Заодно проверил как там тюнинг ««патрика»» поживает. Долго мне еще ждать? Оказалось – долго.
- Быстро, недорого, качественно. Выбирай, Димыч, два из трех, - хохотнул в трубку старый автомеханик.
И раз я оказался дома, то пользуясь благами цивилизации, засел в интернете. Смотреть картинки из Америки разных времен. Англия меня как-то не прельщала, а никакого другого языка кроме английского я не знал. Разве что чуток польского.
Скопировал на винт несколько видов их прав на управление автомобилем. Повезло – нашел аризонские из 1960-х годов, что совсем торт - без фотографий. Вот тебе и основной документ жителя США.
Паспортов внутренних у них там до сих пор нет, а карточки социального страхования появятся для поголовного контроля над гражданами там еще не скоро – в 1970-х. И система эта оказалась намного эффективней паспортной. Отказаться от социальной помощи государства там смогли меньше процента населения – даже амишей [А М И Ш И – потомки эльзасских и голландских переселенцев. Которые из религиозных соображений не пользуются благами цивилизации – электричеством, машинами и химическими удобрениями. Даже одеваются по модам простонародья 19 века. Трудятся в сельском хозяйстве. Не занимаются миссионерством и редко когда принимают чужаков в свои общины. Отрицают военную службу. Ценят ручной труд и семейные ценности. Компактно проживают в США и Канаде.] учли, соблазнив выплатами за экологичность производимого ими продовольствия, а номера таких карточек социального страхования индивидуальные сплошь по всей стране.
Да и шестидесятые годы мне больше нравятся. Маккартизм и охота на коммунистических ведьм осталась в прошлом, как и излишняя шпиономания. Карибский кризис разрешился мирно. Впереди еще ««детант»» грядет. В разгаре разгул хиппи, рок-н-ролла, ««черных пантер»» и прочих гражданских свобод, включая в них свободную любовь. Правящий Америкой класс гайки туго заворачивать начнёт ближе к восьмидесятым. Как на полную катушку заработает у них программа социального обеспечения с поголовной регистраций граждан. А пока: ««делай любовь, а не войну!»».
Хотя война тоже есть. Во Вьетнаме. Но на внутренней жизни Америки, кроме демонстративных сожжений повесток в армию пацифисткой молодежью у Белого дома, она пока не сказывается.
И никакой электронной слежки за гражданами пока еще не придумали.
Золотое время.
Потом всё будет намного хуже и строже.
Покорпев в фотошопе сделал болванку водительских прав из Аризоны на имя Яна Ковальски – так привычнее и мне, и мой акцент будет залегендирован. А если где и затуплю, то не страшно. Американцы сами про поляков анекдоты рассказывают, такие же, как в позднем СССР про чукчей.
Осталось только решить ребус с бумагой, на которой делать права. А то можно и подпалиться как ««Бранденбург-800»» с никелированными скрепками в 1941-м году.
Потом с удовольствием прогулялся по центру Москвы. Совместил отдых с шопингом.
Купил Василисе пляжный набор с раскладной сумкой-подстилкой на основе тонкого поролона, с двумя большими махровыми китайскими полотенцами. Одно с дельфином, другое - с яркими райскими птицами. Шляпу соломенную с большими полями воланом. И настоящее парео индонезийской фабрикации - красивое. Сланцы пляжные до кучи. А вот купальник покупать ей не стал – нечего баловать. Скрывать от меня красоту ее тела – грех.
Добавил ей фирменный набор увлажняющих кожу кремов и берегущих ее от солнца. Ну и себе заодно приобрёл упаковку депилятора с экстрактом ромашки и алоэ.
Захватил ящик пива в банках к будущей поездке на море. А что? Гаишников там днем с огнем не найдёшь. Разве, что какой неандерталец приколется с полосатым каменным топором.
Уже на выходе из торгового центра увидел на витрине красивую шелковую комбинацию всю в кружевах. Под цвет Василисиных глаз. И не удержался от такого подарка своей женщине. Придет ночью – подарю. А так обойдется только пляжным набором.
Дома решил вздремнуть на привычном месте. Вернуться я могу практически в то же время, когда ушел. Никто там и не заметит особо моего отсутствия.
Проснувшись, устроил подробный серфинг по интернету про банк ««Нанодин»», что в девяностых устроил долларовый дождь на Большой Грузинской улице в Москве. Можно было бы и МММ потрясти, но там больше рубли. А мне нужны доллары. Причем доллары старые, без новомодных систем защиты.
Но кто-то интернет сильно почистил и никаких упоминаний о долларовом дожде в несколько миллионов не осталось. Хотя я, в свое время, этот долларовый дождь наблюдал собственными глазами из-за омоновского оцепления.
Пришлось, как участковому, обходить все квартиры на верхних этажах этого кирпичного здания. Хорошо еще, что это была башня в один подъезд. С помощью маленьких ««глазков»» следил. Но нашел, потратив на это целых трое суток ««осевого времени»», прошерстив две осени второй половины девяностых.
Офис этого банка был устроен в обычной трехкомнатной квартире. В одной комнате приёмная аж с темя секретутками, в смежной – начальник мордатый сидит. В третьей кассиры с кучей пластиковых сумок типа ««мечта оккупанта»». На моих глазах одну из них после подсчета наполняли пачками долларовых купюр, в обвязке резиновыми пассиками. М-дя… Что-то штат этого банка меньше минимального, а деньгами ворочают солидными. Причём именно ворочают. Сумками.
Дождался, когда закончится у них рабочий день и останется в квартире только один охранник, уткнувшийся в телевизор в обнимку с чайником на кухне, а остальные комнаты запрут, создал ««окно»» в кассу и умыкнул оттуда пару тяжеленых сумок. Всё равно на следующее утро они устроят из окна на улицу долларовый дождь, перед омоновским обыском. Кто считать будет: сколько куда улетело?
Когда вернулся к тарабринскому отелю на колёсах, водовозы закончили свою работу и разворачивали большие бочки на конной тяге на выезд с этого огороженной колючей проволокой объекта.
Сумки с валютой запихнул в багажник, а подарки Василисе - в салон.
Дождался, когда водовозы уедут, и подкатил к желтому вагону.
Явочным порядком, заперев изнутри, приватизировал я смежное купе, которое от меня через санузел. И там уже сел рассмотреть подробно свою добычу, о которую чуть руки не оборвал. Всё же бумажные деньги – очень тяжелая ноша.
В одной сумке были только 100-долларовые купюры - и старые, и новые вперемешку, в другой – долларовая мелочь, уже разделенная в пачки по номиналу. В грубой прикидке досталось мне свободно конвертируемой валюты около десяти миллионов.
Вот, Митя, ты и стал долларовым миллионером. А толку?
Впереди куча работы по отделению купюр девяностых годов от более ранних. Как определять - я на флешку записал. И пару батарей зарядил для ноута. Его тоже с собой притащил – так мне привычнее работать. И зарядное устройство на солнечной батарее не забыл, помня, что электричества у Тарабрина нет, а в этом старом вагоне оно только на ходу появляется от вращения осей.
Позвали на ужин.
Сказал, что поем в вагоне-ресторане. С Василисой.
Ужин прошел, как пишут в газетах, в дружественной обстановке. Вдова, как оказалась, умела пользоваться столовыми приборами. На любом банкете за нее не было бы стыдно.
- Отец научил, - правильно поняла женщина мой удивлённый и вопрошающий взгляд. - А его в свое время его отец. А того – дед. У нас вся семья так умеет.
Удивила. Честное слово.
Хотел я проявить демократичность и кухарку за наш стол посадить, только та с испугом отказалась. Впрочем, исправно работала за официантку, перепоясавшись чистым фартуком.
После ужина опять скакнул в Москву девяностых.
Маршрут выбрал такой, чтобы самому с собой не пересечься. На другом конце города. Во избежание… Хрен его знает, чего ««во избежание»», но поостерегся на всякий случай. Вдруг сам себя прошлого коснусь и аннигилируюсь нахрен?
Поменял в обменнике две сотки баксов и купил на оптовке пару десятков сумок того же фасона ««мечта оккупанта»», только небольших. Рюкзак неприметного дизайна и несколько блоков германских сигарет ««НВ»» - нравились они мне раньше, пока не пропали из продажи в 1999-м. И блок одноразовых зажигалок ««Bic»» в пластиковой кассете.
И для Васьки килограммовый пакет сухого порошка сока маракуйи. Испанского. Только добавить воды и подождать пару минут. Не какая-то там галимая химия, а реальный сублимированный фрукт. Экзотика! Удивлять бабу, так удивлять.
Чая в подарочном наборе в жестяной красивой коробке. И просто хорошего байхового в картоне. Жестянку в подарок Тарабрину. Остальное ««тильки для сэбэ»». Надоел уже квас.
Кофе растворимого пару банок. Французского. Гранулированного. Хоть сам такого не люблю особо, но долго искать нормальную джезву и ручную кофемолку охоты не было. А под руку не попалось. Раньше армяне такими вещами активно торговали. Джезвы были из настоящей красной меди, изнутри луженые оловом. А сейчас их что-то не видно на этом рынке.
Грязь, везде упаковка использованная валяется. Лотки продавцов в железных морских контейнерах. Тут тебе и витрина, и прилавок, и склад. Кругом потомственные хабалки торговые и бывшие интеллигентные люди, переквалифицировавшиеся в торгашей, и ещё стесняющиеся своего нового статуса. И толпы озабоченных горожан, ищущих товар подешевле.
Из динамиков над рынком с надрывом выла Тяня Буланова, наводя тоску. Но уверенно отнимала у Пугачевой основного ее слушателя – баб среднего возраста, средней внешности и со средним образованием.
Тошно мне стало от такой наглядной картины обильной разрухи. До сих пор не пойму: как это, всеми фибрами души ненавидящая ««торговое быдло»», советская интеллигенция добровольно отдала страну этим же торгашам в руки, а сама осталась у разбитого корыта. Причем, отдавала, активно при этом похрюкивая. Видно ждали они для себя от новой власти за поддержку чего-то подобного указу «О вольности дворянской», но… за что боролись, на то и напоролись. Кормить бездельников и трепачей были согласны только коммунисты.
Уходил с рынка под задорный хит девяностых. ««Комбинация»» пела ««Бухгалтера»». Героя нового времени.
Вернулся в тарабринский мир, нагруженный как ослик. Пора мне набирать в команду ««верблюдов»», как это челноки делали. Только вот засада: тарабринских местных мужиков, здесь уже рожденных, брать нельзя – на обратном переходе в свое ««осевое время»» они помрут. У Степаныча самого команда торгашей из пришлых личностей, как Василиса объяснила - набранных с бору по сосенке из разных времён.
- Так-то ты меня ждешь, милёнок разлюбезный? – грубо толкнула меня сердитая Василиса.
Надо же... Уснул я с пачкой долларов в руках, раскладывая ими пасьянс по годам выпуска.
И лампа керосиновая горит.
И ноутбук пашет, батарею жрёт.
Совсем забыл за эти трое суток ««потустороннего времени»», что сам же и приглашал Василису на ночной перепихон. Это я трое суток пахал без продыху, а для нее только-только день прошел, в который мы купаться на море ездили. Стыдобища. Позор на мою бывшую седую голову.
- Что это? – спросила Василиса, поднимая со стола банкноту. - Чего это тут пять?
- Деньги, - ответил я. – Пять долларов.
- Странные какие-то деньги, – покачала головой вдова. – У нас они совсем не такие. Где это такое тратить можно?
- В Америке.
Женщина что-то прикинула для себя в молчании и, решившись, спросила.
- Возьмёшь меня туда с собой? Любопытно поглядеть, как в других местах люди живут.
Вот-вот… тратить твои деньги любая баба готова в любой момент.
- Взял бы охотно, - ответил я, ничуть не погрешив против совести, - да только ты вернуться обратно не сможешь.
- Да. Трепались дворовые тарабринские бабы о чём-то таком. - Согласилась со мной Василиса и задумалась.
- Семья твоя большая? – интересуюсь.
- Семеро братьев и сестёр. Два десятка племянников и племянниц. У священников всегда большие семьи. У нас еще средняя была. – Улыбнулась Василиса. – Одна я пустоцвет.
- Часто с ними видишься?
- Как когда... – отвечает. – По большим праздникам собираемся у кого, по очереди. Но больше по разным там радостным или трагическим случаям. Последний раз все виделись на похоронах матери.
- Так вот. Если мне тебя с собой в другое время взять, то ты их никогда больше не увидишь. Никогда. Осознаешь? Я один у папы с мамой рос. Всегда хотел братьев иметь. И сестёр. Но…
- Поняла. А жалко.
- Лучше на это погляди, – передал я ей подарочную коробку с комбинацией.
Пусть отвлечётся.
- Это мне? – охнула Василиса на яркий картон упаковочной коробки, а руки ее уже сами собой атласный бант развязывают.
- Тебе. Тебе. – Улыбаюсь своим беззубым ртом.
- Какая красота, - ахнула Василиса, разворачивая комбинацию. – Но срамота же жуткая.
- А ты только для меня ее одевай. Вместо этой, - дернул я за длинную батистовую ночную рубашку.
- Ну, разве только для тебя, когда никто другой не видит, - склонила голову к плечу.
Серьги висюльки брякнули. Мои серьги.
- Вот и переодевайся прямо сейчас, - предложил императивно.
Переоделась Василиса при мне и быстро, но покраснела только, когда увидела себя в зеркале.
- Стыдоби-и-и-ища… Но и красотища-то какая, - шептала она, крутясь перед зеркалом, оглаживая на себе темно-синий шелк с голубыми кружевами.
- А по мне, так в ней ты просто королевишна, - довольным тоном проворковал я.
Уже на постоянном моём диване в смежном купе, когда отдышались от ударного секса, я спросил.
- Чем же такой старый бабуин, как я так привлёк упертую бобылку, что склонилась она к блуду?
Что характерно, кружевную комбинашку - по молчаливому согласию, - мы с неё не сняли. И касаясь жестких синтетических кружев, дополнительно возбуждались от таких прикосновений.
Василиса честно ответила, даже не задумываясь.
- Ты необычный. Не похож ты на наших мужиков. Да и бабий час пришел. Я ребеночка хочу, пока не пришла пора родилку на кадилку отдавать.
- А с мужем у тебя детей не было?
- Как-то не получалось у нас, – грустно ответила женщина.
Ну да… контрацепции в местных общинах тут видимо никакой. Так что либо она бесплодна, либо таковым был ее муж.
- Давай еще раз повторим, - раздухарился я. – Может у нас и получится.
Что-то мне тоже наследника захотелось. Раз уж вторая молодость обломилась. Первую-то я всю на свои эгоистические хотелки растратил.
Через сутки у меня начали резаться зубки. Как у младенца. С болью и зудом. На этот раз я подготовился и вывез из Москвы девяностых болеутоляющие таблетки с кодеином, которые потом запретили к продаже. Так что особо не мучился.
Доллары тасовал. По номиналу и годам выпуска по сумкам раскладывал. Спалиться на первом же выходе в Штаты на несуществующих в шестидесятые годы банкнотах мне не улыбалось.
Остались не разобранными только сотки. Но их было много. Больше, чем купюр всех остальных номиналов вместе взятых.
Заглянул Тарабрин. С интересом.
- Ну что, Митрий? Новые зубы еще не выросли?
- Режутся. – Ответил я. - Чай будешь?
Когда это еще Тарабрин от чая отказывался?
Пока нам чай заваривали, вертел Тарабрин в руках доллары разных годов.
- Откель такое богачество? – ерничая, кивнул Иван Степанович на пачки долларовых соток.
- Банк взял, - ответил я честно.
И в ответ на круглые глаза Тарабрина, рассказал, как было дело.
- Значит, вор у вора дубинку украл, - рассмеялся проводник и предложил. - Давай меняться.
- Что на что?
- Доллары на золотые николаевские империалы. Мне в твоём времени кое-что прикупить надо. А я тебя в начало двадцатого века свожу – там много чего можно прелестного приобрести.
- В моём? Тогда тебе только эти подойдут, - показал я ему 100-долларовую купюру дизайна 1996 года. - А что, наших денег у тебя не осталось?
- Да сколько было, все тебе отдал, - сознался проводник несколько смущенно.
- Только покупать? Не торговать? – засомневался я.
- В твоём времени я с торговлей завязал, - обреченно сказал Тарабрин. – Одного раза мне за глаза хватило.
- Сведешь меня с твоим знакомым умельцем, который старые документы делать может.
- Ни разу не проблема, - ответил проводник. – А что тебе требуется?
- Права на управление автомобилем. Американские. Образец есть. Ну и советские… как права, так и паспорт. Военный билет еще.
- Спросим, - ответил Тарабрин. – Заплатить ему за труды есть чем, - кивнул он на пачки долларов. – Заодно и плакат тебе оформим.
- Какой плакат? – удивился я.
- Плакатный заграничный паспорт Российской империи. Как на купца второй гильдии из какого-нибудь Задрищинска, что подальше от железной дороги стоит. Такого, куда депеши месяцами ходят.
- Тогда лучше из Урюпинска, - засмеялся я, вспоминая кучу анекдотов про этот город.