– А если повернуть?
– В том-то и странно, что ничего такого. Это очень тихая улочка. Граница между посёлком и, собственно, городом. Бывшая библиотека, магазин с примыкающими градирнями, опять-таки бывший детский сад, кажется. Дальше старое здание ДОСААФ, которое никогда не видел работающим, кирпичная недостройка неизвестного назначения – здоровая такая, этажей на семь. Потом три квартала спальных районов – последний с загибом. А там улица истончится и уйдёт в дворы и в одну из двух в городе подворотен. А за ней – выход из города.
– И что тебя смущает?
– Не люблю очевидно правильные варианты. В них кроется особо изощрённый подвох.
– А нам туда надо?
– Куда? На выход?
– В подворотню.
– Не думаю.
– А нас кто-то заставляет? Там есть другие проходы?
– Конечно, есть.
– Тогда двинули.
– Не нравится мне это – буркнул под нос Второй. Но всё-таки повернул вправо, предусмотрительно держась подальше от глубокой цементной канавы по правой стороне улицы. Она упрямо манила треснуться лбом об её толстое неровное дно. Канава слева была куда приятнее со своим толстым слоем наносного торфа и мягкими краями.
– Действительно, тихая улица – Пятый осторожно выглянул из-за угла дома. Второй же молча и буднично завернул в поворот, будто и не сам призывал подумать на каждом перекрёстке.
Впрочем, полноценным перекрёстком назвать это перепутье не получалось. Длинная, почти через весь город улица упиралась в чуть более короткую дорогу, которая захватывала город самым краем. Зато шла далеко-далеко, вначале опускаясь, затем постепенно поднимаясь к железной дороге.
Пятый вспомнил это место. Тот самый первый переезд. Он ведь тогда не обратил внимания, куда дорога выводит дальше. Она не могла просто оборваться на переезде. Она точно куда-то двигалась. Впрочем, Второй весьма болезненно воспринимал то направление. И наверное, имел на то причины.
На секунду Пятому остро захотелось плюнуть на Второго со всеми его заскоками и его сбрендившим от жары городом. Оставить его там и просто пройти каких-то два километра. Сначала чуть вниз, потом чуть вверх. Перейти две колеи, проследовать за извивом дороги и…
Его внимание привлекло какое-то движение. По обеим сторонам улицы тянулись одноэтажные дома и домишки за глухими и не очень заборами. Лишь в одном месте, вверх и вбок торчало что-то большое и несуразное, выбиваясь из общего ряда. И это большое медленно и бесшумно потихоньку складывалось внутрь себя.
Пятый ущипнул себя, щёлкнул пальцами. Звук и боль были. Просто здание вдруг решило исчезнуть, не утруждая себя даже облаком цементной пыли.
Идти тем путём резко расхотелось. Пятый встряхнулся, повернулся, почувствовав, как затекла нога. Он опять потерял счёт времени и организм паниковал, выдавая противоречивые данные.
Второй стоял на выгоревшей полоске земли между домом и тротуаром, на самом краю тенька. Он спокойно ждал, пока Пятый разомнёт ногу и подойдёт ближе, чтобы продолжить движение.
Один вход во двор, отворот вправо с длинным бетонным забором, за которым стояли какие-то гигантские металлические стеллажи. Странный дворик за ажурной решёткой, где подсобные помещения оформлены под местный стиль, а в помещении побольше всё же угадывается стандартный советский магазин. Только несколько сплюснутый, чтобы влезть во дворик.
– Слушай, ты обещал потом объяснить.
– Про что?
– Про кондовую реакцию.
Второй недоумённо посмотрел на него. Сдвинул брови и наморщил лоб, вспоминая. После просветлел, ухватил мысль за кончик и продолжил с третьей цифры:
– Представь себе канистру, в которую слоями налиты несмешивающиеся жидкости – например, масло, вода и ртуть…
Подножка – хороший способ дезориентировать человека. И сбить с мысли – тоже. Поэтому когда Второй исчез из поля зрения и загрохотал костями по тротуарному покрытию, Пятый не особо удивился. Второй, конечно, человек хороший – но слишком уж много произносит слов на квадратный километр. Из-за этого иногда его хочется уронить.
Второй лежал, нелепо распластавшись на рюкзаке, и медленно набухал от раздражения.
Источник раздражения обнаружился тут же – мокрый жирный пакет из толстого пластика. Делали иногда такие лет двадцать назад – для особых случаев. Краска давно выцвела, в оболочке зияли дыры, но в целом пакет был очень даже неплох.
Второй стоял над ним и раздувался от злости. Потом визгливо захохотал, сгибаясь и хлопая себя по коленям. Пятый встревожено посмотрел в его сторону:
– Ты чего?
Второй просмеялся, утёр выступившие слёзы и глянул искоса:
– Приговорку про пугание ежа помнишь? – и продолжил хохотать и всхлипывать.
Пятый задумался и тоже хохотнул.
Получалось забавно. Людям свойственно вымещать злость на его источнике. Отшвырнуть пакет в сторону не получилось бы – он крепко прилип к тротуару. Да и не компенсировало бы это полученного неудовольствия. Конечно, его можно было бы оторвать и порвать – если бы он не был таким мокрым и засаленным, что на него неприятно было даже смотреть. Да и толстый пластик мог бы не поддаться голым рукам. Ножниц у них не было, а ножом его пластовать как-то неудобно.
Да он бы даже не загорелся бы толком! А водить зажигалкой, тщательно плавя каждый сантиметр – ну это слишком уж мелочно.
– Прекрасная дилемма о соразмерности наказания, согласись – сказал Второй, когда шутка исчерпала свой вкус. – Ну и пойдём, пока тебе ещё какой-нибудь философский вопрос сверху не уронили.
Пятый инстинктивно присел и посмотрел вверх. Конечно, там ничего не было. Пожав плечами, он догнал Второго и попытался вспомнить, об чём думал до того, как их отвлёк этот кулёк с помоями.
Когда он оглянулся, никакого пакета на тротуаре, конечно же, не было.
Второй тоже не смог вспомнить, поэтому начал рассказывать что-то другое:
– Ты же понимаешь, что в городе победившего коммунизма не могло быть частного сектора, да ещё построенного таким приспособленческим способом. Там тоже должен быть город. Построенный по такому же плану, выдержанный в том же стиле. Но – не имеющий отражения в реальном мире. Микрорайоны без адреса. Так бы нам это вряд ли грозило, но после того как мы начали бередить это болото, уже нельзя точно сказать, чем именно нас прихватит.
Второй обошёл слишком уж выпирающий из-под асфальта корень.
– Самое опасное в этих местах – они интереснее, чем уже существующие. Действительно, они же должны были быть построены позднее, без прошлых ошибок и суётным вызовам повседневности. И как только тебе станет любопытно, и ты не захочешь возвращаться – всё, приехали. Есть вероятность уже не вырваться из этого искажённого смысла – потому что ты уже сам его поддерживаешь. Пав жертвой собственного мифотворчества.
Они прошли очередной детский сад. В этом городе они словно стояли на каждом шагу, и каждый отличался от остальных, но определялся безошибочно.
За детским садом был небольшой тупичок, который облюбовали любители порисовать баллончиками на стенах. Видимо, раньше здесь был проход, но после его заложили бетоноблоком, образовав неуместный тупик, который прямо-таки вопил о своей неподходящести. Чем и привлекал малолетних хулиганов, даже ругань пишущих с ошибками.
Тупичок выглядел настолько посторонним на этой улице, что Пятый сначала опять насторожился, а потом успокоился. Всё так и есть. Улица была тихая, и тупичок был неблагополучный. Просто улица была сначала, а тупичок был потом.
За тупичком был двор. И двор какой-то странный. Совсем открытый с одной стороны и наглухо перекрытый забором с другой. И похоже, в нём остановилось время – он сохранил нетронутыми свои кусты, деревья и детскую площадку. После разгромленного двора Второго этот прямо-таки дышал уютом. Но вот его незакрытость…
Пятый оглянулся. Закрытость нашлась в виде одноэтажного здания безо всяких знаков различия.
– А это что?
Второй даже не соизволил обернуться. Он внимательно разглядывал забор в конце дворика.
– Я бы рекомендовал не смотреть в ту сторону. ДОСААФ организация безвредная, но тебе может захотеться прыгнуть с парашютом. Вон, авиетка лежит. А ты не в комплекте. Неудобно тогда может получиться.
Пятый настроил глаза. То, что он вначале принял за поваленную афишную тумбу, оказалось бочонкообразным фюзеляжем с демонтированным оперением до ужаса знакомых очертаний. Он напряг память, но образ ускользал…
– Э-э-э, филателисты, не разбредаемся – ему отвесили хлопучий подзатыльник. – Здесь мы ненадолго задержимся.
– Зачем?
– Дело есть одно. Не терпящее отлагательств. Я быстро слазаю, а ты рюкзаки посторожишь.
Второй подошёл к забору, подпрыгнул и зацепился за верхние шестиугольные дырки. Повисел и спрыгнул обратно.
– Подсади-ка.
Пятый начал было сочинять самосмейку на тему физических кондиций, но потерял к этому интерес на полдороге. Он подошёл к забору, опустился на колено и поднапряг плечи. Второй поставил ботинок на колено, поёрзал, выбирая более устойчивое положение мышц под подошвой, и опять ухватился за верхние дырки. Мазнул ботинком по лицу, устанавливая другую ногу у Пятого на плече. Пятый скривился – Второй выворачивал ему подошвой мышцы предплечья.
Второй перебросил руку на верх забора, затем другую и зачиркал ботинками по забору, подтягиваясь. Забросив нижнюю часть тела наверх, он немного полежал, затем ссыпался вниз с другой стороны.
– Нормально. Если до темноты не вернусь – иди прямо и не сворачивай. Если повезёт, выйдешь прямо на точку.
Шуршащие шаги за забором быстро удалились и затихли. Пятый глянул на часы. Постоял и глянул ещё раз – забыл время, едва повернул руку обратно. Пять с копейками. Стемнеть должно было где-то к восьми. Долговато, но терпимо.
Пятый потёр отдавленные места, посмотрел влево-вправо – смотреть было не на что. Тогда он выбрал на дорожке место поровнее, улёгся, подсунув под голову скомканную куртку. Разлапистый клён давал хорошую тень, не мешая смотреть на небо.
Он отмерил на часах двадцать пять минут, после которых он начнёт беспокоиться и ещё пять, после которых он начнёт что-то делать. Оставалось только прождать и не задремать.
Спать на закате и так чревато. А уж в городе-перевёртыше – так и в Подзеркалье недолго очутиться. А с творчеством Кэрролла у него были несогласия ещё с детства.
Шея от неудобного изгиба затекла и начала подёргивать судорогами. Пятый повращал головой туда-сюда, недовольно крякнул и переполз к дереву и пристроился к нему, нарочито не смотря на белое одноэтажное здание напротив. Боковое зрение давало какое-то слабое движение сбоку, но он упорно смотрел вперёд.
Там был кусок белёного заборчика, отгораживающего пространство учреждения от узкого тротуарчика. Пустое пространство грубо упиралось в глухую стенку частного дома. Нет, с другой стороны пустое пространство тоже упиралось в стенку частного дома, но там это воспринималось как-то лучше. Наверно, потому что стенка была вдвое ниже, и за ней угадывался дворик. А с грубой стороны стена загибалась и продолжалась дальше.
Ветер утратил свою обжигающую остроту и сейчас нежно оглаживал неровности его корпуса, время от времени давая намёк на скорую прохладу и вечерний воздух. Нет, воздух здесь и так был чистым, но прохладу и освежение вечернего воздуха не спутаешь ни с чем…
Со звоном разлетелось окно. Пятый отлепился от ствола дерева и приготовился что-то делать. В смутно знакомом здании за забором что-то происходило. На третьем этаже в одном из окон блестели осколки. Чуть погодя что-то задёргалось в окне второго этажа. Задребезжав, в стены врезались распахнутые створки. Из раскрывшегося окна вылетел тёмный прямоугольник и упал на крышу пристройки. Следом на подоконник кто-то вскарабкался и, помедлив секунду, сиганул туда же.
Пятый готов был поклясться, что за ним из окна потянулся почти неосязаемый язык пространства, заключённый в стенах здания. Но стоило ему отлепиться от стенки, как его развеял налетевший пылевой смерчик.
Человек на пристройке с усилием разогнулся и оказался Вторым. Поводил головой туда-сюда, нашёл выпавший чемодан и с усилием поднял его и зашагал по пристройке вперёд. Дойдя до края, он смерил взглядом расстояние от крыши до забора, сделал несколько шагов назад, кое-как разбежался и прыгнул. Чемодан сильно испортил ему аэродинамику, и Второй, шаркнув подошвами по кромке забора, кулём свалился вниз, в кусты. Из кустов донеслись звуки, которыми воспитанный человек комментирует своё падение с ощутимой высоты.
Пятый двинулся его доставать. За пару метров до зарослей Второй вышел из них своим ходом, хоть и скособочено.
При приближении стало видно, что вместо чемодана у Второго был футляр. Его поверхности явно не пошло на пользу столь невежливое обращение. Сам же Второй вид имел встрёпанный и нервный. Левую руку он держал наотлёт, так что было понятно – повредил.
Второй был настолько взвинчен, что быстро забыл о своём болезненном приземлении.
– А я думал, что знаю это заведение. Даром пять лет в нём проводил почти каждый день. И ведь сначала всё было так неплохо. И раскрытые двери в сад, чего за всё время обучения я всего пару раз видел. И незапертая дверь в кладовку, которая так и осталась на третьем этаже. А вот дальше… меня хорошо так погоняло по всем этажам в поисках выхода. Хорошо хоть догадался перестать соблюдать приличия и окно выбил. Попустило настолько, что наконец-то понял, где именно нахожусь. А то через крышу пришлось бы уходить. А там лететь высоковато.
– Там вообще-то пожарная лестница есть.
– Да? – Второй задумчиво посмотрел на лестницу, спускавшуюся неподалёку от разбитого окна. – Действительно. Никогда внимания не обращал.
– С рукой что?
– А что? – Второй поднял руку поближе к глазам. Ладонь была полностью залита кровью. Второй внимательно осмотрел кисть в поисках раны. – А, ерунда. Мизинец разрезал. Видимо, когда стекло выбивал. У них там снизу слева почему-то слабая точка. Можно разбить и не порезаться. У тебя пластырь далеко?
Пятый полез в боковой карман рюкзака за пластырем и антисептиком. При промывании Второй сморщился, но не издал ни звука. Пятый отмотал пару витков, после чего зубами надорвал пластырь и доразорвал его пальцами.
– Так что ты оттуда уволок такого ценного и срочно нужного?
Второй посгибал пострадавшую конечность и открыл футляр. Внутри, в синем бархате лежал ещё один саксофон. Потускневший, с пластиковыми вставками на кнопках. Куда как более скромная версия того, что лежал в рюкзаке.
– Не-не-не, я на нём играть не умею. Только на блок-флейте.
Второй вдруг придвинулся и заглянул ему прямо в глаза. В карем зрачке вдруг обозначились колючие льдинки, а лицо на мгновение стало недоброй маской.
Второй тут же отвёл глаза. Постоял немного, потом сделал несколько шагов, достал свой рюкзак из-за дерева и кинул его Пятому под ноги.
Из горловины ничего не торчало.
Место седьмое. Чужие планы
Пятый не любил фокусников. Все эти доставания кроликов из шляпы и угадывания карт. Когда он узнал, что сначала их нужно в эту шляпу засовывать, платки связывать, а с картами долго тренироваться, в нём надломилось чувство чуда.
Но вот сейчас чудо было и чудо недоброе.
Второй присел у раскрытого футляра, открыл в нём ящичек с дополнительными частями и завозился с ними, что-то собирая.
– Ты смотри, укомплектовали-таки. Запасной трости, правда, нет. Да и эта – Второй поднял какую-то палочку и посмотрел её на просвет – сколота. Впрочем, раньше и её не было. Ты ведь хочешь пояснений, верно?
Второй обернулся и посмотрел на Пятого. Тот слегка попятился. Второй вздохнул и развернулся обратно к футляру.
– Строго говоря, того саксофона не было. Здесь не было. Сейчас он хранится у меня дома. Если, конечно, его не ограбили в моё отсутствие. Я это понял ещё тогда, когда по шкафам лазил. Тебя не удивило, что в квартире почему-то есть вся обстановка и она достаточно… старорежимная?
Пятый промолчал.
– А я декорации сразу узнал. Хотя точно помнил, как часть из этого выносил на помойку, отдавал или помогал распродавать. Видимо, следующие жильцы не успели там как следует отпечатать свой след. А может, там вообще и не жили. Такое бывает – квартиру покупают как капитал, и она потихоньку растёт в цене. В полном согласии с главным законом инвестиций.
– Это каким?
– «Если меня спросят, во что выгоднее всего инвестировать – то я скажу, что в землю, потому что, насколько мне известно, Господь Бог её больше не производит». Кто сказал, правда, уже не помню. Квартира, конечно, не дом, но кое-какое отношение к земле имеет. Тем более я верил в эту обстановку и она отпечатала свой след. Так что мы видели то, что должны были видеть.
Пятый подумал: