Ольга АстПоследний Словотворец. Ложная надежда
Пролог
«В глубине веков на Небесах обитали три брата-Бога – Нэим, Сэим и Лэим. Старший – Лэим был самым мудрым и его взгляд простирался на западные равнины. Средний – Сэим обладал звериным чутьём и его взгляд был обращён на восточные леса. Младший – Нэим обладал необычным качеством для Богов – любовью и состраданием к земным созданиям, его взгляд всегда блуждал среди людей.
Он радовался их процветанию и огорчался угасанию. Его ушей достигали все молитвы, а одна настойчивее остальных повторялась вновь и вновь. То был мужчина, просящий у Богов силу дабы защитить свой народ и семью от жестокой тирании. Обратил на него свой взор Нэим и увидел страдающую, но прекрасную и чистую душу. Но не мог он наделить Божественной силой человека, ибо тот не выдержал бы её мощи и решил Бог тогда помочь сам.
Не сказав братьям Нэим, позаимствовал у старшего его мудрость, а у младшего звериную сущность и спустился он ночью к человеку в образе самого прекрасного и опасного зверя – Звёздного Волка, шерсть которого была соткана из звёздных нитей, а глаза горели изумрудами. Вместе они одолели врагов…»
Утерянные сказания Словотворцев
«…Звёздный Волк, утратив звериный облик, разделил свою жизнь с человеком и помог ему своей силой построить великую страну. Он даровал людям знания и магию слов, за что люди прозвали его Словотворцем.
После смерти, освободившаяся сила сошедшего Бога находила себе сосуды в избранных младенцах из которых вырастали, одарённые Небом и Богами Словотворцы. Они приходили на зов своих правителей и становились им советником, другом и братом, который был равен и верен королю до конца их дней.
Словотворец являлся связью между матерью Землёй, небесными Богами и правителем. Благодаря чему они возрождали пустые земли, дарили мир и процветание.
Те времена были светлыми и принесли много надежд на будущее. Но спустя сотню лет всё изменилось. Короли ожесточились. Жадность, войны и разрушения поглотили их. Голос разума был забыт. Больше не существовало тех королей, которым стали бы служить потомки Бога. Мир изменился.
Разгневанные правители повсюду искали посланников Небес, но находили только жалкие отголоски их силы.
Великие Словотворцы исчезли. Боги отвернулись, а Земля отвергла своих детей, порождая только болезни и голод.
Надежда ушла…»
Фрагмент из «Легенды о Словотворцах», одобренный религией трёх Богов и занесённый в официальные документы триединства
Часть 1 Право на жизнь
Глава 1
402 год, эпоха Света
Я отстранённо наблюдал за тем, как земля под моими ногами превращается в багровую грязь. Воздух переполнился тошнотворными запахами гнили и горящей плоти. Душераздирающие крики мешали связно думать. Но даже они не могли меня остановить.
– Прекрати! Их нужно сдержать! Для чего ты их выпустил?
Для чего? Глупцы! Я даровал им свободу. Вы не достойные держали моих собратьев так долго взаперти, а я просто дал им волю. Мой взгляд скользнул по такому знакомому лицу. Оно же что-то раньше значило? Я усмехнулся про себя. Значило. Когда-то раньше многое для меня значило. Когда-то давно я был глупым и наивным. Когда-то я был их надеждой и светом, а сейчас превращал это место в Преисподнюю. Из-за них я стал таким. Эта страна больше не должна существовать. Эти люди заслужили сгореть заживо. Я разрушу всё, сломаю всех. Больше никто не посмеет мной пользоваться. Впредь буду только Я – последний Словотворец, один из великих трёх Богов – надежда всех людей, обернувшаяся концом эпохи Света.
Рядом со мной кто-то упал, истошно вопя. В него вгрызались острые зубы, разрывая плоть на куски. Алые брызги попали на мою руку, стекая каплями по пальцам. Это ощущение что-то всколыхнуло в памяти. А ведь точно, всё начиналось с крови на моих руках – кровью же и закончится.
401 год, эпоха Скорби
Кровь капала с моих рук. Она была тёплая и ослепляюще яркая. Металлический запах обжигал ноздри, а горло сковал спазм. Шум голосов пробивался как будто издалека. Я со страхом оторвал взгляд от своих рук. Передо мной лежало незнакомое тело. Именно оно являлось причиной всепоглощающего страха, нахлынувшего на меня.
– Прости…
Я вскинул голову в поисках источника голоса. Этот человек стоял достаточно близко, но я не смог рассмотреть его лица – оно было подёрнуто дымкой и словно отводило мой взгляд.
– Прости… не смогли…
В голосе послышалось отчаяние. Меня захлестнули противоречивые чувства – я ненавидел этого незнакомца и одновременно, желал утешить его, сказать, что он не виноват. Сжав руки, я хотел ответить, но почувствовал в ладони что-то твёрдое. В руке лежал неровный осколок черного камня, который на моих глазах светлел, переходя в тёмно-синий цвет. Он напоминал ночное небо, запятнанное алыми брызгами. Волна боли, что намного хуже физической, накрыла меня, не давая даже дышать…
Темно. Пока глаза привыкали к мраку, грудь судорожно поднималась и опускалась, пытаясь вобрать в себя весь воздух. Я чувствовал, как пот скатывался со лба, как рубашка липла к телу и как страшно мне было взглянуть на свои руки. Я уже знал, что на них ничего нет, впрочем, как и всегда. Это был всего лишь кошмар, но который повторялся всё чаще и чаще. Поэтому сейчас просто очередная ночь и её надо просто пережить.
Я нашёл взглядом неровные балки под потолком и угол, так полюбившийся паукам. Мои глаза заскользили дальше, находя окно, сквозь ставни которого пробивался лунный свет. Можно бесконечно разглядывать любую деталь в комнате, но это только оттягивало неизбежный момент. Вдох-выдох и я резко поднял свои руки перед глазами. Пальцы слегка подрагивали, но они были чистыми, без капли крови и порезов, только привычные загрубевшие мозоли. Из груди вырвался облегченный вздох. Сон с каждым разом становился ярче и реальнее. Иногда, просыпаясь в поту, я всё ещё чувствовал тот мерзкий запах и липкую жидкость на коже. Мне было страшно от этих кошмаров, но я не мог никому сказать. Прослыть не только чудным, но и окончательно больным мне совсем не хотелось. Единственный человек, который смог бы меня понять, был настолько далеко, что ни одна повозка и ни один корабль не мог меня туда доставить. Возможно, именно его смерть положила этому начало. Сейчас я даже не смог бы точно вспомнить, когда стал скрывать сны ото всех. Просто в один момент я заметил испуганный взгляд мамы и понял – иногда нужно притворяться и лгать ради других. Это вошло в привычку. Я скрывал многое, даже умение читать и писать, которым меня научил отец. Всё для того, чтобы не привлекать лишнего внимания и для того, чтобы мама спала спокойно. И теперь у меня нет дурных снов, из-за которых я не сплю ночью. И нет спрятанных книжек под тонким матрасом.
– У меня всё хорошо…
***
– Э́тан! Опять проспал? – громкий женский голос ввинтился мне в голову, и я резко сел в кровати.
В комнату пробирались солнечные лучи, а нос улавливал запах еды.
– Проклятье.
Опять не смог нормально поспать и времени оставалось совсем мало. Вскочив, я подобрал с пола вчерашнюю одежду и быстро натянул её. Остался мой заплечный мешок.
– Этан! – мама уже не звала, а раздраженно кричала. – Ты опять заставишь тётушку Анни́н переживать?
Да она скорее выпотрошит меня прилюдно, чем я удостоюсь такой чести. Но отчасти я был ей благодарен за то, что она дала мне самую заурядную работу. Моя семья годами вливалась в общую серую массу, не привлекая к себе особого внимания. Пока это получалось очень даже хорошо.
Наконец я отыскал свой мешок в углу. Через грубую ткань, пальцы привычно нащупали твёрдый предмет – единственная вещь, с которой я никогда не расстанусь. Закинув мешок через плечо, я намеревался проскользнуть к выходу незамеченным. Лучше не позавтракать, чем слушать очередные указания. Я тихонько прикрыл дверь своей комнаты и, осторожно ступая, стал пробираться мимо кухни.
– Братик, – сонный голосок заставил меня остановиться.
За моей спиной, потирая заспанные глаза, стояла малышка И́я. Я опустился на корточки и пригладил ей выбившиеся из косички светлые пряди.
– Почему моя принцесса не спит?
– Я услышала, как мама тебя зовёт. Вчера ты вернулся поздно, а я хотела побыть с братиком. Хотела сказку на ночь, – она надула пухлые губки.
– Сегодня обязательно расскажу.
– Обещаешь? – её глазки недоверчиво сузились.
– Обещаю, – я клятвенно приложил правую руку к сердцу.
Ия расплылась в улыбке, и я невольно ответил ей тем же.
– Кха-кха-ха, – сестрёнку скрутил приступ кашля.
– О Небеса! Ия, зачем ты встала?! А ты не прохлаждайся и бегом на работу! Я не собираюсь за тебя краснеть перед тётушкой, – мама мгновенно появилась рядом и, подхватив малышку на руки, унесла в спальню.
Всё одно и то же. Мне словно прокаженному не давали находиться рядом с сестрой. Из кухни с новой силой запахло едой и живот свело судорогой. Раньше всегда пахло травами, и весь стол был завален пучками, соцветиями и стеблями. С каждым днём их становилось всё больше и больше. Мама хорошо в них разбиралась и словно лесная фея гордилась каждым собранным листочком. Но и это было тем, что она оставила в прошлом, заставив себя забыть и пытаясь быть нормальной. Не обращая внимание на голод, я вышел из дома.
Погода на улице стояла не по-весеннему жаркая. Солнце ярко светило, нагревая землю и становясь с каждым годом всё более безжалостнее. Лёгкий ветерок развевал зелёную листву. Всё казалось таким живым и таким серым одновременно. Поправив свой мешок, я направился в небольшую пекарню на окраине. Пройти в неё можно было двумя способами, но самый короткий путь лежал через вторую малую площадь. Я не любил её за толпы людей и проезжих торговцев, расположившихся там, но сейчас времени не оставалось.
Чем ближе было к площади, тем незаметнее мне хотелось стать. Я наклонил голову так, чтобы отросшие волосы упали на лицо, прикрыв собой его добрую часть. Хотя, что ни делай, а приезжие всё равно кидали на меня свои косые взгляды. Я был слишком высоким и широкоплечим для здешних мест. Раньше меня часто останавливали и спрашивали: «Не из северных ли я народов?». А те, кто был поострее на язык и вовсе горланили, что моя мать понесла от дикарей и скрывает это. Поэтому я всегда предпочитал идти в обход – длинной дорогой.
Но сегодня на меня мало обращали внимание. Большая часть толпы сгрудилась у помоста. До меня доносился звучный голос проповедника, который зачитывал «писание Трёх Богов» и возносил хвалу нашему правителю. Люди стояли, перешёптываясь, а некоторые даже громко спорили. Большинству не нравилась политика нового короля, другие же наоборот защищали его, поклоняясь ему словно Божеству. Я, как и многие помнил бесконечные войны и казни при прежнем правителе. Короли Дарте́лии менялись, но одно оставалось неизбежным – страна угасала, своими стараниями они опустили её на дно. Но пять лет назад, после кончины очередного кровавого тирана, на трон взошёл молодой наследник – Ба́рдоулф. Народ не ждал ничего хорошего от шестнадцатилетнего юноши, даже не смотря на признание его правления Богами. Но с каждым годом он доказывал свои способности в ведении переговоров, восстанавливая по крупицам руины, доставшиеся ему в наследство. Хотя некоторые по-прежнему высказывали своё недовольство.
Я поспешил пройти через толпу зевак. Мне не было дело ни до короля, ни до политики, ни до религии. Моя жизнь сводилась к более простому – нужно работать. Работа – это деньги, а деньги – это жизнь. Пусть о возвышенном рассуждают те, кому нечего делать. Меня же ждёт обычная и поэтому не опасная рутина.
Я выбрался на более узкие и пустынные улочки. Обычно здесь редко можно было встретить людей, но мне сегодня не везло. Возле небольшой лавочки громко спорили юноша и старик. Они так распалились, что даже не заметили моего присутствия.
– Ты с меня 120 да́ртов хочешь содрать за клочок бумаги?! – старик тряс в воздухе кулаком. – Я же не письмо написать прошу!
– Так смотри, тут даже не на нашем языке написано. Это ещё дороже, нужно сначала разобрать символы, сверить их. А тут слов разных много. Смотри сколько написано, – парень упрямо выпятил острый подбородок и, расправив письмо, указал на закорючки.
Я невольно пригляделся к словам, на которые показывал писарь. Что это именно он, было не сложно догадаться по изображению пера и чернильницы на вывеске. Да, стиль написания был старым, но при этом точно дартелевским. Парень явно врал, как и на счёт того, что написано «много разных слов». Даже с такого расстояния можно было заметить, что слова повторяются. Старика нагло обдирали.
– Не хочешь платить так не надо, иди и ищи другое место.
Видно, что мужчина хотел, что-то возразить, но лишь покачал головой. Он переставил свою трость поудобнее и полез в карман. Мне стало жалко этого несчастного. Скорее всего, его так облапошат ещё ни один раз. Поддавшись секундному порыву, я ускорил шаг и якобы случайно задел его, стараясь сделать это не сильно, но всё равно от толчка старик качнулся вперёд и выронил свою трость.
– Простите меня, совсем не смотрю куда иду, – натянуто улыбнувшись, я нагнулся за упавшей тростью.
Подобрав её, я подошёл вплотную к старику и понизил голос до шёпота, надеясь, что у писаря не такой острый слух:
– Он вас обманывает, письмо не стоит таких денег, – и уже громче добавил. – Извините ещё раз.
Старик удивлённо смотрел на меня, не говоря ни слова. Я быстро развернулся, стремясь скорее уйти. Возможно, он даже не поверил мне, ведь перед ним был просто очередной увалень, который чуть не опрокинул беднягу на землю. Запоздало пришла мысль о том, что мой поступок был немного опрометчивым, но я отмахнулся от неё. Не думаю, что старик, даже запомнив меня, сможет найти.
***
– Ты – бестолочь! Опять отдал хлеб этой мелюзге! Ни на что не годен! Весь в своего папашу, бесхребетный, да ещё и ущербный, тьфу! – грузная женщина сплюнула под ноги и скрылась в подсобке.
Я сидел на крыльце небольшой лавочки, которую содержала семья моей тёти. Здесь и была моя однообразная тяжёлая работа. За неё мне немного платили и отдавали подгоревший хлеб. Ничего сложного, но я частенько подкармливал беспризорную малышню испорченной выпечкой, за что и получал нагоняи. Когда тётя Аннин это замечала, то любила припомнить и моего отца и, конечно же, неполноценного меня. Её ничуть не смущало то, что я плохо его помнил и не знал, как он умер на самом деле. Некоторые говорили, что его казнили за то, что он скрывал преступника, другие же – что его нашли в сточной канаве. Вариантов было много, но правды так никто и не знал. Мама молчала и лишь злилась. А когда я захотел порадовать её и стал читать одну из отцовских книг, то она впервые меня ударила. На следующий же день мама сожгла все его книги и записи, запретив даже вспоминать о том, что я умею читать. Тогда мне удалось спасти только несколько книг, включая и его собственную. Отец перед отъездом оставил её именно мне, говоря, что две одинаковые книги станут нашим мостом через расстояние и время. Потом мы переехали из нашего уютного и вкусно пахнущего травами домика на окраину шумного и многолюдного центра Дартелии. Вот так одним днём была перечёркнута прежняя семья и по желанию моей матери мы стали обычными, смешавшись с разношерстной толпой. Она выкинула все свои травы, а мои кошмары и тягу к книгам назвала постыдным отклонением. Для всех остальных я был бедным больным ребёнком, который порой вёл себя очень странно. Последствием такого выбора стало скорое появление ещё одного человека в нашей жизни – отчима. Всё было терпимо и даже хорошо, пока я не стал вырастать и походить на отца. Об этом мне каждый раз напоминала тётя: «Ты просто его копия, такой же непробиваемый, хорошо ещё, что в книжонки не утыкаешься». После этого мама стала смотреть на меня более настороженно.
Под их косыми взглядами я рос замкнутым. Мне было сложно подружиться с другими детьми, и я предпочитал быть один. И конечно больше всего на свете мне нравилось читать, хотя приходилось тщательно это скрывать. С годами мало что изменилось, мне также трудно было найти общий язык с ровесниками. Единственные, кто тянулись ко мне везде и всюду были дети. Они приходили в восторг, когда я им в тайне от всех рассказывал сказки и иногда подкидывал негодный хлеб. Круг замкнулся.
– Хватит балду пинать, – тяжелая фигура тёти появилась в дверном проёме, – возьми вон те мешки и отнеси их в таверну, да пошевеливайся.