– Да, для Общества. Ведь в конце концов для кого еще вы, Создатели, создаете свои Изображения, Юрген? Что бы ты выбрал, сделай Марта лучше для себя или лучше для всех? И разве это не эгоистично, судить об искусстве лишь через призму собственного восприятия? Что скажешь?
Признаться честно, никогда не рассматривал это с такой точки зрения.
– Не знаю.
Я сконфуженно пожимаю плечами. Мадс вновь отворачивается. Я добавляю.
– То есть, Система подстраивается и под Общество тоже?
– Система не подстраивается ни под кого конкретно, Юрген.
Мадс разжимает руки и мягко улыбается. Он рад, словно наконец добился того, чего хотел.
– Система дает наилучший вариант. Наилучший вариант для творца, помогая ему во всей полноте выразить свои идеи, мысли, чувства, и при этом остаться максимально понятым его же зрителем. Понятым настолько, что зритель становится способным не только воспринять, но и пережить, воспроизвести эти эмоции.
Он смотрит вперед, и я вижу, как он взволнован. Как он старается пояснить мне то, что оказалось таким важным для него самого. И я невольно проникаюсь его волнением, проникаюсь и понимаю его.
– Система не портит твои работы, Юрген, не подменяет их, не коверкает, не искажает. Она, наоборот, тот мост, что соединяет тебя и твоих зрителей, она дарит Создателям свободу от условностей, устраняет ограниченность, разрушает двоякость толкований, помогает всем как никогда глубоко понимать друг друга, делиться друг с другом, открываться, сопереживать. Она делает нас людьми, Юрген. Делает каждого из нас чуть более лучшим, чуть более совершенным человеком, чем мы могли бы быть. Система объединяет нас. И разве это не в этом есть цель искусства? Объединять, улучшать, дарить эмоции, учить сопереживать. Разве не в этом?!
Он, задыхаясь, замолкает.
Мы идем рядом. Вокруг шумит дождь, а под ногами хлюпают лужи. Мы идем и думаем каждый о своем. Однако я больше не чувствую себя ни потерянным, ни обманутым, ни одиноким. Возможно скоро сомнения вернутся. Но это будет потом. А сейчас, сейчас я просто хочу вот так идти рядом со своим другом, шагать по дремлющему городу, наслаждаясь холодом ночи, пролетающими в голове мыслями, послевкусием неоднозначного разговора, чьи отголоски еще витают во влажном, сыроватом воздухе, запахом травы, ласковыми прикосновениями капель дождя и нашим странным, каким-то трансцендентным единством. Единством с миром и с друг другом.
И я знаю, что потом, когда мы разойдемся через пару часов, я приду домой, зажгу Экраны, снова выключу помощь Системы и буду рисовать, как могу, дрожащей, неуверенной рукой выводить неровные кромки луж и освещенные края дорожки, острые кончики листиков травы, кучерявые шапки деревьев, контуры облаков в темном небе, прерывистые полосы дождя. Две фигуры: одну выше, сильнее и больше, одну – пониже, с обвисшими дугой плечами и скрюченной спиной. Две фигуры в бликах города, две тени на мокрой земле. И мне не надо, чтобы это видели другие. Мне не требуется их понимание. Я буду эгоистом и оставлю все себе.
Только себе.
Мгновение 4
Форма
Мягкий смех Марты до краев заполняет промежуток между нами. Она смеется, по привычке чуть откинув назад голову, так что ее волосы, кое-где проскользив, пробравшись упругими змейками по хрупким плечам, по другим прядям, минуя контуры аккуратных ушей, падают на спину красивой переменчивой волной.
Я любуюсь ею. Пробегаю жадным взглядом вдоль изгиба шеи и контура лица, подсвеченных рассеянным розоватым светом солнца вперемешку с голубовато-лиловым свечением уличных иллюминаций, ловлю блеск влажных от смеха глаз, обрамленных недлинными русыми дугами ресниц. Ее рука вдруг, как бы ненарочно, небрежно опускается на мою, а тонкие пальцы, просачиваясь, крепко сжимаются, почти впиваясь в кожу. Это происходит так быстро и неожиданно, что на мгновение я пугаюсь, вдруг она падает, рефлекторно выкидываю вперед свободную руку, чтобы поддержать, но Марта оборачивается и улыбается.
– И как тебе?
Интересуюсь я. Хочу вызвать ее на разговор, завязать обсуждение. Марта еще хихикает, но потом благоразумно прикрывает ладонью губы, будто это какая-то шалость.
– Только не говори, что понравилось?
Уточняю, вдруг ошибся. Но ее лукавый взгляд уже спешит встретиться с моим.
– Ну-у-у…
Она задумчиво качает головой. Невдалеке останавливается несколько человек. Они то и дело любопытно косятся на нас, однако не решаются подойти.
– Фу-ф…
Марта легкими покачиваниями ладони обдувает лицо, раскрасневшееся от веселья. Мы еще раз вместе пробегаем глазами по Форме. И синхронно поворачиваемся друг к другу, изо всех сил стараясь сдержать рвущийся наружу хохот. Громко кашляем. Вежливо оставляем пару реакций, а затем неспешно двигаемся дальше по улице.
Стоит нам отойти, как я тут же принимаюсь бурчать.
– Поскорей бы они перестали показывать ее здесь, честное слово, мне неудобно.
Вздыхаю.
На ближайшем перекрестке сворачиваем вправо и, обогнув пару-тройку других прохожих, начинаем медленно подниматься по искусственным холмам центральной части города, откуда прямо в жилые кварталы ведет живописная грунтовая дорожка.
– Да, ладно…
Марта беспечно и задиристо машет рукой.
– Не ты же сделал. А потом, людям нравится. Они сами выбрали.
Я с притворным упреком смотрю на неё.
– Говоришь прямо как Мадс.
Но Марта, кажется, уже вошла во вкус. И непременно хочет продолжать.
– Это комплимент?
Кончик ее носа взмывает вверх. Глаза ехидно прищурены, на щеках играет озорной розоватый румянец. Я бы обиделся, но не могу. Банально, она слишком красива, когда так азартно задирается.
– Если ты желаешь быть занудным Архитектором, то – да?
Она опять запрокидывает голову и смеется.
– Ох, только не это!
– Тогда нет.
Мой голос начинает звучать суше и резче. Невольно, конечно. Просто Форма меня, и правда, очень расстроила. Она называется «По мотивам старого мастера…», и сделал ее кто-то из поклонников, опираясь на одно мое Изображение. Вроде толковый Создатель, Поток популярный. Только вышло, откровенно говоря, неудачно, настолько идеалистически вылизано, что даже смешно. Однако Общество зацепило. В моем Потоке все в восторге. И именно поэтому Форма теперь торчит в Системе прямо посреди города на улице. А меня это злит и коробит. Я специально повел туда Марту, хотел поговорить, но она лишь веселится.
– Послушай…
Покрепче обхватываю ее руку, стараясь слегка отрезвить, остудить, привлечь внимание. Наши пальцы по-прежнему переплетены и сцеплены, я тяну их на себя, Марта поворачивается.
– … это же нечестно, разве нет?! Почему со мной никто не считается? Я тут думал, может, мне потребовать запретить ее. Не знаю там, высказаться против. Заявить, что не нравится.
Она ухмыляется.
– И зачем?
Я фыркаю. Опять язвит?
Однако нет. Ее взгляд пусть и сверкает, но в глубине сосредоточен и серьезен. Продолжаю.
– Ну… Это же было мое Изображение в конце концов. Все знают, что «старый мастер» – это я. А тут такое… убожество. Никакого уважения. И мне искренне обидно. Обидно, что одну из лучших моих работ превратили в…
Бессильно опускаю руки. Не хочу ругаться при Марте, она этого не любит. Просто с грустью и отчаянием смотрю на нее и замечаю, как выражение лица меняется. Она удивлена.
– Что такое?
Тут же кидаюсь расспрашивать.
– Да, странно.
Теперь смущена. Ничего не понимаю.
– Раньше ты куда меньше переживал. Если не сказать, вообще не переживал.
Поясняет, мельком улыбнувшись и уводя в сторону глаза, словно параллельно разговору думает о чем-то своем.
– Знаю.
Бурчу. И сам отметил.
Это все тот разговор с Мадсом. Это он переменил меня. Внешне я остался прежним. Создаю Изображения для Потока, продолжаю оставаться популярным, работаю, но внутри, внутри.
Я не могу описать. Но после той ночи, я стал… Жадным? Закрытым? Требовательным? Нет. Просто другим. Теперь я часто выключаю помощь Системы и рисую. Этих эскизов никто не видит, почти всегда они не получаются и выглядят нелепо, но даже такие они куда ценнее, чем любые другие. В них столько труда, столько эмоций, вдоль линий словно вьются мои мысли, а в размытых сероватых пятнах сконцентрированы ощущения, воспоминания, чувства, и мне нравится вновь и вновь смотреть на них, отправляясь в моменты, которые никогда уже не удастся пережить второй раз. Они – мои лично изобретенные Мгновения. Они – то, что теперь часто лежит в основе моих Изображений. И, может, поэтому я так кипячусь из-за этой Формы? Может, поэтому мне не все равно, не наплевать, что другие делают с отголосками дорогих осколков жизни?
После небольшой паузы Марта добавляет.
– Хочешь совет?
Пристально заглядывает в глаза.
– Просто успокойся, ладно? И потом, это же хорошо, что твои Изображения так сильно влияют на людей. Привлекают внимание… Разве не это главное?
Пожимаю плечами. Кто ж тут теперь разберет, что главное?
– Хорошо.
Киваю и улыбаюсь. Марта улыбается в ответ.
– Но, согласна, Форма, и правда, не очень.
Она вновь почти смеется.
– Да, понял я, понял. По твоей, ха-х, реакции.
Я выдыхаю, на сердце становится легче.
Мы по-прежнему идем по дорожке, пробираясь сквозь паутину людей и холмов. Марта, задумавшись, молчит, и я не стремлюсь продолжить оборвавшийся разговор.
Наши пальцы переплетены, руки покачиваются в такт несовпадающим шагам. И пусть никто из нас не говорит, мы знаем – все в порядке. Мы вместе, мы понимаем друг друга, мы не одиноки.
Горы
Когда на город опускаются дождливые промозглые дни поздней осени, наши с Мадсом теплолюбивые души всегда устремляются туда, где еще звучат бархатные отголоски вечного лета. Обычно, почуяв наступающие слякотные холода, мы тут же собираемся и уезжаем в какой-нибудь рекреационный Полис на неделю-две, вдоволь наслаждаемся длинными днями, смолянистыми звездными ночами, мягким теплом и жаркими лучами солнца. А возвращаемся назад, лишь когда вновь ощутим свербящую тоску по мрачным, сероватым будням, привычному ритму обыденной жизни, знакомому уюту домашней постели, собственному одиночеству и пейзажам города, подернутого ртутным глянцем дождя под покровом тяжелых, свинцовых туч.
Дома сейчас, наверняка, накрапывает мелкая, противная изморозь, что забирается за воротники и проникает в плотные капюшоны, обдавая кожу неприятным, зябким холодком, но вокруг меня кристально чистый горный воздух, а на далеком синевато-голубом куполе небосвода нет и намека на тучи – лишь безобидные пухлые белые облачка. Под подошвами удобных высоких ботинок поскребывают мелкие камешки. Иногда, подскакивая и перекувыркиваясь с характерным глухим стуком, они устремляются вниз поперек неширокой тропы и отчаянно ныряют со склонов крутых обрывов, или, наоборот, игриво скатываются по пологим участкам горных насыпей, прихватив в компанию пару-тройку соседей. Сквозь тонкую ткань брюк я чувствую колкие листья высоких диких трав, кое-где стрекочут и жужжат насекомые, спина вспотела от солнца, и я невольно думаю, что, наверняка, загорю сегодня.
Мерным ритмом врезаются в сухую твердую почву острия палок, на лямках покачивается удобная сумка. Впереди, ныряя под камни и выступы серых, тусклых, выбеленных светом скал, поросших разве что мхом и мелкими кустиками хилой зелени, охристой выщербленной лентой вьется пешеходная тропка.
Интерфейс Системы заботливо сигнализирует мне о повышенном пульсе и рекомендует остановиться, но я, взглянув на мелькающие цифры, продолжаю переставлять ноги. Дыхание постепенно становится громче, грудь движется амплитуднее, мышцы бедер и икр наливаются тонусом, грозящим завтрашней утренней тяжестью и ноющей болью.
За мной, шурша шагами в своем собственном ритме, неспешно поднимается Мадс, а дальше, вертя головой по сторонам, пыхтя и порой вздыхая, карабкается Марта. Ее потемневшие от пота волосы кое-где прилипли к высокому лбу, а на самом кончике вздернутого носа и выступах щек уже проступает золотистый румянец загара. Иногда до меня доносится отзвуки их упрямых, резких голосов в аккомпанементе сбивчиво дыхания и долгих выдохов. Эти двое умудряются то и дело о чем-то спорить прямо на маршруте. Но я привык и не обращаю внимания.
Мы идем, оставляя за спиной подъемы, после которых иногда останавливаемся на короткие передышки, и легкие спуски, что на обратном пути пророчат усталым ногам крупные неприятности, режем склоны вдоль и поперек, повинуясь капризным зигзагам проложенной тропы.
От четкого такта движений, монотонной работы напряженного тела мой мозг медленно впадает в гипнотический, медитативный транс. И я, погружаясь мыслями в себя и одновременно созерцая красоту окружающего меня мира с уходящими в небо горными пиками, припорошенными у самых вершин пушком сверкающего в лучах солнца снега, с зеленоватыми в крапинку лугами раскинувшихся внизу долин, тонкими змейками прозрачных ручьев, упрямо прокладывающими себе путь сквозь каменистую почву и срывающимися то тут, то там искристыми переливами водопадов, размышляю о том, как здорово вот так шагать налегке посреди всего этого нерукотворного великолепия. Позади – друзья, впереди лишь уходящая в осевшие на перевале облака тонкая полоска тропы. Я рад двигаться, испытывая на прочность собственное тело, и знаю, что буду не менее доволен, когда вернусь назад вечером и наконец расслабленно вытяну утомленные ноги, развалившись в глубине мягкого, комфортного кресла.
В воздухе стрекот и бурчание Марты, и хоть мы с Мадсом уже не раз проходили по этому пути, сегодня все по-своему новое и особенное.
Люди наполняют места, а места навечно изменяют людей, оставаясь частичками их воспоминаний, они умирают и рождаются вместе с ними. Они никогда не будут прежними, сколько ни возвращайся, они никогда не схлопнутся до Мгновения, которое каждый раз несет в себе одно и то же. Они…
– Хм… Может, остановимся?
Требовательный голос Марты, словно глоток ледяного воздуха, отрезвляет затуманенный разум. Я переглядываюсь с Мадсом и в отражении его голубоватых с зеленовато-коричневыми вкраплениями глаз выгляжу одновременно и напугано, и удивленно, и как-то даже потерянно, с угасающими отблесками потухших мыслей на напряженном лице.
– Остановимся… Зачем?!
Мадс совершенно недоволен предложением, он переминается с ноги на ногу, нервно буравя кончиком палки землю. И хотя мы стоим в нескольких шагах от специально оборудованного Пункта отдыха, он будто вовсе не понимает, отчего кто-то вдруг пожелал прервать наш поход.
– Хочу сделать пару Изображений.
Марта спокойно пожимает плечами и, обогнув громаду Мадса, она нарочно едва-едва задевает его за локоть, но не извиняется, уверенно ступает под зеленоватую тень навеса. Шаги гулко отдаются от выстланного деревянным покрытием пола.
Мы провожаем ее молчаливыми взглядами. Мадс поджимает губы, он с секунду тоскливо смотрит в небо, затем, гневно бурча что-то под нос, неохотно заползает в тень. Я двигаюсь следом. Оказавшись внутри, вместе опираемся о широкие крепкие перила, синхронно скрещиваем на груди руки. Не садимся отчасти потому, что вроде как хотим побыстрее уйти, но на самом деле просто знаем, встать потом будет ух как трудно. А Марта тем временем уже что-то делает в Системе.
Мы терпеливо ждем, от скуки рассматривая карту.
– Та-а-к… Если ускоримся, успеем сегодня пройти весь маршрут и еще заглянуть на вон тот хребет. Что скажешь?
Мадс с энтузиазмом тыкает пальцем в пустоту. Он говорит вполголоса. Я киваю.
– Будет круто, вот только…
Завороженно смотрим на одинокую опасную дорожку, ломанной линией очерчивающую на карте, как кажется, края обрыва. Я, конечно, согласился, но, если честно, переживаю за Марту. Она в горах первый раз и к таким испытаниям вряд ли готова.
Мадс понимает все без слов. Он даже не скрывает, что расстроен. Тембр голоса опускается на пол-октавы вниз, брови сходятся грозным «домиком».
– Ну… ладно.
Он хмурнее тучи. Я прямо слышу повисший в воздухе вопрос: «И зачем ты ее тогда сюда притащил?! Мало того, что она постоянно тормозит нас, так теперь еще и подстраивать под нее маршруты, да?».
Между нами медленно концентрируется напряжение.
– Что такое?
Марта безошибочно чувствует перемену настроения. Она настороженно оглядывается на меня, но я молчу, а Мадс рядом только усмехается, ехидно и с едким сарказмом. Отчего Марта со свойственной ей импульсивностью мгновенно решает, будто виноват он.
– Хм-хм..
Она прочищает горло. Долгим, не менее презрительным и недовольным взглядом окидывает Мадса. Тот в ответ упирает руки в бока. Тонкая ткань коротких рукавов его футболки эластично растягивается, огибая контуры напряженных, накаченных мышц. Рядом с хрупкой Мартой, Мадс возвышается словно скала. Но она нисколько не тушуется.
– Больше не смею задерживать.
Глаза пылают из-за полей аккуратной, походной панамы. Пальцы легким движением скрывают среду Создателей. Марта ловко подтягивает к себе оставленные палки, разминает икры и выжидательно смотрит на красного, пыхтящего Мадса с застывшим каменным лицом.