Реанель опустила взгляд и тихонько вздохнула.
– А знаете, как таких людей называют Вечные? Они их зовут Гостями или Детьми Третьей Эпохи…
Словно решившись на что-то, она взяла его за руку и повлекла за собой, бормоча словно самой себе:
– Расскажите всё, что сейчас несется в ваших мыслях, мне почему-то кажется, что впоследствии мы прекрасно поймем, такова ли я на самом деле, какой вы меня описали… поверьте, мне это самой интересно.
Шаг в сторону: испуганная тьмой
Если бы случайно и нашелся тот, кто спросил бы его об этом, Рино все равно не ответил бы. Не смог. Не сумел бы. Он всю жизнь прожил на планетах бушующих энергий, но отнюдь не бушующих страстей, как ему понять, что же это было такое. Та сцена, произошедшая при его знакомстве с соседкой, даже ее было не понять, куда уж тут-то…
Рино тогда точно спал – отладка непослушного модуля длилась около двадцати часов – занятие увлекательное, но сжирающее массу сил. Его привычно сморило прямо в агравитационной подвеске пилотского «кокона», так что недоуменно попискивающий церебр отключил системы связи и принялся, как обычно, ждать. Спал Рино ужасно беспокойно, не то догонял, не то убегал от кого-то, литые мышцы конвульсивно вздрагивали, на лице застыло совершенно необычное для него выражение беспокойства. Огромное сердце билось в бешеном ритме. Неконтролируемый поток информации, констатировали бортовые системы. Решение отключиться было правильным.
Казалось, будто он плывет среди бушующих иссиня-черных волн, плывет изо всех сил, с надрывом, с хрипом, рвущимся изо рта, с дрожью во всем теле. Он кого-то спасал… Доплыть, достигнуть вожделенной суши, и тогда та (он вдруг совершенно отчетливо понял, что это именно она), о ком он так неотрывно думал, будет спасена, избавится, наконец, от жути шторма, что бил в глаза и уши всю жизнь, всю долгую, красочную и такую чужую жизнь. Никогда раньше Рино не ощущал страха. Вернее думал, что ощущал. Не то это было, ох, не то… Не та чудовищная боль в груди, что захлестывает чувства, что топит сознание, утягивая его на дно клокочущей стихии. А волны ярились, огромные валы безумствовали, вновь и вновь отбрасывая его от вожделенного берега и осыпая вслед солнечными каплями брызг. Пресные воды плакали соленым…
Что может быть страшнее одиночества посреди праздника жизни, что может быть ужаснее холодного наблюдение там, где другие просто живут… Маленькое, так и не родившееся существо было призвано высшими силами вершить их непонятную волю. Жестокость и смерть стали твоей судьбой, ласковая моя, но даже это не смогло убить в тебе человека… как же нужно любить жизнь, чтобы стать в таком жутком мире личностью, способной сострадать, любить, жалеть. Этот взгляд, как я мог его не почувствовать в самый первый миг?!! При малейшей попытке моего слабого сознания поставить себя на твое место, сюда, за правое плечо, где уголок зрения уже не может ничего разобрать, где затаилась квинтэссенция вселенской скорби и небесной же ласки, оно, сознание, чувствует такой ужас, что тут же бежит, склоняясь под плетями солнечного ветра, бежит куда угодно, лишь бы уйти, забыть, постараться забыть…
И тут он, отчаявшийся, почти сломленный, выпал с вершины бессчетного гребня на сухой, шуршащий ласково и призывно песок. Распластав тело по внезапно обретенной тверди, такой желанной, но дотоле казавшейся недоступной, он зарыдал. Отчаянно, в голос! Так могут плакать только мужчины. И только от счастья. А ведь он в душе не верил, что доживет. Ведь так? Он поднял мокрое от слез лицо и посмотрел себе за спину.
Озеро. Маленькое, идеально круглое, уютное, отсюда этот океан страха и жестокой схватки со стихией выглядел блюдцем голубой воды посреди вечного рая. Где-то он такое уже видел, да только то было на другой планете, оно там упрятано за огромным горным кряжем, там тишина и спокойствие казались естественными, а это… Оно просто было таким теперь. Оно просто было таким всегда, нужно было только понять, что это так. Теперь, когда он доплыл, что такое былой чудовищный ураган, завывавший у него под черепом? Страх памяти – детский страх, Рино им переболел давным-давно. Стоит прижаться щекой к песку, как он затихает, затихает…
Давая успокоение телу и душе.
Посмотреть вперед он сумел не сразу, словно держало его что-то, не давало двигаться, грозя сломить волю. Но он оказался сильнее. Пески, девственно-чистые пески кругом. Ни морщинки, ни камешка, одно серебристо-желтое море. И едва заметная точка вдали.
Сердце бухнуло и снова понеслось вперед в бешеном скаче. До сих пор, при всех волнениях оно – как метроном, раз за разом повторяя ритм, ни сомнений, ни стонов, будто самоутверждаясь в этом спокойствии, отстраненности бытия. А теперь вот сдало. Сдалось.
Она стояла там, где все еще царил ураганный ветер, и искала, искала глазами что-то… Она искала его, такого далекого, но уже такого близкого. Он мог в этом поклясться.
Девочка моя…
Он вскинул свое тело навстречу цели, разбросав на ветру ослабевшие руки и глядя только вперед. Он не уступит ветру, не отвернется.
И побежал.
«Мы живем в мертвых скорлупах, оживающих только в нашем воображении. Мы движемся в несуществующих пространствах, мы безумно далеки не только от вас, но даже друг от друга, даже от самих себя. Стремленье скромно зайти в гости к собственному телу можно понять, только позабыв, как же оно на самом деле выглядит. Мы могущественны как никто из людей, мы сильнее тех, что человечество называло своими богами, но вместе с тем не ошибитесь, уяснив для себя, что Гвардия зачинает, вынашивает и рожает своих детей с помощью сложнейших, но все-таки механизмов. Не оттого, что мы слабее любим, не оттого, что мы не умеем уйти от навязанной нам действительности, не потому, что мы уже перестали быть тем, чем мы были когда-то… За каждым креслом-подвеской Пилота всегда стоит гостевое кресло, да вот оно пустует…
Попросту потому, что Гвардия занимается делом, которое сделать больше некому. Мы страшно заняты, чтобы позволить себе лишнее, но раз в несколько наших лет приходит мгновенье, когда нельзя терпеть, когда хочешь чуточку пожить. Это редкость, ценимая именно за то, что не каждый день. Не абы что и не абы как. Это как любовь, но только та любовь, которая до смерти. Ты приходишь в комнату, которая едва тебя вмещает, хрупкое убранство которой способно погибнуть от единого твоего неловкого движения, ты стоишь и готов разрыдаться. Стоишь пару секунд и уходишь туда, в мир фантомов и гневных всплесков энергий… Видишь, у нас тоже есть свои храмы, свои святилища духа человеческого, пусть у каждого свои, но не так ли все устроено и у вас?!!
Я там не был давным-давно, с тех пор, как регулярно стал посещать Большую Галактику… Великий Странник-Прародитель, как же долго!»
А маленькая обнаженная фигурка девочки с длинными развевающимися пепельными волосами и бездонно-голубыми глазами, беззащитная фигурка ангела всё ждала его. И улыбалась. Он здесь. Он – с ней. И этого ей было совершенно достаточно.
Несмотря ни на что…
Когда он упал перед ней на колени и прижался к ней мокрым от слез лицом, она просто обняла его своими тоненькими ручками и погладила ласково по коротко стриженой голове. Даря покой, даря успокоение. Быть может, она ему что-то говорила, но он не слышал, отчаянный ветер вырывал слова и уносил вдаль, а он всё прижимал детское тельце к себе, чувствовал теплую, нежную кожу и пытался успокоиться.
– Как я мог жить всё это время и не знать, что ты – есть?!!
Он не поднял голову и не попытался понять, слышит ли она его, он просто это сказал, так как должен был, пусть и не услышать ему ответа.
– Ты молодец. Ты сделал, что мог. Ты спас меня. Ты – мой спаситель.
Девочка моя…
Он схватил ее ладошку и прижал к своим губам жестом признательности и благоговения. А ведь они с ней как близнецы, почему-то пришло в голову.
Однажды прикоснувшись, он уже не мог отпустить ее ни на миг.
Но уже чувствовал, что найдя – теряет ее с неотвратимостью самого Времени.
– Да.
Она читала его мысли.
Нет, она просто подумала о том же.
Она кричала:
– Ты прав. Как всегда. Спасибо тебе за то, что ты меня отпускаешь. Нет слов, которые выразили бы тебе всю благодарность, но теперь ты останешься один.
Ведь ты и был один? Совсем…
Как спорить? Как спорить с самим собой?!! Он – в ней, но она уже не в нем.
Я – такой же, как и весь этот мир, беспощадный, горький, сильный и слабый, сострадающий и думающий, но только в меру толики способностей, временами шумный, а иногда тихий, почему же именно мне досталась эта доля, быть с тобой в этот, самый жуткий, твой последний миг, почему только сейчас я понял это? О, Ангел, где ты сейчас?!!
И тогда он осторожно посадил ее к себе на колени, долго и печально глядя в бездонно-голубые глаза, и зашептал напоследок, горячо и страстно:
– Не кричи так, прошу, если маленькие девочки в детстве так сильно кричат, то потом голос у них становится как у меня – грубый и жесткий…
И еще:
– Я люблю тебя, Ангел.
Шаг четвертый: встреча посреди страха
Рино проснулся в каком-то странном возбуждении. Еще не открыв мозг рецепторам Т-Робота, он почувствовал, как его колотит. Сна он не помнил, но оставалось впечатление, что это состояние исходит оттуда, со дна неведомой никому пропасти неосознанного. Запомнились только странные глаза, глядевшие на него откуда-то сверху. И тут же вспомнилась Реанель. Она и тот взор, они были каким-то образом связаны. Беспокойство усилилось так резко, что он, тут же, не взирая на протесты церебра, полностью сорвал связь, торопясь сделать то, что ему подсказывало подсознание – убраться прочь от этого двухсотметрового склепа, одетого в броню из силовых полей. Впервые в жизни он тяготился тем, что и было самой его жизнью.
Ему было тяжко в этом мире следа.
Под сенью леса царило всё то же спокойствие шелеста, лишь редкий комочек живого существа пересекал спокойный воздух. Но каким неуместным казалось теперь ему это спокойствие…
..Пилот! опасность!!! назад!.. обрыв.. поиск..
Рино не слышал, как не слышал многое до этого. Когда-то, давно, еще на Альфе, сказал ему наставник: «…мужчина тем и отличается от просто солдата, что он не нуждается в оправдании, он не скрывает смысл поступков за словами Долг и Честь, он просто поступает так, чтобы эти слова не потеряли свой смысл». Приказ – всегда оправдание. Отвечать за дела свои – вот в чем могущество, вот в чем сила, а не в груде умного железа, оно может лишь подкрепить то, что ты уже имеешь.
Растет беспокойство, но он продолжает гасить реакции тренированного тела. Идти размеренно – так сложно. И он все смотрел, смотрел прямо вперед, словно знал. Словно ждал.
Реанель бежала ему навстречу. Вновь рыдая. Снова в слезах. Бежала, не замечая стегающие по лицу ветви, не глядя под ноги. Да видела ли она хоть что-нибудь вокруг себя?!! Завидев вдали ее фигуру, Рино тотчас остановился, будто опасаясь, что она так и промчится мимо, будет бежать, бежать куда-то… пока не упадет. На этот раз все стало так просто представить.
Она снова билась страданием о его грудь, а он снова пытался ее успокоить. Но, вместе с тем, стал появляться в бушующей эмоции какой-то привкус… обреченности, что ли. И еще. Она теперь четко сознавала, что он – это он, Гвардеец Ринатрон Саймон, Пилот Ню-Файринской Гвардии Космо-флота Галактики Сайриус. Никто другой.
– Рино, он прилетел!!! Что мне делать, слышишь, я не могу, не могу так! Почему всё так страшно?!!
Хоть что-то почти разумное. Похоже, начала успокаиваться. Сколько же гнулась эта чудовищная пружина, чтобы в один момент начать так корежить человека?
– Кто это – он?
Она не обращала на этот яркий взор ровным счетом никакого внимания. Ее кулачки сжимали его куртку, стараясь приблизить к себе его безжизненное лицо, разглядеть в этих глазах разум.
– Я сегодня вспомнила, как мы встретились. Извини меня, Рино, но я тогда не могла ничего с собой поделать, ты… ты словно на счастье здесь очутился, я бы с ума сошла в одиночестве. А теперь… О, Галактика, он прилетел, сам сюда прилетел, я уже чувствую его рядом… совсем рядом…
Рино продолжал ничего не понимать, но ходу ее мыслей не мешал. Пусть выговорится, успокоится – сама все расскажет. Только подумал и погладил ее по голове. Реанель потянулась навстречу ласке, как бездомный зверек, всем телом, каждой клеточкой. Кулачки безвольно разжались.
– Я так не могу больше, Рино, у меня такой хаос в голове… ты можешь себе представить, как раз за разом вспоминаешь что-то, не помня, что это было, но каждый раз чувствуешь себя последней тварью…
– Реанель…
– Это действительно оно, мое прошлое, но… как я могла прожить столько жизней? Со всем этим.
Рино тем более не знал, но… смутные тени подозрений начали настойчиво шевелиться под черепной коробкой. Они пугали. Даже одни они.
Он сорвал с себя эту наспех захваченную из «раздевалки» куртку и набросил на ее дрожащие плечи. Она, вроде, почти пришла в себя.
– Пойдем, Реанель, не здесь же стоять. Он прилетит, ничего не поделаешь, но стоять вот тут… так… это неверно. Холодно.
– Правда, холодно? – ее лицо оторвалось от его груди и заглянуло куда-то вверх, сквозь него, в небо.
– Да, правда.
..Пилот, если слышите, на орбиту планеты выходит посторонний корабль, у меня нет возможности сличить опоз..
Они медленно и осторожно шли через лесные дебри, не разбирая дороги, глядя только себе под ноги. До ее дома было еще далековато, нужно, чтобы она успокоилась. Это неправильно, все время находиться в таком состоянии.
Теперь она молчала, а он говорил.
Все, что только первое в голову приходило. Что местные травы дают чудесного вкуса настои, что было бы очень неплохо разжечь в ее доме камин («Ведь у тебя там есть камин?»), и вообще, всё рано или поздно образуется. Нес полную чушь.
– Возможно.
Он посмотрел на ее склоненную голову.
Странная женщина, очень большая тяжесть на плечах и такой ужас на лице… Рино не мог понять, сколько ни старался. Тьма, он оказался на месте другого человека, тот был добрее, способнее к простым эмоциям… человечнее.
– Возможно…
Ну, хоть с этим согласилась. Хотя уверенности в ее словах было меньше малого.
Знакомый дом, крыльцо памятное…
Ну, подождем того, что случится.
Шаг пятый: гости прошлого
Они сидели за тем же столом. У Рино в руке охлаждалась та самая чашка с напитком, Реанель умылась по его настоянию и теперь выглядела вполне прилично, сидя напротив него. Склоненная голова, глаза под умным выпуклым лбом смотрели куда-то в сторону, весь ее вид теперь говорил о расслабленном ожидании. Длинные белые пальцы то и дело начинали плавно скользить по крышке стола, выводя мягкие кривые вслед неведомым ему мыслям.
Рино поймал себя на том, что его правая нога тоже начала раскачиваться, вторя какому-то странному ритму. Раз-два… пауза. Раз-два…
Что-то порождало этот ритм. Но что?
Рино прислушался на минутку к своим ощущениям, затем резко обернулся назад. Прямо за ним у стены стоял странный механизм, в закрытом деревянном кожухе за слоем прозрачного пластика покачивался тяжелый цилиндр, отбивая почти неслышно тот самый странный ритм, что так захватывал.
Раз-два… пауза. Раз-два…
Размеренность и стабильность процесса подкрадывались незаметно, так что пока не вживешься в него, пока не проникнет он в самые твои глубины, не сможешь ты ничего заметить. Рино отвернулся и подумал, что вся его жизнь наполнена такими вот ящиками. А захватят они тебя, так ты и не можешь уж ничего поделать, только подумаешь про себя «что такого?», да и бросаешь все на волю ветра, а там… Всеми правит незримый процесс.
А ящик этот… он узнал его. Это были часы. Самые обыкновенные часы, ну, разве что механические. Неверно идущие, как сама жизнь.
Рино неловко поменял позу, излишне резко утвердив обе ноги на полу, но Реанель даже не взглянула на пролитый напиток, темно-бурой лужицей растекшийся по столешнице. Она задумалась.
Так, в тишине, прошло сколько-то времени. Рино впервые до такой степени абстрагировался, пусть неосознанно, от течения времени. Ему просто это было неинтересно. Почему? Он, опять-таки, не смог бы ответить.
Нужно было просто подождать, и он сделал это. В тот момент, когда часы вдруг натужно зашумели и принялись раз за разом воспроизводить странный, протяжный, идущий из самой его глубины звук, дверь открылась и на пороге комнаты показался человек.