроило бы всех жителей Космоса на мирный лад и не способствовало бы воцарению всеобщего мира в Галактике? [7] Гармоничное состояние души приводит к правильным мыслям, правильные мысли ведут к правильным решениям и благородным проступкам, и тогда неважно, кто ты: государственный ли деятель, или великий капитан, или простой лейтенант…
Партия фортепиано как будто самостоятельная, но находится в неразрывном единстве с оркестром. Контраст между солирующим инструментом и оркестром – это единство и борьба индивидуального со всеобщим, что и создает Игру. Игру – в самом высоком смысле слова. В такую Игру должно быть интересно играть даже Богу. Ну, если угодно, Великому Программисту. Или Великому Композитору?
Торжественная часть сменилась лирической. Романс си-бемоль мажор навевал ощущение внутренней гармонии и покоя. В музыке стало меньше индивидуальных порывов и больше светлой всеобщности, можно сказать, объективности.
У окружающей нас природы тоже есть своя музыка, просто мы по своему невежеству и суетливости её не всегда слышим. В природе всё гармонично, подчинено единым для всех ритмам. Невидимый дирижер задает ритмы и тональности. Никто не сомневается, что у оркестра должен быть дирижер. Дирижер виден всем и выходит на поклоны публике, жаждущей выразить восхищение слаженностью исполнения музыкального произведения. В естественной природе мы не видим дирижера своими ограниченными органами чувств, но обладая разумом, не можем не увидеть результатов его работы по очевидным явлениям.
В драматических пассажах среднего соль-минорного раздела снова проснулся мятежный дух первой части. Подъем перешел к каденции и стал постепенно затихать.
Столько волнений, столько тревог, жизненных трудов – зачем это всё? А всё ради Игры. Разве не счастье и разве не великая честь – участвовать в Игре великого Создателя? Где ещё нам черпать жизненный оптимизм как не в этой мысли?
Образное развитие финала симфонии завершалось на мажорной ноте: в коде утверждается ощущение радости. Пожалуй, именно за это Иван Григорьевич так любил творчество Моцарта: мы переживем любые драмы, и трудности, и трагедии, и несмотря ни на что найдем место для радости и веселья. И даже пошутить сможем!
Эх, пожать бы руку невидимому Дирижеру да поблагодарить его за Игру. А потом вместе с ним разобрать сыгранную партию. Но это потом, когда-нибудь. А пока Игра продолжается, и надо делать ход…
***
Сразу после вечернего брифинга Мещерякова раздался звонок видеосвязи. На линию вышел давний знакомы Васенкова – исследователь и энтузиаст идеи глобальной симуляции.
– Какие новости Иван Григорьевич?
– Какие у нас новости, Альберт Андреевич? Корюшка идет. Московские ворота опять в зеленый цвет перекрасили. Очередная кампания по переименованию Московского проспекта, слышали? Полагаю, не по историческим и архитектурным, а больше по политическим мотивам. Что думаете по этому поводу?
– Думаю, что называть вещи правильными именами – это, конечно, важно, но я сейчас про другое: про ваши исследования.
– А что наши исследования? Тут без новостей. Всё, как и ожидалось: не прошли наши статьи! Ни Сашина, ни моя. В иностранной печати теперь не пройдут по политическим причинам, а в нашей – по бюрократическим. Хотите, опубликуйте у себя на сайте, только, пожалуйста, без имён! Ни мне, ни Саше скандалы в научной сфере ни к чему.
– Жаль. От имени отказываться – грех! И настоящие ученые должны заниматься настоящими исследованиями, а не традиционным блохоискательством.
Иван Григорьевич обиделся:
– Я, Альберт Андреевич, в рабочее время не блохоискательством занимаюсь, а решаю важную и актуальную научно-техническую проблему!
Его собеседник горько покачал головой:
– В том-то и состоит наша традиционная беда, Иван Григорьевич, что мы всё разделяем. Разделяем практику и науку, науку и искусство, повседневную жизнь и религию. Ну и, в частности, личное время и рабочее время. В личное время вы творческий человек с широким кругозором и гибким раскованным мышлением. А на работе вы узкий специалист, мыслите строго в рамках общепринятых устоявшихся парадигм, не способны увидеть решение, которое может быть у вас под самым носом.
– Может, вы поспособствуете? – ядовито осведомился Иван Григорьевич, – откроете, так сказать, глаза блуждающему в потёмках?
– А хоть бы и я. Взгляд со стороны иногда бывает очень полезен. Обрисуйте мне в общих чертах вашу техническую проблему.
Васенков изложил сущность порученной ему задачи построения системы синхронизации для локатора и в конце саркастически поинтересовался:
– Ну, чем порадуете? Есть у вас решение?
– Я порадую вас тем, что решение есть. То есть, не у меня есть конкретное решение, а вообще решение для вашей задачи существует.
Васенков усмехнулся:
– Мне не много радости от такого знания.
– Напрасно вы так, – укорил Альберт Андреевич, – теоремы существования – это главное в математике. А если что-то существует, значит, это что-то можно найти. Если, конечно, стоит искать.
– И где прикажете искать?
– Книжку мою почитайте, там про всё написано [8].
– Да читал я, читал, – отмахнулся Васенков.
– А раз читали, должны понимать: мы живем в цифровом мире, где и время, и пространство – суть лишь наши иллюзии, формируемые искусственно. Время определяется последовательностью шагов выполнения программы. Всё в этом мире выполняется по программе, дискретно и по тактам. Синхронизация мира абсолютна. Один и тот же физический процесс выполняется синхронно и синфазно, в едином ритме во всей Вселенной. Бытие каждого электрона или протона управляется параллельно для всех электронов или протонов, абсолютно для всех точек пространства! Рассуждая по аналогии, переключение циклов бытия так же должно быть синхронно для любой отдельной сущности, если она определена Программистом. Мы не ощущаем биения бытия электронов или протонов, но воспринимаем его разумом. Но мы, будучи биологическими сущностями, управляемыми особыми программами, уже непосредственно ощущаем биение биоритмов. Можно предположить, что сложные молекулы, например, так же обладают собственными частотами, например, переключения внутримолекулярных связей. Частоты разных процессов мы можем сравнивать и, таким образом, измерять. Но такты у разных молекул могут не совпадать. Тогда комбинацией разных периодов, используя теорему простых чисел, мы получим однозначную шкалу мирового времени, по крайней мере в локальном масштабе. На определённом временном интервале показания часов, построенных по такому принципу, будут всегда однозначны во всех точках вселенной вопреки Эйнштейну!
– Спасибо, вы меня утешили, – вздохнул Иван Григорьевич, – надо лишь выделить подходящие сущности и померить частоты их колебаний. А как мы будем отличать истинные сущности, определенные Программистом, от прочих, выдуманных нами, ложных сущностей, умноженных без необходимости?
– Весь вопрос в том: дал ли Бог имя некоей сущности? Я думаю, что имя дается, когда для истинной сущности свыше определена собственная индивидуальная программа управления.
– Возвращаемся к философской проблеме средневекового реализма и номинализма?
– Ну да. А дальше просто: делаем как обычно в программировании. Вызываем по имени функцию и извлекаем некий числовой параметр.
– Чертовщина какая-то. Вызов сущности по имени – это уже пахнет призывной магией. Вы меня упорно тянете в темное средневековье.
– А вот опять вы пытаетесь разделить: это наука, а это магия. В жизни, Иван Григорьевич, всё перемешано в единый клубок до полной неразличимости. Кто вам мешает использовать магию, если это принесёт технический результат?
Иван Григорьевич задумался:
– Говорят, развитая технология в принципе неотличима от магии. Тогда, с другой стороны, почему бы магии не стать развитой технологией?
***
Сидя в кресле и глядя в закатное небо, Васенков слушал Патетическую симфонию Бетховена и размышлял.
Удивительная, нечеловеческая музыка… Магия… По большому счету, у радиотехники и у магии много общего. Собственно, радиотехника и есть магия, ставшая наукой. Радиотехника поставила на службу человеку радиоволны. Мы так привыкли к ним, что не можем без них обойтись. Они вошли в нашу повседневность так, что никто не удивляется этому чуду. Но что такое радиоволна? Волшебным образом всему миру передаётся информация о том, что движется некая заряженная частица. И любая другая частица таким же волшебным образом чувствует это движение! Вообразите, что частицы, каким-то необъяснимым для нас способом помеченные особыми метками, которые мы называем зарядами, чувствуют присутствие и движение друг друга издали сквозь пустоту пространства безо всяких промежуточных агентов. Дальнодействие! Это ли не ярчайшее проявление симпатической магии? И это ли не доказательство иллюзорности пространства и справедливости теории симуляции!
Так как же распространяется радиоволна? В какой такой среде? Какая неведомая субстанция колеблется в теоретически абсолютно пустом пространстве? Официальная наука этот вопрос принципиально игнорирует. Отдельные ученые, не утерявшие любопытства и по сей причине заслужившие звание научных фриков, изобретают собственные теории. Некоторые адепты до сих пор оживляют старинную теорию эфира, чтобы попытаться объяснить электромагнитные волны колебаниями эфирных частиц. Но практика убедительно опровергает эти умозрительные построения. Нет у электромагнитных волн продольной составляющей, в этом Васенков был твердо убежден. Уравнения Максвелла их запрещают. Практические расчеты распространения волн на основе уравнений Максвелла всегда дают правильные результаты, но при этом начисто лишены физического модельного представления. Вывод отсюда следует только один: электромагнитная волна имеет идеальную природу, и распространяется она в идеальном математическом пространстве в виде расчётов Великого Программиста!