Защитник Драконьего гнезда. Том первый
Глава первая
Глава первая
— Ваше Величество, вставайте! Скорее! Скорее!
Я отмахиваюсь от дурацкого сна слабыми ото сна руками, наощупь нахожу край одеяла и подтягиваю его выше на плечи. Странно, почему оно такое тяжелое, как будто вместо стеганного синтепона из массмаркета на мне какая-то жидкая бетонная плита.
Видимо, психосоматика пошаливает.
Неудивительно, после таких «приятных новостей».
— Ваше Величестве, бросьте эти ваши!..
Мне показалось или у женщины из моего сна какой-то странный, как будто каркающий голос? Это что за акцент такой? Немецкий? Швейцарский? Норвежский? В медицинском институте со мной на потоке учился один норвежец - вот он точно почти так же «каркал». Хотя был невероятно хорош собой, но слушать его, особенно когда парень входил в раж и забывал, что окружавшие попросту перестают понимать его ломанный русский, было тем еще испытанием на крепость слуховых каналов.
— Я сплю, - бубню себе под нос и снова пытаюсь подтянуть одеяло, но оно реально абсолютно неподъёмное. Господи, еще и воняет как…
Даже сквозь сон морщу нос, пытаясь заставить мозг вспомнить, чем же пахнет мое сотворенное печальными новостям подсознание, и это получается. Точно, пахнет мокрой овечьей шерстью. Точь-в-точь как пахла два года назад моя неудачная биозавивка. Локоны вышли так себе и торчали в разные стороны, как пружинки из головы героя какого-то старого советского мультфильма, а вот запах от волос был просто убийственный. Недели две не вымывался. Хорошо, что была зима, в универе в очередной раз выключили отопление и на лекциях можно было спокойно сидеть в шапке.
— Заседание Совета вот-вот начнётся, Ваше Величество!
— Ага, - прячу лицо в подушку. Она почему-то тоже как будто не первой свежести. - Скажите им там, что я умерла и воскресла в лучшем мире.
«Там, где сегодня еще не наступило и Владилена Богдановна не сказала, что моя матка не пригодна для вынашивания новой жизни», - добавляю про себя и чувствую, как на глаза снова наворачиваются слезы.
Это так несправедливо!
Я работаю в Центре матери и ребенка, каждый день вижу отчаявшихся женщин, подбадриваю их, а потом вижу, как они приносятся окрыленные счастьем с положительными тестами на беременность после долгих лет неудачных попыток забеременеть. Но в моей жизни такого чуда не будет никогда. Никто не выйдет поздравить меня с чудом, не подарит плюшевого аиста, не сделает пачку снимков с первого УЗИ.
Не будет ничего, потому что у меня в животе все очень недоразвитое.
Могу поспорить, что даже во сне хорошо слышу слова Владилены Богдановны (ей они почему-то казались подбадривающими): «Да ты молодая еще, куда тебе сейчас про детей-то думать, поживи в свое удовольствие, мужика найди путного, а не как этот твой… неприкаянный».
Мой «неприкаянный» - классический женатик. Из породы тех, которые «мы с женой совершенно разные люди», «она меня не понимает», «я обязательно разведусь с ней через неделю (месяц, полгода - как говорится, нужное подчеркнуть). Но что поделать. Не всем в жизни выпадает красивая и настоящая любовь как в романтических фильмах девяностых. Кто-то должен залипать в токсичных отношениях, чтобы не оставлять без хлеба всю братию мозгоправов, коучей и прочих любителей «за очень дорого» учить жизни.
Хотя наша с Алешей история намного более запутанная, чем роман женатика и классической одиночки.
Но, Божечки, почему я думаю об этом даже во сне?!
— Ваше Величество, - слышу глубокий вздох, легкий плеск, как будто зачерпывают воду, - ради блага всех нас. Надеюсь, вы не осерчаете и не станете рубить мне голову. Ох, Скалли, защити и сохрани.
Я только начинаю подозревать неладное и в третий раз пытаюсь спрятаться под одеялом от этого слишком странного сна, но на этот раз меня «приводит в чувство» ледяной душ.
Буквально.
Поток обжигающе холодной воды, которой меня окатывают, как будто из ведра, с ног до головы.
«Это же просто сон!» - твержу в своей голове, пытаясь заставить мозг срочно соорудить мне новое сновидение, желательно на каком-то теплом тропическом острове, с мягким песком под ногами и запахом сладких фруктов вместо этой ужасной вони.
Но через мгновение плеск повторяется и, прежде чем я соображаю, что за этим последует, меня снова щедро плещут из ведра.
— Хватит! - Я вскакиваю, яростно тру глаза и пытаюсь понять, почему, даже проснувшись, все равно чувствую себя абсолютно мокрой. И град воды с волос заливает лицо, попадает в нос и мешает дышать. - Да что же это такое?!
— Моя госпожа, простите, простите! - торопливый женский голос, который точно не похож на голос моей матери.
Это может быть только она, потому что только у нее есть дополнительный комплект ключей от моей квартиры. Значит, я до сих пор сплю, даже если почему-то думаю, что уже давно проснулась и что этот сон, если бы их можно было как-то записывать, точно попал бы в Книгу рекордов Гиннеса как самый странный и реалистичный. Что там говорят о тех частях мозга, которые до сих пор не исследованы учеными? Может, вот так и выглядит их работа в действии?
Так, сейчас главное успокоиться, восстановить дыхание, «убедить» голову, что мне это не нравится, и проснуться. Кажется, в холодильнике осталось два заварных пирожных - как раз хорошо, чтобы заесть ими весь этот кошмар. И все остальные горести прошлого дня.
А как жить дальше и что делать - я, как Скарлетт О’Хара, подумаю завтра. Или послезавтра.
Я отчаянно вытираю глаза, уже даже не задумываясь о том, почему на мне какая-то мятая белая сорочка, если я ложилась спать в своей любимой клетчатой пижаме. Осматриваюсь, навожу «резкость».
В полумраке вокруг ничего не рассмотреть, кроме одного тусклого источника света немного справа - там у меня маленький телевизор, но я его вообще не включала, когда вернулась домой. Сходила в душ, поревела, переоделась, залезла под одеяло и продолжила реветь, пока не уснула. Настроения смотреть новости, дурацкие шоу или сериалы не было вообще. Может, я включила его, когда ходила во сне? А я хожу во сне?
Сглатываю подкативший к горлу ком, потому что осознание тотального одиночества снова начинает отчаянно душить. Вся моя жизнь - одна сплошная пустота, в которой некому даже узнать, лунатик я или нет.
— Ваше Величество, нужно одеваться. Совет уже собрался - ожидают только вас. Великий Магистр будет очень рассержен если…
— Кто? - бормочу я. Какой еще магистр? Может, министр? У нас что - очередная проверка из минздрава? Когда? Почему не предупредили?
Почему-то невероятно холодно. Меня так трясет, что зуб на зуб не попадает. Насквозь мокрая ткань как будто прямо на мне начинает покрываться тонкой ледяной коркой. Я уже даже не пытаюсь понять, кто эта женщина, которая сначала полила меня водой, а теперь заботливо укутывает в какие-то тяжелые меха.
Я просто сплю.
Вдруг моей голове нужна эта перезагрузка?
— Сегодня последний срок, - приговаривает женщина, вытирая мои мокрые волосы какой-то лохматой тканью. Она тоже не особо приятно пахнет.
Откуда бы это?
Пытаюсь вспомнить, не оставляла ли на столе чего-то, что могло быстро испортиться и теперь подкидывать мне в голову вот такие странные ассоциации. Но я вообще ничего не ела, потому что кусок в горло не лез. У меня в холодильнике, как у заядлого холостяка, два пирожных и мышь повесилась. Хотя в морозилке валяется пол пачки пельменей на самый голодный день, но сколько они там уже лежат? Кажется, достаточно, чтобы сдать щедрый урожай на посевах всяких бактерий.
Как проснусь - первым делом отправлю это «богатство» в мусорное ведро.
И холодильник помою.
Надо бы купить что ли, для порядка, бутылку безалкогольного шампанского и коробку дорогущих конфет.
— Госпожа, хотите, я вам волосы в косы заплету и уложу, как вы любите, теми золотыми гребнями?
— Хочу, - отвечаю на автомате. Смысл спорить с порождениями собственного бессознательного и докапываться, откуда они в моей голове и почему в такой странной форме?
Хотя… на эффект от испортившегося продукта все равно не похоже. Слишком натурально, что ли. Тут, скорее, что-то куда более действенное. К примеру, соседи сверху или снизу что-то красят, а пары от их краски заполнили мою несчастную квартирку. И мою не менее несчастную голову заодно.
Незнакомка, как маленькую, ссаживает меня на приземистый жесткий табурет, снова беспощадно растирает волосы, пока они не становятся почти сухими. Потом берет с каменной столешницы тяжелый гребень и в два счета приводит в порядок мои вечно путающиеся волосы. Кажется, в реальности они у меня немного короче, но какая разница? Проснусь - и все снова будет как…
Попытки сосредоточиться в который раз заканчиваются неудачей, но теперь не по моей вине. Меня отвлекает противный скрип двери, медленный и протяжный, как будто тот, кто ее открывает, слишком маленький и слабый, чтобы справиться с чем-то очень большим и тяжелым.
Что за странная фантазия? Я почти готова мысленно дорисовать старую, обитую железом дубовую дверь, похожую на ту, которую я видела в прошлом году, когда Лёша возил меня в целый тур по старинным русским крепостям. Кстати, там тоже так же странно пахло - гарью, старым маслом и сыростью.
Вздрагиваю, вспомнив растяжки плесени по углам, и как потом слегла на неделю с тяжелым бронхитом. И как врала Лёше, что меня протянуло в общественном транспорте, лишь бы он снова не закатил истерику, что я не ценю его душевные порывы.
Почему я не порвала с ним еще тогда, хотя это было так логично и своевременно?
Не знаю. Дура потому что. Все на что-то надеялась, во что-то верила, ждала, что его бесконечные «я уже почти развелся», «я уже вот-вот понесу заявление», «надо еще немножко подождать» и другие «Сто оттенков вранья» однажды превратятся в правду.
— Чего тебе, а? - ворчит на кого-то моя мучительница с расческой. - Почему не причесана? Почему босая? Тильда где? Почему за тобой не присматривает, а?! Ну я ей задам!
Я хорошо и отчетливо слышу частую поступь шлепков босых ног по полу.
Как будто ребенок бежит. Такой, лет, может, четырех или пяти?
Я закрываю лицо ладонями и начинаю быстро-быстро считать от десяти в обратную сторону. Нет, только не думать о детях. Не сейчас. Не вспоминать. Проснуться - и просто забыть и эти шаги, и прошлое. А хорошо бы и будущее, в котором для меня закрыты все двери.
Но шаги приближаются. Я слышу их даже сквозь мысленный ор в голове.
«Восемь… Семь… Шесть…»
— Мама? Мамочка, ты снова плачешь?
Мое сердце обрывается, когда я чувствую, как теплые детские пальчики настойчиво тянут мои ладони от лица.
Глава вторая
Глава вторая
Мне нужно проснуться.
Давай, Марина, открывай глаза, пока это болото не затянуло тебя слишком глубоко. Нет никакой девочки, нет никакой «мама», это просто вот так мой мозг пытается компенсировать и закрыть мою потребность стать матерью. Психология, второй курс медицинского. Мы проходили по верхам, но одно я запомнила точно: все, что мы видим во сне, наш мозг «монтирует» из событий трех предыдущих дней. А мой «ленивый» мозг решил не напрягаться и переварить то, что случилось накануне. Могу поспорить, что у девочки, которая настойчиво продолжает называть меня мамой, темные длинные волосы, курносый нос и миндалевидный разрез глаз. Она смуглая и с упитанными щечками. Почти один-в-один с дочкой той женщины, которая приходила сегодня к Владилене Богдановне.
— Амелия, а ну-ка живо к себе! - прикрикивает расчесывающая меня женщина, но на этот раз девочка особенно сильно тянет меня за руки - и в ее голосе появляются плаксивые нотки.
Я сдаюсь.
Медленно отвожу ладони и еще медленнее разлепляю плотно сжатые веки.
Девочка совсем не похожа на маленькую Мулан из диснеевского мультика.
У нее белокурые длинные волосы, растрепанные, но все равно блестящие и местами завитые в красивые локоны. Я непроизвольно провожу рукой по своим мокрым взъерошенным после сушки тряпкой волосам. У меня такие же - я могу об заклад побиться, хоть во сне они мокрые и почему-то значительно длиннее. И глаза у малышки светло-голубые, почти прозрачные. Как и у меня на детских фотографиях. Да и сейчас, когда злюсь, Лёша говорит, что они становятся цвета изморози на его стальной «Тойоте». Моргаю. Несколько раз, чтобы убедиться, что действительно не хожу во сне. Такое чувство, что откопала из недр шкафа старые альбомы и смотрю на собственную детскую фотографию - ту, где на мне клетчатое платье и волосы лежат на плечах. Помню, что ради этой красоты, над которой вздыхали воспитательницы, няни и даже повар, мне пришлось спать с накрученными на бинтики локонами. Я упиралась, хныкала, что матери пришлось как следует меня отругать и даже надеть на руки маленький мешочки, чтобы я не развязалась во сне. Ей очень хотелось, чтобы на фотографиях в садиковском выпускном альбоме я была красивее всех.
Эта девочка - Амелия, да? - похожа на меня ту, как две капли воды.
Только чуть-чуть румянее.
— Вот я сейчас тебе задам! - прикрикивает женщина, тянется, чтобы стащить девочку с моих колен… и что-то громко лопается внутри меня.
— Иди ко мне, - шепчу как в каком-то горячечном бреду и с силой прижимаю девочку к себе.
Она маленькая, теплая и единственное во всем этом кошмаре, что удивительно приятно пахнет - молоком и медом и какой-то свежей сдобой. Булочками с вишнями?
Я знаю, что так делать нельзя. Это все равно что видеть все дыры в мосту, знать, что он обязательно сломается где-то посредине, но все равно переть напролом. Я проснусь окончательно разбитой и раздавленной, и моя голова будет помнить тепло этого несуществующего ребенка, слышать это надрывное «мама!» и… меня это окончательно добьет.
Но все это будет когда-то потом, а пока у меня есть вот эти мгновения счастья.
Плацебо, ну и что?
Но все это длится недолго, потому что уже через секунду дверь снова со скрипом открывается - и я слышу еще одну частую поступь, но на этот раз не босую, а с грохотом, как будто на этих ногах деревянные башмаки.
— Простите, простите моя королева! - охает и заикается молодой - или даже юный - девичий голос. - Принцесса такая егоза!
— Выпороть тебя за недосмотр! - ругается женщина, что окатила меня водой.
— Не пойду, не хочу! - сопротивляется девочка, когда нас начинают отрывать друг от друга.
Как бы отчаянно мы не цеплялись руками, ее все равно отбирают. Она кричит и болтает ногами, но девица, которая забрала Амелию, крупная и рослая. Я таких в жизни не видела - с ее комплекцией впору выступать на арене каких-нибудь боев без правил, а не обижать ребенка.
— Оставь ее! - слышу свой собственный голос, который как будто принадлежит и не мне, но точно мой.
— Моя… королева? - Девица оторопело переводит взгляд с меня на ту, другую, и обратно на меня. - Принцесса наказана. Великий Магистр приказал…
Опять этот министр. Великий или нет, но кто он, черт подери, такой, чтобы решать, наказывать моего ребенка или нет?!
Я уже открываю рот и собираюсь выплеснуть из себя весь этот гнев, но не успеваю, потому что вторая женщина дает отмашку - и девица-солдафон выносит мою девочку, словно беспомощного пищащего котенка. Собираюсь рвануть за ними, но женщина властно удерживает меня прямо за волосы.
— Принцесса ослушалась приказа Великого Магистра, Ваше Величество. - Говорит она, и из ее голоса исчезают последние нотки дружелюбия. - Помните? Вы сами сказали, что наказание пойдет ей на пользу?
Я такое сказала?!
Я? Которая считает, что воспитать из маленького человека полноценную здоровую личность можно только разговорами, терпением и любовью?
— Никаких наказаний больше, - снова говорю я - и как будто не я. - Никогда. Хоть министр, хоть кто - мою дочь не будут воспитывать наказанием.
Что я несу? Разговариваю с собственным возмущенным воображением?
— Вам нужно одеваться, Ваше Величество, - она как нарочно игнорирует мои слова. - Совет не будет ждать. Не время сейчас капризничать.
— И для чего же сейчас время? - переспрашиваю, не скрывая налета иронии. Даже интересно вот так поговорить с собственным «тараканами».
— Снять вдовий саван и выбрать себе достойного мужа.
Час от часу не легче.
Все, пора открывать глаза.
На счет три.
Раз, два…
— Вы это чего глаза закрыли? - Она снова ощутимо тянет меня за волосы, и я отчетливо осознаю, что чувствую эту боль не притуплено, как обычно во сне, а очень даже физически. - Да голову, голову ровнее держите, если не хотите, чтобы старая Нона вам косы драла почем зря.
— Мне это просто снится, - пытаюсь обхватить голову руками и снова сосредоточиться. - Все, Марина, подъем.