– Прости, я-я…
Начинает всхлипывать, крупные капли резво сбегают сверху вниз по лицу, бледному с пылающими красными пятнами.
– … я не имела тебя в виду.
Улыбаюсь, не без внутреннего усилия.
– Хорошо.
И она наконец разжимает хватку. Украдкой кошусь на свои ладони – кое-где кожа покрыта яркими ало-бордовыми полосками с беловатым контуром.
– Так почему, Юрген?
Она еще плачет, иногда смахивает слезы, иногда чуть всхлипывает, сотрясаясь всем телом, но смотри на меня в ожидании ответа.
– Не знаю…
Я пожимаю плечами и усмехаюсь.
– Просто котиков любят все, особенно в Мгновениях, а картины – нет. Люди, что с них взять? … Постой. Так ты из-за этого расстроилась? Из-за реакций?
Она кивает.
– Ага…
Вот бы не подумал?! Марта! А казалось, такая сильная и независимая, всегда полагал, ей вообще на них наплевать.
Она отворачивается и поясняет, чуть жестикулируя нашими сцепленными руками.
– Недавно добавила в Поток работу. Мне она очень нравится, наверное, лучшая, за последнее время точно. Ты же видел, да?
Киваю.
– Видел.
– А ее будто и не заметили вовсе, понимаешь? Реакций меньше, обсуждений почти нет. Никто толком даже к себе не добавил: ни в шаблоны, ни в образы, никто не копирует. Такое ощущение, что все слепые… Пф-ф!
Начинает распаляться и злиться.
– Понимаю, Марта.
И правда понимаю, знакомое чувство.
– Однако нельзя же постоянно нравится всем?!
Мне так Мадс сказал, и это объективная правда.
– Ага…
Она наклоняет голову набок и ухмыляется с легким налетом непривычного для нее едкого сарказма. На щеках еще блестят, высыхая, дорожки слез, а во взгляде уже полыхает огонь.
– Но Лица же нравятся! Съел?
Закатываю глаза и замечаю с нарочным придыханием.
– Лица это другое. Они – Лица…
Марта фыркает.
– Да, ладно, они такие же как мы, люди!
– Но все-таки Лица.
Я кисло улыбаюсь собственному несмешному каламбуру, в тайне надеясь, что это как-нибудь закончит наш опять плавно перетекающий в спор разговор.
Марта несколько секунду выжидательно смотрит на меня, настолько пристально, что по спине пробегают неприятные мурашки, а потом вдруг тоже улыбается.
– Лица, так лица…
Я с облегчением выдыхаю.
– Ну, вот и все.
Лица
– Нет, Мадс, правда, откуда берутся Лица?
Мадс окидывает меня долгим, насмешливо-недоверчивым взглядом, будто не может решить – это я сейчас серьезно или просто решил в очередной раз подшутить над ним.
– Хм… Что совсем плохо отдохнули?
Понижает голос. Переводит тему.
– Да, нет…
Я отмахиваюсь.
– … Отдохнули отлично.
Мы вместе обедаем. У Мадса сегодня совместные часы, а я просто выполз из дома, чтобы составить ему компанию и заодно поговорить. На улице погожий денек, так что мы уютно расположились на открытой веранде и во всю наслаждаемся мягким, теплым солнцем, пушистыми облаками, порой уже без всякого удовольствия морщась от редких порывов игривого прохладного ветра.
– Но все-таки, …
Он, продолжая жевать, недовольно косится, поняв, что так легко ему от разговора не отделаться.
– … откуда?
– Юрген!
– А-а-а?
Настойчиво делаю вид, будто не замечаю раздраженных интонаций в его спокойном обычно голосе.
– Ты серьезно?!
Бросает обед. Вздыхает. Аккуратно прижимая хрустящую бумагу к губам, промакивает рот салфеткой. Я киваю.
– Угу.
– И сам не знаешь?!
– Ну…
Пожимаю плечами.
– Когда-то они были обычными людьми, потом их Потоки просто стали мега популярны в Обществе, привлекли много внимания. И они превратились в Лица. Это ясно.
Мадс закатывает глаза. Мол, и зачем спрашивал. Возвращается к обеду.
– Но…
Я не отстаю.
– Кто конкретно решил, что именно они должны быть Лицами, Мадс? Популярных Потоков завались. Вот, например, мой или Марты. Почему мы не становимся? Давай, отвечай, господин Архитектор.
Мадс хихикает.
– Ох… Эта женщина тебя совсем испортит, Юрген. Теперь вот в Лица захотел, да?
Я фыркаю, недовольно, но с улыбкой.
– Нет. Просто стало интересно. Так кто?
– Система.
– Хм… Ясно. Так и думал. Пф-ф…
Киваю и продолжаю кушать. А Мадс все не отводит от меня внимательного, изучающего взгляда, украдкой следит за мной из-под занавеса густых рыжеватых бровей. Ветер легко треплет его кудри, шумит в ушах, ласково колышет шелестящую листву деревьев под террасой кафе. Мы сидим так пару минуту, молча занимаясь каждый своим обедом, пока наконец Мадс не решается озвучить вслух причину своих сомнений.
– Расстроен чем-то?
Я качаю головой. Аккуратно опускаю приборы в пустой контейнер.
– Нет, конечно. С чего бы?
Мадс делает то же самое и снова промакивает губы салфеткой. Отмахивается.
– Всего лишь предположил… Выглядишь нервным, усталым, задаешь странные вопросы. Будто и не ездил отдыхать в Полис.
Грустно смеемся вместе. Я вздыхаю. И как он все замечает?
– На самом деле, да, но немного. Ничего такого…
Не хочу объяснять, что все дело в словах Марты о нашей вылазке в Хранилище, Мадс Марту и без того уже, мягко сказать, недолюбливает, поэтому разговор невольно повисает в воздухе. Но для нас такое привычно, да и обед закончен.
– Идем?
Он кивает.
– Идем.
Мы встаем из-за стола, подхватываем грязную посуду, в несколько ловких, отработанных годами движений складываем лотки в компактные кубики и отправляем их в мусорные отсеки, оставляем рядом с ними, в автомате, использованные приборы.
Выходим с террасы, по очереди сбегая по крохотной лесенке, в хаосе ритма топаем подошвами о деревянное покрытие ступеней, затем аккуратно спускаемся вдоль отсыпанной дорожки с зеленого холма, который на самом деле – крыша другого здания. Мадс довольно потягивается, словно объевшийся кот, улыбается мелькающему сквозь облака солнцу. А я иду рядом, смотрю на него и думаю, как бы мне так извертеться и напроситься на еще один заход в Хранилище, не испортив при этом Мадсу его только что приобретенное хорошее настроение.
Гнев
– Что?!
Я не верю собственному слуху. Смотрю на Мадса сквозь пластик очков и просто недоумеваю. Это не укладывается в голове.
– Нет ее, говорю.
Мадс повторяет, громче и четче, отрывает взгляд от синевы экрана. Искаженное отражение пиксельного поля мелькает на его линзах прямо поверх тусклых из-за тени надбровных дуг глаз, создавая странный, немного пугающий эффект потустороннего свечения.
– Как нет?!
Он, прищурившись, глядит на меня и усмехается.
– Это ж тебе не Мгновения, Юрген. Привык к хорошенькому. Она в другом Хранилище. Вот…
Поворачивается, пару раз смахивает что-то на экране, облокотившись тыльной стороной свободной руки о его рамку и тыкает пальцем.
– … тут.
Я делаю полшага вперед, смотрю. На карту с красной пульсирующей точкой. На карту с другим континентом.
– Ох, ё-ё!
Из моей груди вырывается то ли вздох, то ли стон, то ли сдавленный крик. Мадс смеется.
– Ага, противоположный конец мира.
– Да как так?! Что это, вообще, такое?!
Я отхожу от стойки и оглядываюсь, задрав вверх подбородок. Беспечно провожу ладонбю в чистой перчатке по липкой, влажной коже лба. Шершавая ткань жадно впитывает пот, оставляя на белом материале отчетливые серые сальные подтеки. Мадс рядом наблюдает, с укоризной скрестив на груди руки.
– Ну и зачем ты это сделал?
Но мне уже все равно. Я его даже не слушаю. Не желаю слушать. Я чувствую, что меня нагло обманули. Провели вокруг пальца и оставили ни с чем. Все эти картины – просто хлам, никому не нужный мусор, медленно рассыпающийся, растлевающий, распадающийся на части, существующий лишь потому, что кто-то когда-то посчитал их достойными такого внимания и запечатал в это Хранилище.
К чему они, если их нельзя просто взять и посмотреть, для кого и для чего, если портятся даже от элементарного света, а самое главное зачем? Зачем они, когда есть Система, изображения и Мгновения. Зачем это дряхлое псевдоискусство, если у нас лучшее и новое?!
– Почему? Почему это … это все…
Чувствую, как внутри тела будто цунами, пока лишь легкий намек, дымка на горизонте, но скоро гигантская волна достигнет берега и обрушится на него всем своим неотвратимым и разрушительным гневом, во мне медленно закипает растерянная ярость. Взгляд скользит по кругу. Металл, лестницы, полотна, стекла, холсты, багеты, огни, темнота, и снова-снова… Калейдоскоп, из которого я не могу вырваться. Калейдоскоп лжи, фальши, разочарований, обид, грусти и тоски. Он уже готов навалиться на меня, поглотить и забрать с собой. И я хоть могу, не хочу убегать.
– Юрген?
У меня кружится голова.
– Юрген?!
Это все такое же тусклое и ненастоящее, мертвое, придуманное, забытое.
– Юрген…
Я слышу голос мамы, и замираю, как вкопанный.
– Смотри внимательно, Юрген.
Она одновременно и строга, и улыбается. Угадываю это по интонациям. Слова звучат прямо около уха, но я оборачиваюсь, а ее нет.
– Не пугайся, все нормально. Я рядом.
Она, ощутив мою растерянность и страх, тут же успокаивает. Тон становится мягким, певучим и мелодичным. Словно она рассказывает мне сказку на ночь.
– Смотри внимательно, милый. Что ты видишь?
Мир вокруг темнеет. Она замолкает.
– Мама?
Я кричу. И голос не мужской, а по-детски звонкий.
Темнота рассеивается. Передо мной стена и картина.
– Что ты видишь, Юрген?
Она повторяет вопрос. Я отвечаю. Перехожу от фигуры к фигуре, привычно перечисляю детали. Мне нравится цвет: очень ярко, смело и живо, нравится выверенная симметрия композиции, которая не раздражает глаз, словно ее создатель высчитывал и выстраивал все по линейке, нравятся изгибы линий, они идеальны и в них нет изъянов от подрагивающих рук, неловких движений или плохо заточенного грифеля. Но отчего-то от каждого взгляда на эту картину мне как-то не по себе: неудобно, некомфортно, страшно. И постепенно чувство усиливается. Обрываю рассказ, спрашиваю.
– Что с ней, мама? С картиной?
Мама улыбается. Она очень довольна. И хоть я не вижу ее, уверен, что чувствую правильно.
– Ничего. Просто это иллюзия, Юрген. Отличная иллюзия, но всего лишь одно короткое мгновение.
Мир опять меняется.
– А вот это…
Мама стоит рядом. Одна ее рука лежит на моем плече, а вторая поддерживает на весу маленький, неказистый холст, натянутый на деревянную раму.
– … это жизнь.
Бух!
Видение меркнет. Резкая боль осколками разлетается по телу. Я кричу и отключаюсь.
Отдых
Дверь тихо скользит по полозьям, мягко упирается в ленту уплотнителя и с едва слышимым звоном закрывается.
Я отправляю вдогонку Марте мяукающего кота – Мадс таки поделился источником своих крутых шаблонов. Она в ответ присылает собственный хохочущих образ, после этого вокруг все затихает.
Я рад и не рад одиночеству. После возвращения из Хранилища мне не сказать, что вообще хочется выходить из дома. Во-первых, иногда еще побаливает голова, падая в обморок, я здорово ударился затылком о бетонный пол, а во-вторых, нет настроения. Все вертится в мыслях это странное видение. Уже в которых раз пытаюсь вспомнить, было ли такое на самом деле, и хоть убей не могу.
Но зато теперь я много создаю. Помогает скоротать время и справиться со скукой, навязчивыми эмоциями, с пробудившимися воспоминаниями о маме и детстве. Делаю разные Изображения, в основном по мотивам увиденных в Хранилище картин. На сей раз я не протупил и заставил Мадса показать мне добрую половину произведений из рекомендованного Потока Системы, к сожалению, самую мою любимую картину, ту, с эффектным мазком месяца, он не нашел – она хранится в другом месте, далеко отсюда. Правда, мои Изображения, хоть мои зрители и не догадываются об этом, очень далеки от истлевающих, потемневших оригиналов…
Как люди в то время вообще могли существовать в таком мире? Все было недоступно, зыбко и мимолетно, сегодня оно существует, а завтра – пожар или потоп – и ничего уже нет. Как они жили, полагаясь лишь на примитивную технику, медленную связь и собственные знания, интуицию, реакции и чувства? Почему не боялись, потому что я вот, например, жутко переживаю, стоит лишь выключить Систему.
Как они творили? Без удобных инструментов, без Экранов, без Потоков и зрителей? Ведь, если подумать, создание даже примитивного статического изображения вне Системы требует огромных, нет, тектонических усилий. Какое тут привычное мне удовольствие, это же совершенно адский труд?!
Но с другой стороны… Эх… не важно.
Марта ушла. И теперь в моем распоряжение весь остаток вечера.
Устраиваюсь поудобнее, утонув в мягкости подушек. Привычно открываю Поток. Теперь он постоянно наводнен реакциями и комментариями, сколько не смотри, не поспеваешь за всеми. Кто-то присылает свои копии, люди делятся масками, шаблонами, даже стандартными Мгновениями, которые они делают из моих Изображений. Порой я отвечаю им, почти всегда хвалю, однако делаю это редко, тонко и избирательно. Это мне тоже подсказала Марта. Некоторые недовольны таким подходом, зато ценность любой моей реакции сразу взлетает до небес.
За последнее время поклонников очень прибавилось: обо мне начали тихо шептаться из-за интервью, потом Общество просто шокировала первая вылазка в Хранилище, а вторая доказала, что я не собираюсь останавливаться на достигнутом, мне прочат место нового Лица, недавно на работе придумали сделать набор интерфейсов в стиле «старого мастера», так что теперь я вроде как крутой Создатель, круче Марты, круче любого моего коллеги.
Только вот…
Закрываю Поток и прошу Систему приготовить рабочую среду Создателей.
… отчего-то все это как-то перестало меня радовать.
Совсем.
Разница
– И что, заскучал дома?
Марта, смеясь, протягивает мне кружку горячего, дымящегося чая. Я, благодарно кивая, принимаю ее, обхватив обеими ладонями сразу. Теплые стенки приятно согревают кожу. Делаю глоток, морщась от терпкости круто заваренного напитка – и как Марта такие пьет, любопытно оглядываюсь.
У Марты я в первый раз.
– Да, немного. Продлили оздоровительный режим.
Она сама садится перед Экранами. Ее мягкие волосы собраны в нестройный пучок на затылке, от движения выпавшие локоны взлетают вверх, поблескивая в рассеянном свете, а потом тут же опускаются, ложась светлыми прядями на темные корни. На ней удобный комбинезон цвета красного краплака, я улыбаюсь, большой карман на груди украшен моей картинкой, и легкий светлый джемпер.
– Крутой костюм.
Салютую ей полупустой уже кружкой. Она усмехается, поворачивается, чуть откидываясь назад, чтобы хорошо был виден карман, и кивает.
– Ага, нашла модель в твоем Потоке. Вот, решила попробовать.
Я соскальзываю со стула и подхожу ближе к ней. Она сидит на низком табурете с мягким объемным сиденьем. В комнате, похожей на мою почти как две капли воды, нет ни привычных диванов, ни кресел, ни миниатюрных столиков. Только светлые стены, вместо моих благородно темных, открытые окна без ширм или штор, выстланный деревянными панелями пол, огромный ковер и пара табуретов в центре.
– Надо тоже такой напечатать…
Я опускаюсь рядом с ней. От резкой перемены положения немного кружится голова, глянцевый эллипс поверхности чая опасно подбирается к самой кромке кружки, но я справляюсь и удерживаю его в границах накренившегося сосуда. Марта смотрит на меня с настороженным беспокойством, я вижу, она напряглась, готова помочь в любую минут, и от этого на сердце становится радостнее и теплее.
– Уф…
Наконец устраиваюсь. Сиденье табурета хоть и удобное, но для меня – маленькое, вытягиваю вперед ноги, стараясь сбалансировать положение тела.
– Что собираешься делать?
Интересуюсь, потому что Экраны до сих пор полупрозрачные. Она игриво щелкает пальцем, и они тут же лениво просыпаются, будто потягиваясь плавно-плавно наливаются внутренним светом, а затем постепенно начинают излучать его вокруг себя. Марта сидит слишком низко, так что Система тут же подстраивает высоту Экранов, опуская их под линию ее взгляда.
– Да, так… Кое-что по работе. Пару изображений. Заказ от Архитекторов.
– А-а-а.
Я киваю.
– Ясно. Значит скоро нас опять ждет обновление.
Марта хмурится. Парой взмахов открывает среду Создателей, добавляет.
– Не люблю их…
Соглашаюсь.
– Ага, я тоже. Страшновато как-то отключаться. Все время думаю, а вдруг у меня в это время сердце остановится, и никто не придет на помощь.
Я смеюсь, но выходит тоскливо и грустно. А Марта смотрит с пониманием.
– Аналогично.
Она улыбается, взгляд веселый, мягкий, но и одновременно напряженный. Как пару минут назад, когда я неуклюже приземлялся на табурет. Ее рука поднимается и нежно ложится на мою, голос серьезен, чуть дрожит.
– Юрген, с тобой точно все хорошо?
Я даже слегка ошарашен таким вниманием. И мне вдруг становится совестно, что я так напугал ее.
– Да-да. Не переживай.
– Ладно.
Она кивает, убирает руку, отворачивается к Экранам. В том месте, где кожи касались ее пальцы, по телу расползается холодок. Секунду мы сидим, застывшие, каждый задумавшись о своем. Потом Экраны вспыхивают вновь, и Марта приступает к работе.