Смеюсь.
– … пол жизни.
Лицо на Экране смеется в ответ.
– Правильное решение…. Однако, тем не менее, Мгновения были лишь началом твоей истории, ведь особую любовь всего Общества, и мою, к слову, тоже…
Он на секунду разворачивается и говорит это зрителям.
– … ты завоевал уже как «старый мастер».
Эффективно понижает тембр своего бархатистого приятного голос. Так что мое прозвище звучит как мягкий, таинственный шорох.
– Наверняка, выбрать подобный путь было непросто?
– Очень.
Это правда. Когда я услышал то предложение Марты, это казалось полным безумием.
– Мы привыкли, что каждый раз нам предлагают все более комплексные, более яркие, реалистичные вещи. Так и есть. Поверьте, я – Создатель, и прекрасно это понимаю.
Прижимаю ладонь к груди.
– Однако, а вдруг распыляясь на много, мы тем самым забираем сами у себя возможность полностью погрузиться в главное и насладиться им?
Я повторяю Марту слово в слово. Помню, сначала чуть не засмеялся, а потом, намного позже, попробовав, понял глубину и гениальность ее идеи. Она знала, что говорила, она сама уже много лет следовала своему совету, но никто кроме нее не догадался…
– Осознать замысел автора, пройти за его мыслью, за его чувствами, вобрать в себя его ощущения, переживания. Разве не из-за них мы вообще беремся создавать что-то? Разве не ими мы хотим поделиться?
Собеседник кивает.
– Вот так я и решил: надо убрать все лишнее и оставить главное.
На самом деле, так решила Марта. Мы поспорили, и я уступил.
– И, как ты видишь сейчас, …
Я, уже не боясь, смотрю в лицо на Экране.
– … это сработало.
***
Впереди лишь тьма. Бесконечная черная ткань пространства. Подернутая редкими всполохами несоизмеримо крохотных точек света…
– Юрген, аккуратно!
Тревожный голос Мадса моментально приковывает мои глаза к ступеням. Их всего две, они широкие, каменные и немного скользкие, по торцам пробегают веселые змейки яркого неоново-зеленого света.
Позади с тихим «бух» закрывается дверь. Обдав спины легким ветерком прохладного воздуха, она лишает нас единственного источника освещения. Мир тонет в темноте, перед глазами несколько секунд еще пляшут его остатки, и мне становится страшно. Не так я представлял себе хранилище великих произведений искусства прошлого.
– Мадс, а что так темно?
Спрашиваю громко, чтобы унять панику. Наблюдая за змейками, спускаюсь по лестнице.
– А-а… Сейчас… Стой на месте.
Мадс, кажется, уже ушел дальше меня. Его голос разносится не слишком гулким, но все-таки заметным эхом, из чего я делаю вывод, что помещение тут должно быть большое. Послушно остановившись, с любопытством оглядываю темноту. В ней, словно в странном ночном небе, поблескивают разноцветные звезды-огоньки, изредка отражаясь то ли в стеклах, то ли на панелях гладкого пластика или металла, а может мне просто кажется…
– Так…
Что-то громыхает, и в паре метров зажигается свет. Лампа с большим плафоном в виде перевернутой чаши для фруктов, установленная на высоком плоском столбе, а под ней – выбеленный в конусе лучей Мадс.
– Здесь обычно не работает освещение. Людей нет, а для картин вредно.
Я подхожу ближе, с удивлением замечаю за спиной Мадса широкие полотна уходящих в глубину помещения нерабочих траволаторов и аккуратную скамейку, будто на остановке транспорта.
– Хочешь, кратко расскажу, как все устроено?
Мадс, кряхтя, опускается на сиденье.
– Ага.
Довольный плюхаюсь рядом. Отзвуки шуршания нашей одежды, перекатываясь и сплетаясь в причудливый шум, постепенно замолкая, облетают пространство. Мы сидим в световом круге вдвоем, одни, окруженные искусственным звездным небом и тишиной.
В предвкушении замираю, люблю, когда Мадс объясняет технические штуки, он хоть и Архитектор, но очень много знает про Хранилища.
– В общем, сейчас мы на одной из станций…
Он машет рукой за плечо.
– … Здесь можно зайти на траволаторы. Первые идут по этому залу, они медленные и двухуровневые, мимо картин по кругу. Вторые, более быстрые, сквозные, доставят, если необходимо, к станциям в других залах. Сразу предупреждаю, без траволаторов тут лучше не передвигаться. Для начала, это очень долго, неудобно, да и заблудиться легче-легкого…
– Понял.
Киваю, добавляя.
– А-а…а.. где картины?
– Ха-х…
Мадс водит ладонью в темноте.
– На стенах, где же им еще быть?!
Смеется.
– Каждая, в своей изолированной ячейке… Оптимальные условия, индивидуально подобранная климатическая настройка.
– Ого!
Я впечатлен, хотя, конечно, по-прежнему ничего не вижу.
– Да, здесь одна из самых совершенных систем хранения в мире!
Подхватывая мой восторг, Мадс хлопает руками по бедрам. За пластиком очков его глаза сверкают. Продолжает.
– Полная автономность, гибридная каталогизация, легкий доступ к любому…
Он наставительно грозит мне своим кривоватым указательным пальцем в белой перчатке.
– … любому, Юрген, а их здесь тысячи, произведений!
– Отсутствие света?
Пытаюсь пошутить. Но Мадс лишь обижено цокает языком.
– Ладно-ладно… Прости.
Вскидываю руки. Мое терпение тает.
– Знаю, тут все супер. Но, серьезно, Мадс. Почему тогда тьма такая, что хоть глаз выколи? Где это все великолепие?
Вместо ответа Мадс недовольно фыркает, а затем нехотя поднимается на ноги. Я тут же вскакиваю следом.
– Пф-ф… Так и быть, непоседа, пошли…
Мгновение 2
Впечатления
– А дальше?!
Марта, кажется, не может усидеть на месте. Я, пользуясь моментом, нарочно не спешу: закидываю ногу на ногу, обхватываю руками затылок и откидываюсь назад, растягиваясь вдоль мягкой спинки дивана.
– Юрген!
Марта недовольно тычет меня в бок.
– Ну, дальше мы пошли по траволатору. Посмотрели картины.
– И-и-и?!
– В общем, мне не понравилось.
Губы Марты сами собой открываются, складываясь в смешной круг.
– Что-о? Не понравилось?!
Она в шоке. А я жутко доволен.
– Ага, какое-то все… простенькое, знаешь, несуразное. Цвета – тусклые, желтые, невыразительные. Рисунок – так себе. Идеи, в основном, вторичные…
Кривлюсь, улыбаюсь кислой улыбкой.
– Совершенно не впечатляет.
– Как так? Может… может вы не то смотрели?
Марта озадачена. На лбу пролегла глубокая складка, а пальцы уперты в подбородок.
– Ты хоть названия прочитал? Мадс, он запросто все перепутает…
– Да, конечно. Все в порядке.
Успокаиваю ее.
– Это залы для посетителей. Там отбиралось самое лучшее. Мадс мне объяснил, самые популярные произведения по запросам. Короче…
Делаю важное лицо.
– Все эти шедевры уже устарели. У нас теперь каждый второй лучше делает.
– Понятно.
Марта грустно вздыхает.
Признаться, я и сам был очень разочарован после нашей с Мадсом дерзкой вылазки. Сколько его упрашивал, так надеялся, что наберусь там опыта, материала, вдохновения, идей, скопирую пару картинок для Потока, получу тонну реакций, а вышло так себе… Хотя мне, в принципе, жаловаться нечего, я сделал Мгновение по мотивам путешествия, и оно произвело фурор. Так что теперь наряду со «старым мастером» меня считают еще и безумным Создателем, вроде тех Лиц, что постоянно творят всякую дичь.
Ха-х, честно, это согревает мою душу куда больше, чем успех парочки Изображений. Опять посыпались приглашения на интервью, на работе все хотят вживую услышать истории, а я рад поболтать. Затмил и удивил даже Марту, что особенно приятно.
– Знаешь, а ведь это странно…
Марта продолжает.
– В Мгновениях собраны те же картины, верно?
– Ага.
Киваю, понимая к чему она клонит. Ну, Марта, милая, будь оригинальней, такое меня уже сотню раз, наверное, спрашивали.
– Так почему они тебе тогда там показались скучными, а в Мгновениях нет?
Ответ прост. Сама могла бы догадаться.
– Наверное, потому что в Мгновениях я их ни разу не видел. Зачем нужен всякий мусор, если есть рекомендации Системы, где мне все подходит, все радует и собраны любимые картины?
Обычно на этом дальнейшие расспросы заканчиваются. Но Марта… Марта… Ох, не нравится мне, как вдруг загорелись ее глаза.
– Постой-постой…
Она смотрит, чуть прищурившись, словно хитрая кошка.
– Ты что, даже не посмотрел свои любимые произведения, Юрген? Ох-хо-хо… Почему?
Торжествует. А мне вдруг становится совсем не по себе, вдоль позвоночника медленно пробегает неприятный холодок. Я напрягаюсь, опускаю руки. Действительно, почему?!
– Ну, мало времени было. Мадс меня подгонял, а они неизвестно где…
Неправда, неправда и неправда. На самом деле, просто не пришло в голову. Как глупо и банально!
– Ага-ага…
Марта мне ни на йоту не верит. Кивает, улыбается широко и довольно. Мы вмиг будто поменялись ролями. Теперь я сижу, повесив голову, а она купается в лучах победы.
– Но я обязательно посмотрю еще. Вернусь… Когда, когда…
Но она уже не слушает. Да я и сам не слушаю… Слова бесцельно сотрясают воздух, а во мне опять растет и набирает силы, будто готовая рассвирепеть буря, серая, неприятная, горькая обида.
Другой Мадс
Мадс – непростой человек. Обычно кажется, он – темная скала, горделиво возвышающаяся посреди шумных людских волн, непоколебимая и неподвластная ни ветру переживаний, ни морю сомнений, или, быть может, дерево с развесистой, пушистой кроной, толстыми переплетенными ветвями и глубокими, надежно впившимися в землю корнями, могучее и твердое, как сталь, истинное украшение любого леса. Обычно Мадс – это синяя глубина океана, та, в которую хочется всматриваться вечно и которая всегда манит тайнами, однако так редко на самом деле открывает их хоть кому-то, нерушимое спокойствие и уверенность внутри постоянно изменяющейся поверхности.
Однако мало кто знает, что на самом деле Мадс – это дюнный песок, это пустыня, что порой превращается из мирного, тихого места в ненадежное, зыбучее бедствие…
В такие дни он просто приходит ко мне без предупреждения, без спроса, заходит в комнату, садится на диван и говорит: чаще о своем прошлом, реже – о настоящем, практически никогда – о будущем. Долгий монолог, пока не иссякнут силы, пока не пересохнет горло, пока не отпустят разум внезапно пробудившиеся чувства. А я слушаю, бывает пугаюсь его, бывает жалею, не всегда понимаю, иногда теряю ход его витиеватых мыслей, но всегда поддерживаю.
Негласный договор. Один, доверившись, обнажает душу, а другой с трепетом и уважением принимает это знание как дар, хранит и дорожит им. И не важно, приятно или тягостно оно есть. Ведь если подумать, разве не в этом суть дружбы?
– Ты же знаешь, я был Архитектором…
По лицу Мадса пробегает знакомая мне легкая дрожь, высокий лоб темной линией разрезает глубокая складка, его глаза – мрачно-голубые, с расширившимися блестящими зрачками, тонут в маске мягких теней, а руки – крупные пальцы, широкие ладони, чуть подергиваясь, опускаются на колени. Он сидит, и напряженный, и рассеянный, натянутый словно струна невидимым усилием собственных переживаний, но в то же время уже будто уставший от них, кособоко опирается плечом о спинку дивана. Одна нога – расправлена, ступня на полу, другая – полусогнута и подтянута под себя. Голова слегка наклонена в сторону, так что рыжевато-медные кудри несимметрично рассыпались по обе стороны от лица.
– Точнее…
Усмехается сам себе.
– Остаюсь им до сих пор, конечно.
Смотрю на него и думаю, что если бы ни высокий рост, ни выступающий под одеждой характерный рельеф упругих развитых мышц, ни крупные, по-взрослому расставленные черты Мадс сейчас легко сошел бы за попавшего в передрягу подростка.
– Но… В общем, помнишь, я говорил, что давным-давно сразу после учебы был в Первых Архитекторах.
Поднимает на меня вопросительный взгляд. Я киваю. Первые Архитекторы – знатоки Системы, такое сложно забыть.
– И ушел оттуда через несколько лет, хотя, что тут скрывать, чертовски любил это дело!
Его пальцы напрягаются, впиваясь и сжимая тонкую ткань одежды, а от подушечек вверх, вытесняя привычный розовато-бежевый тон кожи, медленно расползается желтовато-белая бледность.
– Я ушел и теперь, кажется, буду сомневаться в этом весь остаток жизни.
Он поворачивает голову, задумчиво смотрит в сторону. Тень отступает, и я вижу, как едва-едва подергивается сеть мелких морщинок вокруг опущенных кончиков его глаз.
– Но не хотел бы поступить иначе. Я не жалею. Нет, не жалею. Скорее… скучаю…
От горечи его усмешки мне становится не по себе.
– Ты скучаешь по …?
Не могу понять его до конца.
– Скучаю по загадке, которую так и не смог разгадать…
Он улыбается: грустно и тоскливо.
– Скучаю по размышлениям. Эх, Юрген, так приятно думать!
– Думать?!
Наверняка, мое лицо сейчас выглядит ужасно глупо. Ведь Мадс смеется и кивает.
– Да, думать. Анализировать, искать ответы, мыслить, одним словом. Вот ты Создатель, создаешь Изображения, а Архитекторы, они творят Систему, творят мир. Хотя…
Мадс поправляется.
– Творят – это, конечно, громко сказано. Сейчас в основном слегка улучшают, поправляют, полируют, понимают…
Он вновь обращается ко мне.
– Знаешь, Юрген, сколько времени уходит, чтобы осознать ее всю?
Я мотаю головой.
– Нет, конечно, откуда?
– Вот и я не знаю. Но почти точно больше, чем может позволить себе человек. Поэтому Первых Архитекторов так много. Каждый годами разбирается в своем кусочке, в определенном аспекте, точно отведенных ему границах кода…
Он, забывшись, приподнимает руки и чертит ими эллипсы в такт вырывающимся словам.
– … По одиночке они – просто люди, но вместе, вместе они становятся гораздо большим, чем просто совокупность собственных знаний. Вместе они способны осознанно изменить ее, а значит и мир.
Вздыхает.
– Как Архитектора меня научили думать, мне показали метод и дали задачу. Но я был не согласен тратить на нее всю свою жизнь и ушел. Ушел заниматься Мгновениями – манящей идеей на стыке чувств и разума.
Пальцы, застыв, опять безвольно падают на колени.
– Ты не подумай плохого, Юрген, мне нравятся Мгновения, они похожи на чудо, на магию, на рукотворное волшебство, однако все-таки это немного другое. Я узнал про них практически все. И теперь скучаю…
Мадс опускает голову, тени плотной вуалью обхватывают лицо, скрывая его от моих глаз. Ощущаю, между нами привычная пропасть, и знаю, мне никогда не оказаться с ним на другой стороне.
– Скучаю по тому времени, когда все мои мысли занимала лишь Система… Скучаю по тому чувству, по той надежде, что однажды я решу ее сложную загадку и тоже стану большим, чем я есть.
Его голос затухает и садится.
– Вместе с другими стану большим, чем просто Мадс, большим, чем человек.
Поездка
На белом бочке транспортной капсулы играет свет. Довольный, перекатываясь на глянцевой поверхности, он вдруг то засияет меткими прострелами тонких лучиков, заставляя щуриться и распуская перед глазами фейерверки разноцветных точек, то вмиг растает, не ведая беды, угодив в лапы губительной сыроватой тени каретки. Я наблюдаю за ним до самой последней секунды посадки и, уже устроившись внутри, на мягком удобном сиденье, грустно улыбаюсь ему на прощанье.
Звучит приятный голос диктора, затем трескучий перезвон пряжек ремней безопасности, и вот наши хрупкие тела медленно-медленно вдавливает в бархатистую обивку кресел невидимая скорость.
Марта сидит рядом. Внутри мы вдвоем, и от этого и хорошо, и неловко – настроение у нас обоих паршивое. Я все страдаю после своего неудачного путешествия, она тихо вздыхает по неизвестной мне причине. Надо было вообще отменить всю эту поездку, однако мы в своей общей апатии про это даже не заговорили.
– Марта… Марта…
Я, еле-еле отлипая от сиденья, аккуратно трогаю ее плечо. Она сначала вздрагивает, так что я рефлекторно одергиваю руку, а потом поворачивается, неохотно перекатывая голову по спинке кресла с одной стороны на другую. У нее под глазами синяки, лицо совсем бледное в неярком, сероватом свете капсулы.
– Что с тобой?
Она хмурится. Не хочет отвечать. Однако я не сдаюсь. Ловко просовываю руку сквозь ремни и сжимаю в своей ладони ее хрупкие холодные пальцы.
– Давай, расскажи.
– Это из-за Общества…
Она отворачивается, на щеках разливается легкий румянец – от смущения или, быть может, стыда.
– Тебе вот хорошо…
Она говорит в стену, но я вижу, как от волнения напрягаются мышцы на ее тонкой шее.
– Каждый раз больше и больше реакций. Что бы ни сделал, все нравится. А у меня…
Она вздыхает. Тяжело и горько. Опускает голову и взгляд на наши переплетенные руки.
– Не понимаю. Я отличный Создатель. У меня крутые работы. Но почему, почему, Юрген, они все равно выбирают все самое бездарное и глупое?
Услышав ее слова, я невольно отшатываюсь, моя рука выскальзывает, пальцы раскрываются, но она тут же крепко-крепко хватает их, не давай даже сдвинуться с места, бесконтрольно впивается в кожу полумесяцами ногтей. Поворачивается, и в ее глазах стоят слезы.