Гейнцу было очень лестно такое обращение слуг, но его терзали сомнения от всего сказанного Шоном.
– Я уже давно говорил, что нужно закинуть больше людей в «Сугроб» и поставить двух, а если нужно и трёх надзирателей! И всё бы грело землю как раньше! – гневно выпалил Гейнц, – а что это за «Купол», кто его придумал? Может это, наоборот, нас всех убьёт?
Шон был в растерянности, он не ожидал такой реакции от своего господина, от обиды он опустил глаза, показывая, что виноват и не собирается перечить.
– Так что это за «Купол», идиот, расскажешь уже? – еще более сердито буркнул Гейнц.
Шон поднял глаза и начал воодушевленно рассказывать, в надежде изменить настроение главы.
– Я не знаю подробности… какие там материалы и как это всё… – растерянно развел руками Шон, – но это будет купол над городом, который сохранит внутреннее тепло и температура в городе будет, как раньше, до катастрофы.
– Хм! Даже так? А я думаю, что-то мне сегодня жарко, – усмехнулся Гейнц.
– Я убедил жителей, что «Купол» нужно начинать строить, в первую очередь, с вашего дома, ваше сиятельство, а сейчас его достраивают на другом конце города, – сказал Шон и увидел улыбку на лице Гейнца.
Гейнц, в свойственной ему манере, молча развернулся и зашел обратно в свой дом, скинул с себя шубы, прилёг на свою излюбленную кровать и мечтательно думал о том, как он спас человечество, каким королём он будет, или сможет придумать себе новый титул. «Может, Гейнц – спаситель людей и всего живого», – подумал он. Ему нравилось представлять себя королём, в красивом плаще, который сзади несут слуги. Но мысли накладывались одна на другую, и в какой-то момент встал вопрос о «Сугробе»: что с ним делать? Получается, что его нужно закрыть, а для заключенных строить обычные тюрьмы без каторжного труда. Эти мысли Гейнц оставил на потом, как достроят «Купол», там и будет видно.
Несмотря на то, что в «Сугробе» надзирателя уже не было видно, заключенные по-прежнему продолжали работать по расписанию, опасаясь за свою жизнь. Страх был главной движущей силой станции. Брен так и не подавал виду о случившемся и наравне со всеми толкал бревно до изнеможения. Теперь ему было не с кем разговаривать, начиналась тоска и боязнь превратиться в молчаливого раба не давала ему покоя. Он начинал диалог с заключенными, но ему было сложно убедить их отвечать ему. Не сдержавшись, Брен специально разговаривал громко и показывал всем своим видом, что ничего плохого не происходит, но никто не реагировал. Только один седовласый дед прохрипел: «Что ты так орёшь? Мы и без тебя видим, что никого нет, но греть город кому-то же нужно! Помогал бы лучше», – на это возмутились и другие заключенные. Постепенно тихий шепот перетекал в галдёж. Мнения заключенных разделились, первые хотели крутить бревно во благо города и его жителей, а вторые были готовы умереть от холода в городе, чем от рабского труда в «Сугробе».
– Ну и крутите дальше эти бревна, а мы попробуем выбраться, – крикнул Брен.
Его надежды, что абсолютное большинство поддержат его идею, не оправдались. Он и еще несколько человек, которые были с ним согласны, опустили руки, перестали крутить и начали выдвигаться к выходу, тогда как тот же седовласый старик крикнул: «Держать их!»
Заключенные накинулись на Брена и тех, кто его поддерживал, начали избивать.
– Вы никуда отсюда не уйдете. Вы что, хотите, чтобы мы тут остались, а вы пошли спокойно гулять? – продолжал дед, пиная одного из беглецов
Его слова не поддавались логике Брена, но время для переговоров уже было упущено. В «Сугробе» воцарился хаос и неразбериха.
Входной люк зашевелился и крики в «Сугробе» затихли. Все были в ожидании. Некоторые из заключенных с нескрываемой радостью хотели рассказать надзирателям Гейнца, как они поймали беглецов, в надежде получить похвалу и снисхождение. В появившемся свете открывшегося люка не было никого, затем появился силуэт, который Брен узнал сразу. Это опять был Мадан, он привык его видеть каждый день.
– Господин надзиратель, Брена вызывает Гейнц, могу ли я его забрать для конвоирования к сиятельству? – прозвучал голос Мадана сверху
Избитый Брен не стал терять времени и что есть мочи закричал наверх «Мадан, надзирателя нет! Вытащи меня!»
Было видно, как Мадан спускается вниз, за ним шли еще два парня, похожих на сопровождение. Толпа заключенных разошлась, тогда Мадан спокойно подошел к Брену и сказал громко: «Тебя ждет Гейнц! Выходи!»
Брену показалось, что Мадан был очень серьезный. «А что, если и правда Гейнц вызвал его к себе? Но зачем?» – думал он. Пока они поднимались наверх, Брен кусал окровавленную губу.
Глоток прохладного, свежего воздуха для Брена был головокружительным удовольствием. Он наслаждался им и чувством свободы. Этот страшный, адский труд в холодной яме был в прошлом.
– Мадан, нужно уходить, не повторяй ошибок своей сестры, – сказал Тирон.
– Да, да, нужно уходить, – с дрожью в голосе произнес Мадан. – Брен, это Тирон и Меларо, два брата. А теперь и правда, нужно уходить отсюда.
– Какой сестры, Мадан? – нахмурившись, спросил Брен.
– Нужно идти. Всё расскажу позже, укроемся пока в доме у братьев – ответил Мадан и начал шагать в сторону домов.
Брен шел молча и осматривал всё вокруг с восхищением, он увидел, как развился город, огромные толпища людей, теплицы с огурцами, костры по всем дорогам и, самое главное, было значительно теплее, чем раньше. Подходя к дому, любопытство Брена взяло над ним верх, и он спросил:
– А я слышал, в «Сугробе» говорят, что он уже не греет, смотри как тепло! Врут значит? Так и думал! – усмехнувшись, сам себе ответил Брен.
Зайдя в дом, они уютно расположились. Брен в первую очередь пошел отмывать кровавые разводы на лице, пальцы его были похожи на уголь. Тирон начал жарить рыбу, Меларо нарезать огурцы, а Мадан в свойственной ему тихой и спокойной манере рассказывал о прошедших событиях.
– Так это всё «Купол» греет? – возмутился Брен, – а зачем тогда люди в «Сугробе» умирают?
– Я не знаю, – выдохнул Мадан.
– Ну если тебе так это интересно, сходи спроси у Гейнца, – засмеялся Тирон.
Комфортная обстановка в доме поддерживалась дружеской беседой и смехом, но стук в дверь заставил их резко замолчать. Они в мертвой тишине переглянулись между собой. Тирон показал Брену на пол, там был маленький деревянный погреб. Стук в дверь усиливался. Мадан знал, кто там, но старался не паниковать. После того как Брен залез в погреб и замер, Тирон подошел к двери и открыл.
На пороге стояли слуги Гейнца, они вежливо поздоровались и поинтересовались о Мадане. Услышав отрицательный ответ, они ушли, и дверь захлопнулась.
После ухода слуг тишина в доме продолжалась около двух минут, затем Тирон, Меларо и Мадан начали беседовать полушепотом. Тирон вспомнил о Брене и хотел сообщить ему, что слуги Гейнца ушли, как внезапно раздался сильный, глухой удар по двери, и, спустя несколько секунд, дверь уже лежала на полу, а на пороге уже стоял смеющийся Гейнц и всё те же слуги, которые приходили первый раз. В этот раз Мадан не успел спрятаться, так как всё произошло очень стремительно. Его сердце билось очень быстро, не давая подумать о плане действий. Слуги также стояли с нескрываемой улыбкой и презрительным взглядом осматривали помещение, стоящего перед ними Тирона, за которым сидели Меларо и Мадан.
– Ну здравствуй, Мадан, – пытаясь показаться вежливым, начал Гейнц – а что это мы, работу прогуливаем, да ещё и на испытательном сроке?
– Приветствую, ваше сиятельство, – Мадан преклонил колено, в надежде раздобрить Гейнца. – Я? А я не прогуливаю, помогаю ребятам обосноваться в нашем городе – сказал он, показывая на Меларо и Тирона.
– За идиота меня держишь? – угрюмо закричал Гейнц, – у семьи Белус была возможность измениться, возможность начать всё сначала и возможность проявить себя с другой стороны, открыть новые таланты, и что в итоге? И ты, и твоя сестра выбрали предательство.
«На площадь!» – рявкнул Гейнц, слуги взяли Мадана, Тирона и Меларо за руки и повели на неизвестную им до сих пор площадь. Они шли, люди расступались перед Гейнцом и его свитой, жители смотрели на них сочувствующим взглядом. Подходя к площади, Гейнц скомандовал Шону собрать всех жителей, пообещав, что «представление долгим не будет».
На новенькой площади, вымощенной из старых, но отмытых кирпичей, стояли четыре виселицы высотой в три метра. Народа собиралось всё больше и больше. Это было первое массовое событие и большинству было интересно, что произойдет, а также разбавить свою жизнь от серых, рабочих будней.
Слуги Гейнца притащили четыре бревна высотой метра полтора под каждую виселицу, было видно, что они отрублены «на глаз», но устойчиво стояли на полу. Связав руки за спиной и обвязав рот верёвкой обвиняемым, слуги поставили их на бревна и окутали висельной петлёй. Толпа, смотревшая на них, перешептывалась между собой. Иногда был слышен смех мужчин.
– Жители города Примос! – Гейнц вышел на площадь и начал свою речь – те, кого вы видите сейчас в петле – предатели нашего города! И чтобы не быть голословным по каждому из них я объясню своё решение! Первый – показывая рукой на Мадана – обвиняется в том, что спас злобного преступника из «Сугроба», не справлялся со своей работой и самое главное, почему он тут, это убийство надзирателя в том же «Сугробе»!
В толпе начался гул и одобрение слов Гейнца.
– Второй и Третий – указывая на Тирона и Меларо – покрывали этого кровавого преступника, а значит, были с ним в сговоре! Мы хотим жить в городе, где есть такие убийцы и их сообщники? – громко закричал Гейнц.
– Нет! – единогласно отреагировала тысячная толпа.
Гейнц был вне себя от счастья, он впервые выступал как настоящий король перед жителями города, вещая толпе свои мысли и решая судьбу людей. Он кивнул головой в сторону слуг, которые были готовы привести казнь в исполнение.
Три удара прозвучали практически синхронно, бревна были выбиты из-под ног. Мадан, Тирон и Меларо повисли, их дыхание было перекрыто, синеющие на глазах толпы они не могли ничего сделать. Ни закричать, ни спастись. Это была огромная мука, в глазах начинало темнеть, но еще было видно, как люди ликуют. Они ощутили свою последнюю сиюминутную эйфорию и вечный сон.
Казнь была окончена. После того, как Шон попросил людей разойтись по своим делам, он подошел к Гейнцу и с довольной интонацией произнёс:
– Оказывается, что и трёх «вешалок» хватает, зачем только четвертую делали.
– Я люблю слушать внутренний голос, он у каждого свой. Мой подсказал мне, что нужно четыре, – ответил Гейнц и удалился в сторону своего дома.
Тишина, пугающая тишина долгое время казалась Брену залогом безопасности, он отворил погреб, оглянулся и аккуратно начал вылезать. Осмотревшись ещё раз, он увидел различную одежду и нож. Выбрав себе свитер и платок черно-серых цветов он вышел на улицу, стараясь прикрыть лицо платком.
На улице люди что-то яростно обсуждали, смеялись, немногие плакали, из всех услышанных разговоров Брен понял, что на площади произошло что-то значимое в жизни города. Пробравшись между людей, которые сидели у костров, мимо торговцев рыболовным снаряжением, он незаметно проник к площади. От увиденного у него свело скулы, стало давить в висках, глаза наполнились ужасом, появилось ощущение, как будто жизненный свет внутри него погас.
Три до боли знакомых человека, которые еще два часа назад смеялись в доме вместе с ним, которые спасли его, висели тут – на главной площади Примоса и только четвертая виселица пустовала, наводя на судьбоносные мысли.
Ненависть к Гейнцу наполняла Брена до краёв, до дрожи в кулаках в бессильной злобе. Он чувствовал изменения внутри себя, в своей голове, в своём теле. Ненависть никогда не приходит одна, с ней часто под руку приходит и чувство мести. Брен был готов. Был готов мстить Гейнцу и всем его приспешникам.
План созрел быстро, но можно ли убедить толпу, которая только радовалась таким событиям? В «Сугробе» ему это не удалось.
На улице темнело, и люди выходили к кострам обсуждать последние новости, или просто провести досуг за приятным общением с друзьями.
Ослепленный планом мести, Брен не хотел терять ни дня и подошел к первому костру, за которым сидело четыре человека – три мужчины и девушка. Подсев к ним, Брен завёл беседу. Мужчины внимательно слушали Брена, девушка не особо проявляла интерес, его рассказы о «Сугробе», Флине, о несправедливости казни его друзей впечатляли собеседников, но когда речь заходила о Гейнце, взгляд людей менялся.
– Может, это всё и правда, но как мы выживем без Гейнца? Город развивается с огромной скоростью. Все при деле, тепло и еда есть. Что еще нужно? – задавался вопросом один из мужчин
– Развитие города не его заслуга, а ваша, и как только вы будете не нужны – вас запрут в бесполезный «Сугроб», и будете там крутить бревно под плетью до конца жизни! – пытался нагнетать обстановку Брен.
– А я слышала, что «Сугроб» планируют закрыть за ненадобностью, – вступила в разговор девушка.
Брену было ясно, что влияние Гейнца неприкосновенно, страх не чувствовался в этих людях, они просто были счастливы и благодарны, за то, что выжили.
Обойдя три таких костра, он увидел, что результат был один и тот же. Брена не интересовало то, что кто-то может доложить Гейнцу о его разговорах. На последнем «костре» в беседе между обсуждением новостей города, люди упомянули дом Амона, который больше напоминал кабак. Брену ничего не оставалось, как пойти туда, интерес к этому дому также брал своё.
Выяснив маршрут, укутав своё лицо черным платком, Брен направился в сторону дома Амона, не замечая разговоры посторонних людей у костра. У Брена была цель, которая затмевала его разум, но в тоже время он понимал, что завтра его уже может и не быть в живых.
Приближаясь к указанному дому, он понял, что пир в самом разгаре, в окнах горело что-то, напоминающее факелы и освещало помещение в тёмное время суток. Смешливые визги и громкий хохот раздавались далеко от дома. У крыльца стояли два человека и о чем-то яростно беседовали, размахивали руками, незаметно мимо них всё равно было не проскользнуть внутрь.
Поприветствовав и познакомившись с ними, Брен поинтересовался о предмете спора, после услышанного ответа в нём оживилась надежда. Подвыпившие Ричард и Брут спорили о правильности проводимой политики города, о Гейнце и о публичных казнях.
– Я был в «Сугробе», это было невыносимо, и мне повезло выбраться, но в то же время там остаются другие люди, они умирают от холода и болезней, от тухлой еды, которую туда скидывают, от ударов надзирателя. Зачем это всё? – задавал риторический вопрос Брен. – «Сугроб» уже давно не нужен. В нём убивают неугодных Гейнцу людей, тех, кто посмел косо посмотреть на него или на его свиту!
Шум постепенно утихал, и на крыльцо начали выходить оставшиеся люди. От них неприятно пахло кислой огуречной настойкой, в некоторых глазах читалась неприязнь за смену внимания на Брена, но обратного пути у него уже не было.
– Если бы Гейнц сейчас был тут, он бы вас уничтожил за то, что пьёте этот забродивший алкоголь. И тех, кто захотел бы вас спасти, повесил бы на площади, как и произошло с моими друзьями! – продолжал Брен, выдавливая из себя слёзы
– Не уничтожил бы, – прервал речь Брена голос с ухмылкой, – потому что я его главный помощник, и как видишь – я тут! – немного покачиваясь, произнес мужчина.
Он выглядел одного возраста с Бреном, отличало их то, что лицо его было абсолютно здоровым, без ссадин и царапин, было заметно, что он часто улыбался и ,несмотря на словесную перепалку, был дружелюбно настроен.
– Шон, ты же рассказывал, что вся твоя семья одна из первых погибла в «Сугробе», – голос женщины прервал довольную речь Шона
Сборище людей у крыльца, которое насчитывало собой шесть человек, включая Ричарда, Брута и Брена, оживилось при обсуждении событий. Больше всего вопросов было к Шону, призывы к совести и справедливости.
– Пора разбить оковы рабства! – икнувши, скомандовал громкий голос.
Это был Амон, хозяин дома. Густая борода и длинные коричневые волосы, огромное телосложение напоминали викинга из книг прошлого, который любит выпить. В нём сразу ощущались организаторские и командирские способности.
Поддержка была получена от всех, кто находился на крыльце дома. Лозунги сменялись один за другим. Под воздействием алкоголя было решено не медлить, а в эту же ночь проучить «угнетателя народа Примоса». Брен не думал, что всё зайдет далеко так быстро, он начинал сомневаться, мысли о том, сколько судеб может быть искалечено из-за него не давали покоя.