Сверху послышался грохот, открывающийся затвор, но для отдыха было еще рано. Такое происходило только в крайних случаях, когда скидывали новых заключенных. Появился большой силуэт над белым небом.
– Земля остыла, халтурите? Кто устал – тот может сам прыгать в канаву! – засмеялся голос, – быстро за работу или сейчас доложу главе!
Свет погас, дверь закрылась и заключенные, изнемогая от боли продолжали своё дело.
– Как всё предсказуемо, – усмехнулся Брен.
Долгое шуршание наверху не заставило заключенных остановиться, такое было и раньше, когда в темноте слуги Гейнца не могли с первого раза закрыть «Сугроб», но опять свет белого неба озарил лица. Заключенные толкали бревно еще усерднее, чтобы надзиратель увидел, что ситуация изменилась. Они боялись его разозлить, и последствий, которые он мог им причинить.
– Мадан! – выкрикнул женский голос сверху.
«Сугроб» остановился. Все без исключения смотрели вверх, на силуэт намного тоньше прежнего. Повисла кромешная тишина.
– Мадан, – повторил голос.
Мадан был растерян, он стрелял взглядом то на Брена, то на силуэт сверху, то на Флина и опять на силуэт.
– Мадан Белус, на выход! – нервный голос с явным недовольством закричал.
Мадан что было сил побежал к выходу под ничего не понимающие взгляды товарищей по несчастью. Страх и любопытство боролись в нём в эти несколько секунд. Он выбежал наверх, и дверь захлопнулась.
Оглядевшись вокруг, он заметил того самого, полного мужчину, который приходил к ним на протяжении долгого времени, поднимая их на работу и которого они ждали, чтобы отдохнуть. Мужчина сидел с закрытыми глазами, и замерзшая струя крови виднелась на щеке. Рядом лежал окровавленный камень, который постепенно заметало снегом.
– Амалия? – не верил своему счастью Мадан
– Привет, братик, у нас нет времени на разговор, нужно уходить отсюда, – с дрожью в голосе произнесла Амалия, хватая Мадана за руку и таща за собой.
Амалия и Мадан не успели оглянуться, как их окружили люди, которых они раньше не видели в городе, но среди них просматривались и уже знакомые лица. Восемь человек стояли по кругу и молча смотрели, давая понять, что путь перекрыт. Они видели всё: и мужчину с пробитой головой, и не до конца скрывшийся под снегом камень. Мадан и Амалия прижимались друг к другу, давая тепло и успокоение. Слуги Гейнца начали о чем-то перешептываться. Вдалеке шли люди, похожие на караван. Но по мере приближения этого каравана было ясно, что четыре человека несут носилки на плечах, а на них сидит Гейнц в красивой шубе, шапке и обуви, похожей на валенки, обшитые разными мехами. Гейнц вальяжно и не спеша слез с носилок, как с коня, молча посмотрел на небо. Он чувствовал свою абсолютную власть, он видел, как опускает взгляд всё его окружение и только Мадан и Амалия тряслись не от страха, а от пронизывающего, как иглы, холода.
– И далеко вы собрались? – приближаясь к Амалии и Мадану спросил Гейнц. – Шутки кончились, Амалия, я давал тебе шанс. Я думал, ты будешь благодарна за то, что я не убил тебя вчера за твой длинный язык, но ты выбрала свою судьбу.
Гейнц резко и сильно взял за волосы Амалию и подтащил к себе, указывая остальным, чтобы они держали Мадана.
– Это твой спаситель от лесорубов-насильников? – язвил Гейнц, – ну тогда смотри, спаситель. Гейнц достал широкий, чистый нож и посмотрел в глаза испуганному Мадану, который только и смог произнести обледеневшими губами «пожалуйста, остановитесь. Это моя сестра».
– Сестра значит? Так ты еще и лгунья, Амалия? – Гейнц еще крепче сжал волосы и ударил ногой по коленям Амалии, та покорно упала на колени перед ним. – Ты не умеешь управлять своей жизнью, ей распоряжается только судьба, а сегодня Я – твоя судьба! – резкое движение лезвием ножа по горлу Амалии заставило всех окружающих прийти в ужас. Алая кровь брызнула на руку Гейнца и стекала вниз ручьем, лезвие ножа окропилось каплями жизни. Амалия не издала ни звука в момент своего угасания. Её глаза в этот момент были открыты и смотрели на своего брата, которого угрожающе держали слуги Гейнца. Бессильная злоба и ярость наполняли его в этот момент, он закричал, мысли были затуманены от увиденного. Мадан плакал и кричал, пока ледяной ветер не сорвал его голос.
Гейнц хладнокровно сделал два шага в сторону Мадана, обтирая окровавленное лезвие о перчатку. Секунды казались вечностью. Мадан был смертельно напуган, его переставал беспокоить пронзающий холод. Он понимал, что его жизнь подошла к концу и от бессилия что-либо изменить у него текли слёзы.
Примос развивался большими темпами. Часть людей, сформировавшись в небольшие группы, ходили до разрушенных катастрофой городов, брали материалы и вещи, которые уцелели и несли на склад. «Сугроб» с каждым днём работал всё хуже, давая меньше тепла городу, в некоторых местах его уже не чувствовалось совсем. На ум приходило то, что заключенные плохо справляются, либо их мало. Это решили быстро – заключенных было уже под пятьдесят, их никто уже не считал и был поставлен надзиратель над их работой, но и это не помогало прогревать город. Проблема была в том, что изобретатель «Сугроба» умер через год после основания Примоса и никто толком не знал, как «Сугроб» работает. Никто не захотел брать ответственность за ремонт станции, так как в случае провала, или еще хуже – её окончательной поломки наказание было неизбежно.
Брен и все, кто находился в «Сугробе», уже давно не считали себя живыми. Это были мертвецы, доживающие свои последние дни. Понимание этого разрывало им душу больше любого холода.
Теперь «Сугроб» работал круглосуточно, людей хватало. Пока одни спали – другие толкали брёвна. Единственной отдушиной были разговоры в «комнате отдыха».
Брен и Флин часто обсуждали ситуацию с чудесным спасением Мадана, в такие моменты у них появлялась надежда. Ничто не греет так сильно в рабской темнице, как надежда на спасение.
– Флин, как думаешь, ведь без разрешения Гейнца никто был не мог спасти Мадана? Значит, он помнит о тех, кто сидит тут! Хотя я сам в это не верю, но всё ведь может быть? – с надеждой спрашивал Брен.
– Я не знаю, что это было за спасение. Чудо, – откашливаясь, бурчал басом Флин. – Первый раз кто-то выбрался до окончания срока отсюда! Гейнц никого не помнит, он не знает, кто тут сидит, живые ли мы. Для него мы уже мертвы.
Надзиратель сидел далеко, в полудрёме, подперев рукой свою щёку. Ему надоедало смотреть на монотонные движения заключенных, иногда, чтобы развлечь себя, он бил их осиновой ветвью. И хоть заключенные были без цепей, они молча терпели, воля их была подавлена.
Входной люк «Сугроба» отворился по расписанию.
– Ловите рыбу! – скомандовал голос сверху
Будто удар током прошёлся по сердцу Брена и Флина. Разговор их прервался. Они молча смотрели друг на друга и боялись признаться себе, что этот голос они уже слышали.
Брен посмотрел наверх, нечеткий силуэт предстал перед его глазами.
– Флин, это Мадан!? – неуверенно шепнул Брен.
Окаменевший Флин не смог вымолвить ни слова, он молча смотрел вверх. Так смотрят люди на свою последнюю надежду.
Входной люк не торопился закрываться, свежий воздух пронизывал «Сугроб». Молчаливая благодарность за это чувствовалась от всех заключенных. Брен начал махать руками, привлекая внимание. Когда он понял, что силуэт смотрит в его сторону, он начал жестикулировать двумя руками. Одним пальцем левой руки он показывал наверх, а второй ладонью бил быстро себя в грудную клетку, изредка обнимая Флина.
Вход закрылся, и работа продолжилась, только хруст огурца, который откусывал надзиратель, сбивали с толку.
«Откуда у него огурец?» – подумал Брен, но мысль быстро улетучилась, ему было пора начинать свою смену.
Было ясно, что Мадан жив. Гейнц хоть и был готов его убить, но испуганные от его жестокости взгляды слуг давали понять, что на Амалии можно остановиться. Гейнц дал испытательный срок для проверки верности. Теперь Мадан должен был ходить в «Сугроб», скидывать рыбу и доносить туда новости города.
Мадан старался адаптироваться к новой жизни, так как от старого Примоса, который он помнил, не осталось и следа. Жизнь кипела, шло строительство, много незнакомых людей, виднелись теплицы, были сделаны костры каждые пятнадцать метров, их пламя согревало и озаряло город круглосуточно. У костров лежали большие бревна, сделанные по типу скамьи.
В один из вечеров после того, как скинул очередную порцию протухшей рыбы в «Сугроб», Мадан сел у ближайшего костра. Пламя смотрело ему в душу. Мысли Мадана были о разном: правильно ли он поступил, приняв предложение Гейнца, как пережить утрату сестры, которая хотела его спасти и нужно ли спасать Брена, а если нужно, то как? – мысли путались в его голове, перескакивая с одной на другую под хруст веток в костре.
Неподалёку послышались голоса людей, они шли в сторону Мадана, нарушая его размышления. Два парня, крепкого телосложения приблизились к Мадану, поздоровались, и начали беседу. Мадан был человеком открытым, он с лёгкостью рассказывал о своих переживаниях даже незнакомым людям, рассказал свою историю про «Сугроб», Амалию, Гейнца и Брена.
Двух парней звали Тирон и Меларо. Они прибыли в Примос две недели назад и не застали всех ужасов холода и болезней. Раньше оба брата служили в армейских подразделениях, но даже их стойкой закалке не удавалось сохранять равнодушие, когда они слушали истории Мадана.
– А почему вы всё это терпите? – осторожно спросил Тирон, боясь задать глупый вопрос, – мы с братом за две недели успели познакомиться с многими хорошими, умными и добропорядочными людьми.
– Что жители могут сделать? Все боятся попасть в «Сугроб», – безнадежно смотрел на огонь Мадан, рассказывая историю Флина, которого за случайное столкновение плечом с Гейнцом скинули в «Сугроб» на пять лет.
Меларо молча подкидывал обледеневшие ветки в костёр. Тирон был задумчив, его терзали чувства сострадания и несправедливости. Он уже не впервой слышал истории про подземную темницу и про упивавшегося властью диктатора.
– Если мы ничего не можем сделать с Гейнцом, то может хотя бы спасём людей из «Сугроба», ведь он всё равно уже практически не греет!? – воодушевился Тирон. Не переживай, Мадан, мы учтём опыт твоей сестры, постараемся сделать это бескровно. Расскажи, что ты знаешь о «Сугробе», кто его охраняет?
– Я… я охранник сугроба, и если бы я один мог помочь, то давно бы уже достал друзей, но проблема в другом – там, внутри, надзиратель. Он просто бьёт их прутьями целый день, а когда устаёт, то идёт спать, – ответил Мадан.
Ночь близилась к концу, разговоры о спасении заключенных так пока и оставались только разговорами. Примос просыпался и принимался за работу. Мадану нужно было выспаться до того, как нужно будет нести новую порцию пайка в яму.
Надзиратель в «Сугробе» сегодня был не в духе, нещадно бил тех, кто, как казалось ему, отставал. Кричал и угрожал поубивать половину, потому что заключенные ему надоели и их стало слишком много. Брен давно заметил пронзительный, как гул, кашель Флина, но не придавал этому сильного значения. Кашель в «Сугробе» – нормальное явление, так как холод, пыль и разносчики болезней всё было тут.
Уже прошла неделя, как Мадан молча скидывал рыбу, а Брен пытался обратить на себя внимание, подавая знаки, но всё раз за разом повторялось. С каждым днём оптимистичные надежды на освобождение улетучивались. Смена подходила к концу, сегодня Брену досталось прутьями, как и всем. Флин, Брен и другие заключенные отправились на отдых. В этот раз у них не было ни желания, ни сил на общение, но мысли о свободе не давали Брену уснуть. Его не беспокоили раны на спине и обмороженные пальцы, он думал о свободе. Строил планы на будущее, представлял, как построит дом, и будет ходить на рыбалку, а по вечерам убирать трупы умерших людей с улиц. Хоть и заключенных в «Сугробе» становилось всё больше, общение между заключенными сошло на нет. Надзиратель всегда был готов провести пару ударов за малейшую оплошность. «Может, нам самим нужно устранить надзирателя и тогда Мадан нам поможет?» – этот вопрос не давал покоя, разрывая голову Брену, и, превозмогая усталость, он решил поделиться этой мыслью с Флином.
– Нужно помочь Мадану. Нужно ему помочь, и он нас вытащит, – шептал Брен.
В ответ была тишина. «Спит», – подумал Брен. Но после нескольких секунд он вспомнил, что когда Флин засыпает, жужжащий храп раздаётся на всю комнату. Храпа не было. Волнение Брена взяло верх над усталостью. Он подбежал к уголку Флина, отдернул покрывало. Перед Бреном представилась картина, наводящая ужас. Лицо Флина было серым, как будто он в одночасье постарел на двадцать лет, глаза открыты, роговицы обморожены, от него еще не пахло смертью, но признаков жизни он не подавал.
Брен склонился, взял за холодную руку Флина и прошептал:
– Друг, мы почти выбрались, ты был очень сильным. Ты самый сильный кого я знал, – ком в горле у Брена не давал ему спокойно говорить и с каждым словом звучание его было всё громче, – ты научил меня многому, например, тому, что неважно, насколько ты сильный, когда можно умереть от любого пустяка. Все мы надеемся на красивый конец, но тут, – он пожал плечами, – как-то не вышло…
Звук шагов заставил Брена обернуться и увидеть стоящего над собой надзирателя. Молчание затянулось, надзиратель понял всё без слов, он был также уставший и хотел отдыхать. Кивком головы надзиратель показал Брену где трупная канава, и что пора туда нести труп.
– Но я один не смогу, посмотрите какой он огромный, он больше меня в два раза! – возмутился Брен.
В любой другой ситуации надзиратель бы никогда не стал заниматься этой грязной работой, тасканием трупов заключенных в канаву, но не сегодня. Сегодня хотелось побыстрее разделаться со всеми передрягами и лечь спать.
Брен взял Флина за тяжелые ноги, надзиратель, пытаясь не запачкаться, взял Флина за руки, и они понесли труп в сторону канавы. Канава была глубиной метров восемь-десять, не больше. Брену хотелось начать разговор, но он не знал как, его мысли путались, он вспоминал, как перед сном думал о помощи Мадану, о свободе, его переполняли эмоции, но вида он не подавал, дабы надзиратель не заподозрил что-либо.
Приближаясь, Брен остановился, положил труп на край канавы, а надзиратель молчаливо давал согласие. У обоих была отдышка. Они стояли на обрыве до тех пор, пока надзиратель не скомандовал: «скидывай быстрее!»
Брен сомневался в своих мыслях, его руки тряслись, а ноги подкашивались, он не знал, что его будет ждать дальше. Нет ничего страшнее неизвестности, но тяга к свободе его манила больше спокойной рабской жизни. «Всё или ничего» подумал Брен и, набрав воздуха в грудь, разбежался и сильным ударом ладоней толкнул надзирателя в бездну. В глазах темнело, страх овладевал им. Из канавы слышались различные шорохи и неразборчивые слова. Брен посмотрел вниз и увидел, как надзиратель пытается подняться среди трупов бывших заключенных. Недолго думая, Брен сел и двумя ногами двигал труп Флина к пропасти. Огромное тело скатилось вниз, Брену показалось, что он слышал, как хрустят кости надзирателя под грузом тела Флина. Не придав этому значения, он взглянул еще раз вниз, убедился, что ничего живого не осталось, и, не подавая вида, ушел в «комнату отдыха». Пока Брен шел до комнаты его переполняла гордость, но и страх не отступал, он не мог себе представить, что будет, если Гейнц узнает об этом.
Следующее утро выдалось необыкновенно холодным, по данным рыбаков, температура опустилась ниже 120 градусов по Цельсию, но на удивление в доме Гейнца было тепло. Проснувшись, глава города по привычке умылся растопленной водой, одел две шубы, в которых, как ему показалось, стало очень жарко, но привычка одеваться по очень зимнему перед выходом на крыльцо, осталась.
Выйдя на улицу, Гейнц не верил своим глазам, думая, что он не до конца проснулся. На улице была неразбериха, люди бежали то с бревнами, то с какими-то досками, на которых были нанесены чертежи. Не понимая ничего, он подозвал своего самого преданного слугу Шона, который неподалёку командовал жителями.
– Что тут происходит? – недоуменно спросил Гейнц, нахмурив брови.
– Ваше сиятельство, господин Гейнц Вольфрам, – Шон преклонил голову и продолжил, – я не хотел нарушать ваш покой! Но у меня хорошие новости. Новые жители, которые приходили к нам, собирали ресурсы с разрушенных близлежащих городов, строили дома и проектировали новую систему отопления Примоса. «Сугроб» уже практически не грел, и наши инженеры спроектировали «Купол». Он уже находится на стадии строительства и через пару дней будет закончен. Доклад закончил, ваше сиятельство! – четко отчитался, как по нотам, Шон.