Это была отчаянная схватка, раунд сменялся раундом, и даже изумленный баронет понял, что чемпион в средней весовой категории наконец-то нашел себе достойного соперника. Незнакомец ловко и умело наносил удары, а так как его крепкие кулаки были словно из железа, он оказался очень серьезным противником. Он будто не замечал ударов, наносимых по голове и телу, а застывшая улыбка не сходила с лица ни на секунду. Бил он больно, словно камнями, и со всех сторон. У него был один особенно страшный прием – апперкот в челюсть, который раз за разом пролетал в дюйме от лица Стивенса, пока наконец не прорвался сквозь защиту и не отправил боксера на землю. Коренастый приятель Бузилы издал триумфальный возглас.
– В яблочко, Господи! Даже не смешно смотреть, как курица пытается победить лошадь. Еще один такой удар, Томми, и он больше не встанет сегодня!
– Слушайте, Стивенс, это переходит все границы, – сказал баронет, помогая своему бойцу подняться на ноги. – Что скажут в полку, если я привезу вас избитым, и это перед самым матчем? Встаньте, пожмите ему руку и признайте поражение.
– Признать поражение?! Ни за что! – закричал Стивенс в приступе злости. – Я сотру эту чертову улыбку с его рожи!
– А как же сержант?
– Я лучше сбегу обратно в Лондон, и к черту вашего сержанта, но не проиграю подобному отбросу!
– Ну что, с тебя хватит? – издевательски спросил Бузила, возвращаясь к рингу.
Вместо ответа Стивенс вскочил и со всех ног понесся на противника. Яростно атакуя, он обменивался с ним ударами, успешно оттесняя оппонента. Но незнакомец, казалось, вообще не уставал. Его движения были такими же быстрыми, а удар – таким же сильным, как и прежде. Стивенс же, растратив силы на эту атаку, выдохся и начал сдавать позиции, отступая. Однако противник не позволил ему расслабиться, обрушив на него град мощных ударов, пробивая слабую защиту. Стивенс определенно проигрывал, и валяться бы ему в траве полумертвым, а то и вовсе мертвым, если бы не вмешался случай.
Когда четверо мужчин шли к рингу, они проходили сквозь густые заросли. И вот оттуда-то, из самой гущи кустов, вдруг раздался предсмертный вопль, пробирающий до костей, как будто это кричал ребенок или какой-то зверек, попавший в беду. Вопль был невнятный, пронзительный и невероятно грустный. Услышав его, незнакомец, который уже повалил Стивенса на колени, отшатнулся и принялся спешно оглядываться по сторонам. Надменная улыбка исчезла с его лица, сменившись выражением ужаса.
– Она снова пришла за мной, приятель! – закричал он.
– Забудь об этом, Том! Ты почти прибил боксера! Ничего она тебе не сделает!
– Еще как сделает! Она меня уничтожит, я не могу этому противостоять! – завопил боец. – Господь всемогущий! Я вижу ее! Вижу!
С криком ужаса он повернулся и бросился в заросли. Его приятель, громко ругаясь, подобрал одежду и метнулся вслед за компаньоном, исчезнув вместе с ним во тьме.
Стивенс, немного придя в себя, дополз до травяного вала, молодой баронет сел рядом с ним и крепко прижал фляжку с бренди к губам боксера. Сидя так, они слышали приближающиеся крики, становившиеся все громче и пронзительнее. Затем из кустов выбежал маленький белый терьер, жалобно скуля и вынюхивая след по земле. Собачонка пробежала мимо сидящих, не обращая на них никакого внимания, после чего также скрылась в сумраке, последовав за Бузилой и его приятелем. Как только терьер исчез, оба молодых человека вскочили на ноги и что есть силы бросились к своей двуколке. Их охватил страх, настоящий ужас за пределами человеческого понимания и контроля. Они запрыгнули в экипаж, и только когда это жуткое место было по меньшей мере в двух милях позади, наконец решились заговорить.
– Ты когда-нибудь видел такую собаку? – спросил баронет.
– Нет, – простонал Стивенс. – И дай Бог никогда не увидеть впредь.
Глубокой ночью двое путников остановились в гостинице «Лебединый двор» недалеко от Харпендена. Хозяин этого заведения был приятелем баронета и с удовольствием присоединился к ним за стаканом портвейна. Пожилой мистер Джо Хомер очень любил бокс и готов был часами говорить о легендах ринга. Имя Альфа Стивенса он уже слышал и смотрел на молодого боксера с огромным интересом.
– Сэр, вы определенно дрались не так давно, – сказал он. – Однако в газетах об этом ничего нет.
– Не будем об этом, – угрюмо ответил Стивенс.
– Не принимайте близко к сердцу! Я полагаю… – его улыбка сменилась серьезным выражением лица. – Вы, случайно, не встретили Бузилу?
– А если и да?
Хозяин таверны аж засветился от предвкушения.
– Это же он чуть не убил Боба Медоуза! Остановил его прямо перед воротами усадьбы Брокасов. С Бузилой был еще кто-то. А Боб ведь боец высшего класса! Но его пришлось потом чуть ли не по частям собирать.
Баронет кивнул.
– И вы тоже были там?! – воскликнул Хомер.
– Что ж, полагаю, мы можем все рассказать, – произнес баронет, посмотрев на Стивенса. – Да, мы оба были там и видели человека, о котором вы говорите. Зрелище, конечно, незабываемое…
– Скажите мне! – понизив голос до шепота, спросил хозяин таверны. – Это правда, что, как говорил Боб, они одеты как наши деды и что у Бузилы голова вмята вовнутрь?
– Ну, одеты они и правда старомодно, и голова у него была весьма примечательная – это факт.
– Боже милостивый! – воскликнул Хомер. – Знаете ли вы, сэр, что Том Хикман, знаменитый боксер, и его приятель Джо Роу, серебряных дел мастер из Сити, умерли в самом конце 1822-го, когда пьяными попытались срезать путь и поехали не по той стороне дороги? Оба погибли на месте, а Хикману колесо повозки въехало в череп.
– Хикман… Хикман… – повторял баронет, словно пытаясь вспомнить что-то. – Не Хвастун, нет?
– Да, сэр, именно он! Его коронным номером был точнейший удар в челюсть, никто не мог его сразить. Пока однажды не появился Нейт, также известный как Бристольский Бык!
Стивенс поднялся на ноги, белый как мел.
– Давайте выйдем, баронет, мне нужно подышать.
Хомер похлопал молодого боксера по спине.
– Ну, глядите веселее, юноша! Вы же выстояли против него, а этим могут похвастаться единицы. Присядьте и выпейте еще вина, вы заслужили призовой бокал как никто другой. Просто набив ему морду, вы уже расплатились с ним за многих. Знаете, что он вытворил здесь, в этой самой комнате?
Путники с удивлением оглядели высокое помещение, отделанное камнем и дубовыми панелями, с большой открытой решеткой на противоположной стене.
– Да, именно здесь. Старый сквайр Скоттер, который мне все это рассказал, собственными глазами видел этот позор. В тот день Шелтон дрался с Джошем Хадсоном в Сент-Олбенсе, а Хвастун поставил на Шелтона, тот победил, и Тому досталась очень приличная сумма. Он и Роу, его дружок, проезжая мимо, пришли сюда, в гостиницу, и Том Хикман был уже вдрабадан пьяный. Постояльцы попрятались кто куда, чтобы не попасть ему под руку, потому что Хвастун бродил туда-сюда со здоровенной кочергой в лапах и улыбался, словно смерть. Если он напивался, то вообще слетал с катушек и становился хуже зверя. И вот зачем ему понадобилась эта злосчастная кочерга. Было уже холодно, студеный вечер декабря, а у камина грелась, свернувшись калачиком, маленькая собачонка, кажется, терьер. Хвастун огрел ее кочергой и сломал песику позвоночник. Потом заржал, обругал всех последними словами и полез обратно в свою двуколку, стоявшую около гостиницы. А после вся округа узнала, что его привезли в Финчли с размозженной головой. И еще говорят, что эта собачка теперь бегает возле усадьбы Брокасов, окровавленная, с переломанными костями, и плачет, словно бы ищет своего окаянного убийцу. О, теперь вы сами можете понять, мистер Стивенс, что когда вы побили этого негодяя, то не только за себя постояли.
– Быть может, это и так, – ответил Стивенс. – Но я уже сыт по горло драками такого сорта. Сержанта-ветеринара для меня вполне достаточно, сэр, и если вы не против, то я считаю, что нам стоит выдвигаться завтра утром.
Артур Конан ДойлПризрак на продажу
Я уверен, Природа не предполагала, что я стану одним из тех, кто добивается всего своими силами. Мне бывает трудновато осознавать, что двадцать лет я стоял за прилавком бакалейной лавки где-то в Ист-Энде и именно таким путем я упрочил свое финансовое положение, добился независимости и получил во владение усадьбу Горсторп-Грэйндж. По убеждениям я консерватор, а вкусы мои достаточно изысканны. Наша фамилия д’Одд восходит к эпохам дописьменным, поскольку она не упоминается ни в одном из источников, заслуживающих хоть какого-то доверия. Что-то смутное подсказывает мне, что в моих жилах течет кровь крестоносцев. Даже сейчас, по прошествии веков, возглас «Во имя Девы Пресвятой!» сам собой слетает с моих уст – и я очень хорошо себе представляю, с какой легкостью приподнялся бы в стременах и нанес неверному удар… чем-нибудь, да хоть булавой, чем поверг бы его в немалое изумление.
Горсторп-Грэйндж – настоящая рыцарская усадьба, по крайней мере, так говорилось о ней в объявлении, которое привлекло мое внимание. Это определение самым поразительным образом повлияло на цену – но все преимущества такого наименования относятся скорее к области чувств, а не к практической выгоде. Но сердцу моему отрадно, что в доме имеются проемы, предназначенные для стрельбы из лука, и необычайно греет мне душу сознание, что во всем этом хозяйстве есть сложнейший механизм, при помощи которого на голову любого вторгшегося в мое жилье прольется расплавленный свинец. В общем, я не раскаиваюсь, что переплатил за эти вещи, поскольку они мне весьма по вкусу и согласуются с моим пониманием мира. Я горжусь зубчатыми стенами и водосточными каналами, что опоясывают мое жилище. Я горжусь решеткой, донжоном и крепостными башнями. И лишь одного не хватает мне для того, чтобы моя обитель стала по-настоящему старинной. В Горсторп-Грэйндж нет призрака!
Любой человек, понимающий толк в подобных делах и ценящий старину, был бы весьма разочарован этой прискорбной недостачей. В моем случае это было особенно обидно. Я с детства серьезно занимался мистикой и верил в сверхъестественное. Я прочитал почти все книги, которые касались данного вопроса. Чтобы осилить один манускрипт по демонологии, я выучил немецкий. Будучи малышом, я прятался в темных комнатах, чтобы увидеть хотя бы одно из тех мистических существ, которыми пугала меня моя нянюшка, – и пламя этой страсти не угасло в моей душе! С какой же гордостью я понял, что привидение – это такой же предмет роскоши, как и все прочие, и его можно приобрести за деньги. В объявлении, правда, о привидениях не было ни слова. Но, осмотрев заплесневелые стены и сумрачные коридоры, я твердо понял: уж тут явно не без призрака. Коль скоро видишь конуру, стало быть, есть и собака, так что я предположил, что в такой подходящей обстановке непременно должен обитать какой-нибудь неупокоенный дух. Бог мой, чем же занималась на протяжении стольких лет эта благородная семейка, продавшая мне усадьбу, если ни у кого из членов этого рода не хватило духу укокошить свою возлюбленную или предпринять что-нибудь подобное, дабы обзавестись собственным призраком? Даже сейчас я пишу эти строки – и сердце мое кипит.
Долгое время я надеялся вопреки всему. Стоило крысе пискнуть за обшивкой стены или каплям дождя забарабанить по чердаку, как я весь оживал в уверенности, что наконец-то встречусь с желанным призраком. Страха я не испытывал. Если все это происходило ночью, я посылал миссис д’Одд, даму выдающейся силы духа и суровости, выяснить, что происходит, а сам с головой залезал под простыню и трепетал в предвкушении. Увы, результат вечно был один и тот же. Подозрительные звуки были вызваны причинами столь банальными, скучными и естественными, что даже самое пылкое воображение вынуждено было сдаться.
Я бы смирился со своим разочарованием, кабы не Джоррокс с Хэвистокской фермы. Джоррокс – грубый толстяк, вечно занятый всяческими хлопотами, и я был знаком с ним, поскольку его поля примыкали к моим владениям. И хотя этот человек не ценил древностей, но у него на ферме проживал совершенно неоспоримый и достоверный призрак. Полагаю, что призрак этот завелся во времена Георга II – молодая женщина, перерезавшая себе глотку, узнав, что ее ухажер пал в битве при Деттингене. Тем не менее это придает дому респектабельности, особенно в сочетании с кровавыми пятнами на полу. Джоррокс не ценил своего счастья – и мне было больно слышать, как он отзывается о привидении. Эх, знал бы он, как я мечтаю об этих стонах, воплях по ночам и всем прочем, что он так настырно описывает мне! Насколько было бы правильнее, если бы призракам из простонародья позволялось переселяться в замки и дворцы, не почтённые сенью иного мира.
Я весьма упорен. А иначе как бы я достиг нынешнего своего положения, учитывая, из каких низов мне пришлось подниматься? Я понимал, что было бы неплохо заполучить призрака, но как осуществить этот план, не приходило в голову ни миссис д’Одд, ни мне. Из книг я узнал, что чаще всего призраки возникают там, где произошло преступление. Какое конкретно преступление полагалось совершить – и кто был бы исполнителем? В какой-то момент мне пришла в голову довольно дикая мысль, что за определенное вознаграждение можно было бы уговорить Уоткинса, нашего управляющего, принести себя в жертву (ну или кого-нибудь еще), – во имя высших интересов. Я предложил ему это – полушутя-полусерьезно, но, кажется, он не проникся моей идеей. Другие слуги явно были с ним заодно, иначе как объяснить то, что в тот же день все они в полном составе покинули мой дом?
– Дорогой, – обратилась ко мне однажды миссис д’Одд, когда я после обеда в мрачном расположении духа потягивал стаканчик хереса (мне по душе старинные названия), – этот отвратительный призрак Джоррокса снова буянит.
– И пусть себе буянит, – брякнул я.
Миссис д’Одд рассеянно взяла пару аккордов на своем клавесине и задумчиво поглядела на огонь.
– Я думаю, мой Аргентайн, – так меня зовут близкие, поскольку имя Сайлас мне не нравится, – что нам следует заказать себе привидение в Лондоне.
– Не будь дурой, моя Матильда, – отозвался я. – У кого мы его закажем?
– У моего кузена Джека Брокета, – ответила она с уверенностью.
В общем-то о двоюродном братце Матильды мы старались не говорить. Это был довольно распущенный хлыщ, который занимался всем сразу и ничем, ибо у него никогда не хватало упорства довести до конца хоть одно дело. В данный момент он пребывал в Лондоне, пускал всем пыль в глаза, выдавая себя за генерального агента несуществующей фирмы, – в общем, крутился как мог. Матильда в какой-то момент устроила так, чтобы некоторыми моими делами и бумагами занимался Джек, и это, конечно, избавляло меня от значительной части хлопот, но не могу не заметить, что его комиссионные в целом превышали все прочие статьи расходов, вместе взятые. Уяснив сей факт, я предпочел более не иметь никаких дел с данным джентльменом.
– Но он же сможет! – настаивала миссис д’Одд, заметив мою гримасу. – Он же очень ловко уладил вопрос с гербом.
– Не так уж сложно отыскать наш старинный фамильный герб, моя дорогая, – парировал я.
Матильда ядовито улыбнулась:
– А как насчет галереи предков? Ты же не станешь отрицать, что Джек собрал ее с умом и вкусом!
Я вспомнил череду портретов, украшавших стены нашего банкетного зала, – от крепкого нормандца-завоевателя и дальше, через все оттенки шлемов, шляп, плюмажей и гребней, до пудреного умника в красном, который застыл возле колонны, держа за руку барышню, явно только что вернувшуюся из школы для девочек. Нельзя было не согласиться с тем, что работа и вправду проведена отлично, – и стало быть, такому человеку можно доверить поиски фамильного привидения.
Одно из неукоснительных моих правил таково: что решил – делай немедля. В полдень следующего дня я уже поднимался по лестнице к кабинету мистера Брокета и любовался шеренгой стрелок и перстов указующих, направлявших меня к святилищу этого джентльмена. В общем, мне не было нужды прибегать к этим путевым знакам, ибо над головой моей кто-то явно отплясывал чечетку – и этим кем-то мог быть лишь Джек. Но через минуту топот оборвался – и дальше я поднимался в полной тишине. Дверь открыл юноша, которого страшно изумило появление клиента, а Джек яростно вносил что-то в огромный гроссбух (как я потом обнаружил, книга лежала вверх ногами).
Поприветствовав друг друга, мы сразу перешли к делу.
– Слушай-ка, Джек, – сказал я ему. – Мне бы хотелось, чтобы ты раздобыл для меня нечто спиритуальное, если, конечно, тебе по силам такая задачка.
– Спиртное, ты хочешь сказать? – захохотал двоюродный братец моей супруги и с ловкостью фокусника извлек бутылку из корзины для бумаг. – Что ж, выпьем!
Я поднял руку в протестующем жесте – было слишком рано для алкоголя, – но нечаянно обнаружил, что пальцы мои непроизвольно обхватили стаканчик, который пронырливый Джек незаметно мне подсунул. Оставалось лишь мгновенно опустошить его, на случай, если бы вдруг кто-то заглянул сюда и, увидев меня с полным стаканчиком, решил, будто я алкоголик. В общем, Джек, конечно, был весьма эксцентричным малым, но забавным.
– Ну нет, – улыбнулся я. – Не спиртное. Спиритуальное. Дух. Призрак. Привидение. И если у тебя есть что-то такое на примете, то я был бы тебе очень признателен.