— Мон, дорогая, думаю, разговор этот лучше не начинать, — съехала с темы тетя. — Меньше знаешь, крепче спишь.
Ну, конечно! Снова сработали ее защитные механизмы, и тетушка, словно ракушка, закрыла свои створки от окружающего мира. Она собрала с обеденного стола отремонтированное за ночь вечернее платье и уложила его в холщовую сумку — видимо, один заказ готов. Из другой сумки, что стояла под столом, она достала новое. Разложила на столе наряд с пышными красными юбками и черными гипюровыми рюшами. Деловито нацепила на нос очки в круглой роговой оправе и принялась за починку.
В тишине прошла пара минут.
Я уже и не ждала, что тетя что-то скажет, когда она гневно отбросила платье и стукнула кулаком по столу. От неожиданности я вздрогнула и оглянулась.
— Вот нашел же он нас! — воскликнула тетя. — Вычислил, гад!
Я оставила бутерброды и встала у стены возле тети. Ее красивое, но заплаканное лицо, казалось, сделалось серым. На лбу появилась вертикальная складка. Ее улыбка всегда была искренней, почти детской, но сейчас губы тети натянулись, прикрывая зубы. Перемена, произошедшая в ней, показалась мне разительной. Теперь в ее взгляде было столько ярости, что от страха у меня защимило в сердце.
— Тетушка, ничего не понимаю, — тихонько, чтобы не спугнуть ее откровения, сказала я.
— А что тут понимать? — отрезала она. — Отец его.
— Отец Дин Дона? Я ничего об этом не знаю.
Тетушка тяжело вздохнула и, снова умолкнув, взяла платье и начала зашивать шелковый лиф, разошедшийся по боковому шву. Я прислонилась затылком к кирпичной стене, наблюдая за ловкими пальцами тетушки: на глазах из непригодного одеяния она творила чудеса — ни одного ремонтного шва не разглядеть.
Тишину разрезал и удалился вой сирены.
Я уже собралась вернуться и закончить с бутербродами на завтрак, как вдруг, не поднимая от работы глаз, тетя заговорила:
— Девчонкой устроилась работать в аквалабораторию, аквариумы мыла во вторую смену. Вдруг повадился один. Конфетами угощал, потом позвал в роскошную ресторацию, подарил несколько нарядов, на доктора обещал выучить, говорил, у меня к этому предрасположенность. В общем, влюбилась я безоглядно, страстно, казалось, на всю жизнь. Уж не знаю, чем он занимался, но все пытался вывести у русалок аквамариновые глаза. Ему зачем-то нужны были именно аквамариновые.
— Как у Дин Дона? — спросила я.
— Как у Дин Дона, — повторила за мной тетушка Ойле. — Уж как он обрадовался, когда узнал, что у нас будет ребенок! Я поначалу тоже. Думала, ну вот, нашла свое счастье, а он словно одержимый стал — был уверен, что родится амфибия и непременно с аквамариновыми глазами. Какая мать отдаст своего ребенка на опыты?
По выражению ее заплаканных глаз было понятно, что никому на свете своего сына она в обиду не даст.
Я согласно кивнула.
— Как же ты его уговорила не забирать Дин Дона?
— Сбежала. Пряталась. Он сына никогда в жизни не видел. Но, видно, вычислил нас. Дай бог, чтобы у нас был месяц.
Тетя набрала полную грудь воздуха и превратилась в человека, точно знающего, что делать.
— Мон, — начала она. Глаза ее были полны решимости, — если работать без передыха, за месяц я накоплю денег, и мы сможем сменить адрес. Пусть тогда ищет сколько влезет. Уедем вон из Москинска.
В мгновение мне представился неприметный домик на берегу одного из многочисленных притоков Алура. Или наоборот, ближе к устью, где неспокойные речные воды впадают в Суровое море. Вот там — настоящее раздолье для Дин Дона!
— Я помогу. Тоже найду работу. Я тоже хочу отсюда уехать…
Тетя горько усмехнулась.
— В городе страшная безработица, месяц будешь искать, не найдешь. Справимся. Больше заказов буду брать.
Тетя будет ночами не спать, а я сидеть на кухне и объедать? Со стипендии оставалось несколько эйри, эти все деньги я ей отдам. А потом найду работу. Не может быть, чтобы во всем Северном Москинске мне не нашлось бы места.
— Может, я буду твоей посыльной? Собирать, разносить заказы — все, что скажешь, — спросила я. — Тебе и Дин Дона оставлять не придется.
— Заказы? — Тетя взглянула поверх очков. — Заказы можно.
Я выдохнула оттого, что мы пришли хоть к чему-то дельному и положительному, и нежно обняла тетю за плечи. Она уже не казалась дикой кошкой и смотрела на меня совершенно другими глазами. После ее прикосновений и у меня упало напряжение. Только сейчас я по-настоящему поняла, что значат для меня тетушка с ее сынишкой. Нельзя их подвести. Нельзя погрузиться в свои тяжелые думы, когда они так отчаянно нуждаются в моей помощи.
Пока тетушка на кухне штопала, я закончила с нарезкой бутербродов.
— Позавтракаем, когда закончишь, — предложила я тете и ушла в спальню.
Уселась на дощатый пол возле аквариума. Когда Дин Дон был совсем маленьким, мы часто с ним виделись. Удивительным образом в его присутствии на душе становилось легко и спокойно, помню, мне даже уходить от него не хотелось. Впрочем, как и сейчас. Только почему-то Дин Дон перестал обращать на меня внимание. За год нашей разлуки, наверное, совсем позабыл.
Сейчас аквамариновые глаза мальчика, размером чуть больше человеческих, были сосредоточены на губастом морском коньке. Создание с лошадиной головой отчаянно сражалось с бордовым стеблем водоросли. Обвив хвостик и брюшко, растение намертво захватило бедное животное в плен. Морской конек из последних сил дергался в разные стороны, отчаянно вертел глазами. Дин Дон бережно выпутал пленника и положил на ладонь. Пальцами второй руки прикоснулся к головке конька. Тело Дин Дона озарилось легким сиянием такого же невероятного цвета, как и его глаза. Светло-зеленая вода в аквариуме зарябила. А потом на пару мгновений тело мальчика соединилось с тельцем морского существа пульсирующей тоненькой ниточкой. Дин Дон словно каким-то невероятным образом вдохнул силу в ослабевшего морского конька. Смешное создание тут же встрепенулось, подпрыгнуло и с важным видом, выпятив брюшко, поплыло вверх, работая хвостиком, словно маленьким пароходным винтом. Увиденное меня поразило. Я даже не догадывалась, что Дин Дон на такое способен.
Неужели это тетушка от всех скрывает?
То, что сейчас случилось у меня на глазах, ни много ни мало можно назвать Даром. Он вполне мог бы быть той злосчастной причиной, по которой родной отец Дин Дона хочет забрать сына в лабораторию для исследований.
Так что… тетя права, мешкать нельзя…
Проводив своего друга или игрушку взглядом, мальчик совершил стремительный оборот вокруг себя и приблизился ко мне. Его лицо было неподвижно и находилось на одном уровне с моим. Только глаза, завораживая неземной красотой, разглядывали меня неотрывно.
Неужели вспомнил?
Глава 11
Я улыбнулась и приложила ладонь к холодному стеклу.
Дин Дон наклонил голову, словно задумавшись о чем-то на мгновение, и тоже поднес руку к тому месту, где с обратной стороны находилась моя рука. На его красивом лице появилась улыбка. Не явная и непосредственная, как у человеческих детей его возраста, а едва заметная. Меня охватило сильное волнение, ведь русалки очень редко улыбаются. Мы замерли, глядя друг на друга. Словно считав с меня нужную информацию и решив, что интересного больше нет, Дин Дон сгруппировался и стрелой пронесся наверх, за пределы моей видимости. Мне показалось, что эти пару минут я не дышала. Когда мальчик уплыл, почувствовала, что мысли в моей голове чудным образом прояснились, и мне захотелось разложить по полочкам все известные мне факты и слухи про папины разработки искусственного благотурина. И сначала собрать те свидетельства, которые доказывали бы, почему указанное в обвинении родителей не может быть правдой.
Первое и самое главное: драгоценный кристалл благотурин невозможно вывести искусственным путем. Появился он еще в момент формирования нашей планеты, когда наряду с метеоритными и кислотными дождями на землю изливались потоки раскаленной лавы. Со временем она застыла и образовала залежи в слоях земной коры.
Повторить такое в лаборатории невозможно.
Второе: природный благотурин просто так не достанешь. Добывает его государство, и крохотные осколки выдаются в виде социальной помощи нуждающимся семьям, вот как тетушке Ойле. Благотурин способен отдавать энергию не хуже угля, на нем и работает аквариум Дин Дона. Но у сестры отец бы не взял, а купить благотурин если и можно было, то за такие деньги, которые не снились жителям нашей половины Москинска.
Третье: если предположить, что искусственный благотурин вывести возможно (хотя это и не так) и папа нашел необходимые ингредиенты для опытов, ради каких целей он стал бы жертвовать своей и маминой жизнями? Только ли затем, чтобы помочь сестре? Но для этого можно было найти десятки других способов, не оставляя единственную дочь сиротой. Тогда зачем?
Мысль о том, что папа мог бы быть связан с контрабандистами или людьми, нечистыми на руку, я отмела сразу. Не такой он был человек, чтобы выполнять подобного рада заказы. Папа был благородный, его бы никогда не прельстила идея легких денег, заработанных нечестным путем.
Да и как мама могла допустить такое?
Она даже робота «испеку-печеньки-из-чего-угодно» не жаловала, не то что подпольный искусственный благотурин…
Теперь, если посмотреть на это с другой стороны.
Были ли у папы познания в алхимии? Да, несомненно. В мастерской у него была целая библиотека, в том числе и книги по алхимии и древней магии. Незаконно ли это? Да. Но папа был увлекающимся человеком с пытливым умом. Его куда легче представить за тайными экспериментами, чем завсегдатаем в пивном баре.
Довольно ли у него практических навыков? Скорее да, чем нет. Самоучкой он был в механике, а уж тут ему равных не было. И вообще, все, чему папа начинал учиться, давалось ему быстро и без особого труда.
Я очень сожалела, что родители не успели оставить мне никакого письма или хотя бы записки, из которой могло бы хоть что-то проясниться.
Что ж, понятно одно: сидя у тетушки на тринадцатом этаже, дать однозначный ответ, занимался ли папа неразрешенными опытами или нет, я не смогу.
Для этого придется посетить святая святых Анджея Романовича, нарушить комендантский режим и ночью пробраться в мастерскую по тайному лазу. Тетушке о моем походе знать незачем. Как она сама и сказала сегодня: меньше знаешь — крепче спишь.
Глава 12
Как тетушка и предупреждала, за весь день мне не встретилось ни одного объявления о работе. Пока разносила заказы по указанным адресам, я заходила в обшарпанные кафе, канцелярские конторы, никому не известные магазинчики, была готова устроиться прислугой или посудомойкой. Забрела на какую-то газгольдерную станцию и просилась в кочегары, но отовсюду меня выпроваживали. Не взяли даже те, кто приносил вещи отцу в ремонт! Была тому виной тотальная безработица, или у меня на лбу светилась надпись «Дочь врагов империи», не знаю. Остался один заказ в салун мадам Баттерфляй, и сразу домой.
Ритм Северного Москинска зарождается именно на таких оживленных и широких улицах, как Огнеборская, что недалеко от набережной. Наперебой орут торговцы, по толпе шныряют малолетние воришки, туда-сюда цокают по мостовой конные экипажи. Заборы и стены первых этажей обклеены самодельными объявлениями. Самая яркая реклама — это баннер, растянутый на занимающем добрых полквартала здании комиссариата. Надпись черным готическим шрифтом на белом фоне созывает новобранцев на службу у границ Темного анклава.
Стоило мне дойти до перекрестка Огнеборская — Костомарова, где я должна была свернуть в переулок Лизы Варской, чтобы доставить последний тетин заказ, как из высоких кованых ворот комиссариата на булыжную мостовую стихийной волной вырвался пеший отряд новобранцев и зашагал прямо на меня. Пешеходы бросились врассыпную, а я едва успела отпрыгнуть и вжаться спиной в сложенную из красного кирпича стену. Примерно моего возраста молодые парни и девушки с серьезными лицами, в островерхих бронзовых шлемах и зеленой военной форме, промаршировали мимо меня стройными рядами и скрылись за поворотом.
Проводив их взглядом, я свернула на Костомарова, как вдруг к железным фабричным воротам выскочил рыжеволосый человек в сером блейзере, в рабочих штанах и мятой зеленой рубашке и заорал:
— Живодеры! Хватит поставлять живую наживу для нечисти!
Словно дождавшись команды, к кричавшему со всех сторон начали стекаться люди. Они подходили по двое, по трое, по десять, занимали тротуар и проезжую часть. Со всех сторон послышался гул. На тонких высоких древках взметнулись плакаты с надписями «Разрешить испытания искусственного благотурина!».
У меня заколотилось сердце.
Я взглянула на девушку в деловом темно-синем длинном и тесном платье. Она стояла рядом со мной, задрав подбородок и бесстрастно наблюдая за митингующими.
Я подошла поближе и, стараясь сдержать дрожь в голосе, обратилась к ней:
— Вы не могли бы объяснить, что здесь происходит?
— Снова активизировалось братство «Виты Индустрия», — не глядя на меня, отозвалась она сдержанно, но достаточно громко, чтобы я услышала. — Требуют начать разработку искусственного благотурина. Считают, что кристалл поможет защитить страну от нечисти из Темного анклава.
Темный анклав меня интересовал меньше всего. В колледж поступала самая надежная информация о состоянии поврежденной зоны. Вспышек темной материи не наблюдалось более ста лет. Если не провоцировать и не вторгаться на территорию анклава, вообще бояться нечего.
— Вы считаете это возможным? — с придыханием в голосе спросила я. — В смысле, возможно ли создание искусственного кристалла?
Девушка посмотрела на меня изучающим взглядом.
— Если бы вы меня спросили об этом неделю назад, я бы сказала, что однозначно нет, — отозвалась она. — Но если империи было угодно казнить этих двух несчастных… Заставляет задуматься, как по-вашему?
Я кивнула. Сердце мое сжалось.
Требования членов «Виты Индустрия» нелепыми не выглядят. Мне непременно нужно договориться о встрече с человеком в блейзере или любым другим представителем братства. Потому что это самая первая зацепка, которая может привести к разработкам отца. Тетушкин заказ несколько минут подождет.
Вдруг послышались свистки жандармов, и народ словно ветром сдуло, будто бы никого на улице и не было. Даже девушки, с которой я разговаривала, след простыл. Досада! Остается надеяться, что уж если братство «активизировалось», то рано или поздно я выйду на их след.
Небо плотнее затягивалось неровными серыми облаками, дело шло к вечеру, и я, наконец, свернула в вымощенный булыжником переулок. Дома здесь жались друг к другу, словно городские архитекторы побоялись оставить бесхозным хотя бы один сантиметр улицы. Болтающийся на единственном гвозде указатель на углу обшарпанного двухэтажного здания гласил: «переулок Лизы Варской». Теперь осталось найти салун мадам Баттерфляй и сразу домой, а уже ночью тайком улизнуть из тетушкиной квартиры и пробраться в папину мастерскую.
Таких тесных переулков в нашем городе хватало, однако этот был заметно чище. Не видать у подъездов разящих гнилью помойных баков, продуктовых лотков, набитых луком и картошкой. Даже запах нечистот несколько приглушен. Вдоль двухэтажных домов кое-где стояли клумбы. Посаженные когда-то социальными зеленщиками цветы в свое время пробились сквозь пыльный земельный слой. Но сейчас там цветы засохли, торчали лишь поломанные ветки.
Над входом в салун на двух привинченных к стене подпорках свисал гранатового цвета холщовый навес. В его тени на верхней ступеньке, подбоченясь холеной пухлой ручкой с длинным кровавого цвета маникюром, стояла пышногрудая мадам. Над полной верхней губой цвета фукси чернела мушка. В том, что это была хозяйка, сомневаться не приходилось. Точные контуры ее выпуклой фигуры были изображены в миниатюре на вывеске с надписью «Мадам Баттерфляй и ее девочки». А рядом стояла мадам собственной персоной.
Я растянула губы в дружелюбной улыбке — скорее гримасе — и спросила:
— Простите, вы мадам Баттерфляй?
— Других мадам здесь вроде нет, — фыркнула она грубо. — Чего тебе?
— Я от портнихи Ойле, — сказала я, показывая ей холщовую сумку с платьем. — Она сказала, что вы со мной рассчитаетесь.
Мадам погладила ямку у основания своей крепкой шеи. Вынула из-за гипюрового бюстье бумажное эйри. Мы обменялись: она мне деньги, я ей отремонтированное платье. Я поблагодарила и собралась уходить, когда мадам спросила:
— Работу ищешь?
— Весь город обошла, — призналась я.
— Ну так пойдем. Мне всегда нужны ответственные работницы. Ты же ответственная?
Я растерялась. Я была готова мыть, стирать, обшивать, готовить, лишь бы принести тетушке Ойле и Дин Дону денег. Но все-таки одно дело честный труд, а другое…