Предполагалось, что после окончания активного участка разгона Земля – Марс, реакторы выключаются, энергетическая установка переходит в режим «холостого хода» и комплекс в течение 150 сут совершает пассивный полет.
Затем начинается второй активный участок полета к Марсу – торможение перед входом в сферу действия Красной планеты (61 суток), полет по скручивающейся спирали для выхода на орбиту спутника (24 сутки), в результате чего корабль оказывается на околомарсианской орбите. Во время 30-суточного пребывания на орбите от комплекса отделяется модуль, который совершает мягкую посадку на поверхность Марса.
Посадочный модуль имел раскрываемый аэродинамический экран, снаружи которого крепился сбрасываемый навесной отсек для стыковки на орбите и торможения и схода корабля с орбиты Марса. Корабль был оснащен посадочной ступенью, цилиндрическим жилым отсеком, соединенным с кабиной космонавтов посредством люка-лаза, а также двухступенчатой взлетной частью корабля со сферической кабиной.
Выполнив исследования, с Марса стартует взлетная часть корабля, которая выходит за орбиту искусственного спутника осуществляет взаимный поиск, сближение и стыковку с орбитальной станцией. Космонавты переходят в жилые отсеки орбитального комплекса, а ненужный уже посадочный корабль сбрасывается. Двигатели орбитальной станции включаются на режим разгона, который продолжается 17 суток в сфере действия Марса и еще 66 – вне его пределов.
После длительного пассивного участка, когда траектория комплекса проходит на максимально близком расстоянии от Солнца (между Венерой и Меркурием), следует 17-суточный активный участок возврата. Фактически это коррекция траектории с целью уменьшения длительности полета путем увеличения скорости. Далее снова идет пассивный участок, а за трое суток до полета к Земле реактор включается вновь, уменьшая скорость комплекса. При входе в сферу действия Земли от корабля отделяется спускаемый аппарат.
К моменту подготовки данного варианта марсианского корабля в советской космонавтике создалась сложная ситуация. Стало очевидно, что лунная программа с ее первоначальным престижно-пропагандистским напором провалилась. Поэтому в начале 70-х официально было заявлено о создании орбитальных станций, одной из целей которых было выяснение возможности длительно летать в космосе без искусственной тяжести. По мнению многих отечественных специалистов, работа по станциям могла идти в рамках проекта марсианского корабля.
Необходимо было постепенно отработать ракету Н-1, что позволяло создать тяжелую орбитальную станцию как первый этап полета, а затем совершить одну из грандиознейших и впечатляющих экспедиций XX века. Однако полное прекращение работ по одному из ключевых элементов обеих программ – ракете Н-1 – поставило крест на полетах и к Луне, и к Марсу.
* * *
– А вы не торопитесь, Алексей Иванович, – сказал Лось, поглядывая на лазоревые цветы. – Частная российская компания представила эскизный проект полета и высадки на Марс экспедиции из шести космонавтов. На корабле планируется установить видеокамеры, которые будут передавать на Землю подробности происходящего на борту в режиме реального времени. Об этом на пресс-конференции в Москве сообщил один из участников проекта, начальник отделения Центрального научно-исследовательского института машиностроения Георгий Успенский. Представитель частной компании Олег Александров заявил, что компания готова взять на себя все финансирование разработки, выгодно отличающееся от уже существующих проектов меньшей ценой и в более сжатые сроки. По словам Александрова, стоимость отправки российской экспедиции к Марсу составит от 4 до 5 млн. долларов, что существенно ниже других российских предложений, оцениваемых от 14 до 30 млрд долларов. Россияне будут лететь на Марс три года.
– Да, заехали, – сказал Гусев.
15. СОЛА РАССКАЗЫВАЕТ МНЕ СВОЮ ИСТОРИЮ
Когда сознание...
Когда сознание вернулось ко мне... Мы должны все, что можно, и все, что нельзя, совершить…
«Мы должны все, что можно, и все, что нельзя, совершить – но добиться успеха. Так смелей же вперед – ибо Англия ждет! Мы положим врага на лопатки! Кто чем может себя оснащай! Настает час последней, решительной схватки!» Тут Банкир свои слитки разменял на кредитки и в гроссбух углубился угрюмо, пока Булочник, баки разъерошив для драки, выколачивал пыль из костюма. Билетер с Барахольщиком взяли брусок и лопату точили совместно, лишь Бобер продолжал вышивать свой цветок, что не очень-то было уместно, – хоть ему Барабанщик (и Бывший судья) объяснил на примерах из жизни, как легко к вышиванию шьется статья об измене гербу и отчизне.
Когда сознание вернулось ко мне, и мне сказали, что я только одно мгновение лежал без чувств, я сразу же вскочил на ноги и стал искать свой меч. Я нашел его торчащим в зеленой груди Цада, который лежал мертвым на мху цвета охры, покрывающем высохшее морское дно. Когда я совсем пришел в себя, я увидел, что его меч пронзил левую половину моей груди, но задел только кожу и мышцы, покрывающие ребра, вошел в мою грудь и вышел пониже плеча. Когда я наносил свой удар, я повернулся так, что его меч прошел через мускулы, причинив болезненную, но безопасную рану.
Я вытащил меч из своего тела и точно так же достал и свой меч, потом повернулся спиной к его уродливому телу и направился, унылый, страдающий и мрачный к повозкам. Ропот одобрения марсиан провожал меня, но я не обратил на него внимания.
Окровавленный и обессиленный, я добрался до женщин, которые, будучи привычны к такого рода происшествиям, перевязали мои раны и приложили к ним те изумительные целебные средства, благодаря которым гибельны бывают на Марсе только самые ужасные смертельные раны.
Как только они отпустили меня, я поспешил к повозке Деи Торис, где я увидел мою бедную Солу с перевязанной грудью, но, по-видимому, не пострадавшую в стычке с Саркойей: кинжал ударился в одно из металлических украшений, которые она носила на груди, скользнул в сторону и только слегка задел ее тело, нанеся ей пустячную царапину.
Когда я приблизился, я нашел Дею Торис лежащей навзничь на шелках, и все ее хрупкое тело содрогалось от рыданий.
Она не обратила внимание на мое присутствие и не слышала моего разговора с Солой, стоявшей совсем близко от повозки.
– Ее обидел кто-нибудь? – спросил я Солу, указав кивком головы на Дею Торис.
– Нет, – ответила она, – она думает, что вы погибли.
– И что некому чистить зубы у кошки ее бабушки? – спросил я, улыбаясь.
– Я думаю, что вы несправедливы к ней, Джон Картер, – сказала Сола. – Я не понимаю ни вашего, ни ее поведения, но только я думаю, что внучка десяти тысяч джеддаков никогда не стала бы оплакивать таким образом гибель существа, которое она считает ниже себя, или кого-нибудь, к кому она не относилась бы с величайшим уважением. Она принадлежит к гордой породе, и вы, наверное, сильно оскорбили или обидели ее, раз она не хочет обращать на вас внимания, когда вы живы, и так оплакивать вашу гибель.
– Слезы не так часто приходится видеть у барсумцев, – продолжала она, – и поэтому мне так трудно объяснить, что они могут значить. За всю свою жизнь я видела только два плакавших существа, помимо Деи Торис: одно из них плакало от горя, другое – от не нашедшей выхода ярости. Первой была моя мать, много лет назад, перед тем, как они убили ее; второй была Саркойя, когда они сегодня оторвали ее от меня.
– Ваша мать! – воскликнул я. – Но, Сола, вы ведь не могли знать ее, дитя!
– Я знала ее. И я знаю моего отца, – добавила она. – Если вы хотите услышать необычную и совсем не барсумскую историю, приходите сегодня вечером в нашу повозку, Джон Картер, и я расскажу вам то, о чем я за всю мою жизнь никому еще не говорила. А теперь уже подан знак выступать в поход. Вам надо идти:
– Я приду вечером, Сола, – пообещал я. – Передайте Дее Торис, что я здрав и невредим. Я не стану надоедать ей, и будь покойна, я не подам вида, что видел ее слезы. Если она захочет меня видеть – я явлюсь немедленно на ее зов.
Сола вошла в повозку, которая немедленно заняла свое место в ряду других повозок, а я поспешил к ожидавшему меня тоту и тоже помчался вскачь на свое место подле Тарс Таркаса в арьергарде колонны.
Мы представляли собой чрезвычайно внушительное и способное нагнать страх зрелище, двигаясь таким образом по желтому пейзажу: двести пятьдесят разукрашенных и пестро размалеванных повозок, впереди которых ехало верхом двести воинов и вождей, по пять в ряд, на расстоянии ста футов, и сзади такое же количество воинов, в том же порядке.
Мы шли поросшей мхом пустыней, где не видно было никаких следов оттого, что едва колесо или ступившая нога перемешается дальше, опустившийся было под их давлением мох снова занимает прежнее положение. Мы могли быть духами умерших в этом мертвом море этой умирающей планеты, так мало было слышно и заметно, что мы идем.
…Я еще слышу, в памяти, те холодно произнесенные слова, и еще могу вспомнить свои протесты. Кажется, я отчаянно волновался и пытался убедить друга позволить сопровождать его в те могильные глубины, но тот оказался тверд.
…Он даже пригрозил, отказаться от спуска вовсе, если я продолжу настаивать, и угроза подействовала – лишь он знал, что делать дальше. Это я еще помню, хоть больше не знаю, что мы искали. Я уступил, а Варен стравил провод и начал собирать оборудование. По его кивку я взял аппарат и сел на старую, обесцвеченную могильную плиту рядом с недавно раскрытым отверстием. Затем он пожал мою руку, взвалил на плечи катушку провода и исчез склепе.
Вечером этого дня мы остановились у подножия холмов, к которым мы направлялись уже два дня и которые служили южной границей этого необычного моря. Наши животные целых два дня обходились без питья, а до того они не имели воды около двух месяцев, почти с того самого дня, когда они оставили Тарк, но, как мне объяснил Тарс Таркас, они мало нуждаются в воде и могут питаться мхом, который покрывает Барсум и содержит, по его словам, достаточно сока, чтобы удовлетворить нетребовательных животных.
Поужинав куском сыроподобной пищи и растительным молоком, я отправился к Соле и нашел ее работающей при свете факела над сбруей для Тарс Таркаса. Она взглянула на меня, когда я подошел к ней, и лицо ее сияло радостью и приветом.
– Я рада, что вы пришли, – сказала она, – Дея Торис спит, и я одна. Мое племя мало беспокоится обо мне, Джон Картер: я слишком непохожа на них всех. У меня невеселая судьба – прожить с ними всю жизнь, мне часто хотелось быть обыкновенной зеленой марсианкой, не знающей ни любви, ни надежды, но я узнала любовь, я должна погибнуть.
– Я обещала вам рассказать мою историю, вернее, рассказать историю моих родителей. Я знаю вас и жизнь вашего народа, и я убеждена, что мой рассказ не покажется вам слишком диким, но сколько может помнить самый старый из тарков, ничего похожего не случалось среди зеленых марсиан, и даже в наших легендах нет ничего подобного.
– Моя мать была очень невелика ростом. Она была так мала, что ей не сочли возможным поручить деторождение, оттого, что наши вожди выбирают матерей главным образом за рост. Она была также менее холодна и жестока среди большинства марсианок, и так как она находила мало удовольствия в их обществе, она часто бродила одна по пустынным улицам Тарка или сидела среди цветов, покрывающих расположенные близ города холмы, и мечтала и думала о разных вещах, которые, как мне кажется, из всех таркианских женщин могу понять только я одна, оттого, что я дочь своей матери!
– И здесь, среди холмов, она повстречала молодого воина, на чьей стороне обязанности лежало стеречь пасущихся зитидаров и тотов, следить, чтобы они не убежали за линию холмов. Сначала они говорили только о таких вещах, которые занимают большинство тарков, но, мало-помалу, по мере того, как они чаще встречались, не случайно, как теперь уже стало ясно для обоих, они заговорили о самих себе, о своих желаниях, надеждах, мечтах.
Целых шесть лет они скрывали ото всех свою любовь. Она, моя мать, принадлежала к свите великого Тала Хаджуса, а ее возлюбленный был простым воином. Если бы стало известно, что они преступили законы и обычаи тарков, они погибли бы оба на большой арене перед лицом Тала Хаджуса и несметной толпы.
Яйцо, из которого я появилась на свет, было спрятано под большим стеклянным сосудом в самом высоком и недоступном из полуразрушенных замков древнего Тарка. Моя мать навещала его раз в год, в течение всех пяти лет, которые длится инкубационный процесс. Она не решалась приходить чаще оттого, что она боялась, что за каждым ее шагом следят. За это время мой отец успел сильно выдвинуться и получил оружие многих вождей. Но однажды надежды его были разбиты навсегда, по крайней мере, в части, касавшейся спасения тех, кого он любил: его назначили в далекую экспедицию на покрытый льдами юг, чтобы вести войну против местных жителей и отобрать у них их меха, оттого, что таков обычай зеленых барсумцев: они никогда не работают над тем, что они могут отобрать у других в бою.
Его отправили на пять лет, и когда он вернулся, уже три года, как все было кончено. Около года спустя, после его отъезда и незадолго до возвращения экспедиции, отправившейся, чтобы привести детей из общественного инкубатора, яйцо вскрылось. Моя мать оставила меня в старом замке, еженощно навещала меня и расточала мне все те ласки, которых должна была лишить нас жизнь в обществе. Она наскоро обучила меня языку и обычаям сословия, и однажды ночью рассказала мне ту самую историю, которую я сейчас рассказала вам, и довела ее до этого места, стараясь внушить мне необходимость полной тайны и величайшей осторожности, которую я должна буду соблюдать, когда окажусь имеете с другими юными тарками, чтобы никто не мог догадаться, что я знаю больше, нежели они, чтобы я ни словом, ни движением не обнаружила своего чувства к ней или того, что я знаю, кто мои родители; потом, крепко прижавшись ко мне, она прошептала мне имя моего отца.
Вдруг свет сверкнул и в темноте комнаты перед нами предстала Саркойя, пристально смотря своими злобными блестящими глазами на мою мать. Очевидно, она слышала весь разговор моей матери, и что она уже давно подозревала мою мать, вследствие ее долгих отлучек, что доказывало ее присутствие в этой комнате в эту ужасную ночь.
– Она не слышала только одного, и этого одного она не знала – имени моего отца. Это стало ясно из ее настойчивых требований, обращенных к моей матери, назвать имя того, с кем она согрешила, но никакие угрозы не могли вырвать его у той, и чтобы спасти меня от неизбежных пыток, она солгала, сказав Саркойе, что она одна знает его имя и никогда не сказала бы его ребенку.
Еще раз пригрозив ей, Саркойя поспешила к Талу Хаджусу, чтобы известить его о своем открытии, и едва она вышла, как моя мать завернула меня в шелка и меха своей ночной одежды, так что меня с трудом можно было заметить, вышла из здания и побежала с безумной быстротой к южной окраине города, в ту сторону, где находился мужчина, к чьей помощи она не могла взывать, но чье лицо-ей хотелось увидеть еще раз перед смертью.
– Когда мы приблизились к южной окраине города, мы услышали шум со стороны единственного прохода, который ведет через дальние холмы, и которым пользуются отряды, идущие с юга, с севера, с востока, с запада. Шум, который долетел до нас, были крики тотов и рев зитидаров, к ним примешивались бряцание оружия, сопровождающее тело убитого воина. Первой мыслью моей матери было, что это отец возвращается из своей экспедиции, но она знала тарков, и это удержало ее от того, чтобы побежать очертя голову ему навстречу.
Спрятавшись в тени арки, она ждала, чтобы кавалькада поравнялась с ней. Когда передняя часть процессии проходила мимо нас, меньшая луна осветила своим волшебным светом всю картину. Моя мать еще дальше ушла в дружественную тень, и со своего наблюдательного поста увидела, что экспедиция эта была не той, с которой отправился мой отец, а что это везли из инкубатора юных тарков. В мгновение ока план ее был готов, а когда большая повозка поравнялась с нашим убежищем, она побежала рядом с ней, прячась в ее тени и страстно прижимая меня к своей груди. Когда на большой площади началась сутолока, она толкнула меня в толпу других детей, чьи стражи были рады, что настало мгновение, когда они могут снять с себя ответственность, лежавшую на них во время пути. Нас ввели в большую комнату, где нас приняли женщины, никогда до сих пор не видевшие и не сопровождавшие экспедицию, а на следующий день нас распределили по свитам отдельных вождей.