Лафре подпер голову рукой и задремал.
Когда, вздрогнув, он проснулся, то поразился увиденному. Лафре два года назад уже бывал в Эрзальской долине, куда Гальер отправил его постигать мастерство стрельбы из лука. Юноша прожил там более полугода и видел легендарную столицу Эрзальской долины – Гальтинг. Но сейчас, когда Гальтинг, этот поразительный город, вновь предстал перед его глазами, хорошо обозримый с каравеллы во всей своей красе, Лафре не смог сдержать восхищения и произнес протяжное: «Оу-у-у». Устремившийся в небеса скалистый Гальтинг, словно гигантский поднявшийся из океана айсберг, величественно парил на эрзальских ветрах в воздухе, опоясанный синеватыми облаками, и с его острых уступов в пустоту струились пенные водопады. Лафре задумался над тем, почему же этот необыкновенный город парит над Эрзальской долиной. Может быть, его держат на высоте мощные ветра? Быть может, долина зовет, манит город к себе, а он, как капризный младенец, норовит удрать, взмыв как можно выше? А может быть, наоборот, город стремится опуститься в земли долины, слиться с ними, вот только земля не желает принимать его, точно подчеркивая, что такому дивному сооружению, как Гальтинг, не пристало стоять на поверхности – только воздушная толща должна быть его колыбелью.
По мере того, как каравелла приближалась к столице Эрзальской долины, Гальтинг увеличивался в размерах, будто угрожающе надвигался на корабль. Каравелла со скрипом накренилась и, огибая город, стала подниматься по спирали все выше и выше, пока наконец не сбавила ход и, постепенно притормаживая, не остановилась у отвесной скалы. Работники судна перекинули трапы через борт и один за другим начали спускаться с корабля.
– Ну что, путешествие закончено? – бросил деквид юноше.
– Да, спасибо, – тихо ответил Лафре.
– Знаешь, куда тебе идти?
– Разберусь.
Лафре плохо помнил этот большой город, но ему было плевать – он сбежал от прошлой жизни, от Хельды, к которой его приговорил отец. Теперь совсем не важно, как сложится его дальнейшая судьба – он был готов обречь себя на любой, даже самый низкооплачиваемый труд. Готов был завести хоть сотню смертоносных диетр и копаться с ночи и до ночи в их бездонных пастях, отрабатывая налоги. Лишь бы не Хельда. Лишь бы не становиться частью их омерзительного, пусть и до неприличия богатого семейства.
Пока он слонялся по Гальтингу, на глаза ему попадались ангалийцы – высокие, стройные, длинноволосые, бросавшие и на него, и на других живших тут деквидов надменные взгляды, точно подчеркивая свое над ними превосходство. Но надо сказать, что и сами здешние деквиды были не похожими на остальных людей планеты – может быть, они старались копировать представителей четвертой ступени, а возможно, за долгие годы проживания в Эрзальской долине они впитали присущую ангалийцам породистость и высокомерность.
Он наткнулся на огороженный невысоким заборчиком сад, за которым стройными рядами росли деревья. Таких Лафре еще не видел. Деревья были невысокими – может быть, с два или три его роста. К одному из деревьев была приставлена стремянка. На ней стоял ангалиец. Его серебристые волосы развевались на ветру. Он протягивал руку к кроне дерева, срывал по одному диковинные круглые зеленые плоды, похожие на небольшие шарики, и складывал их в ящик, висящий на груди ангалийца. Хозяин сада увидел Лафре, который завороженно наблюдал за сбором урожая.
– Тебе чего? – спросил ангалиец.
– Ничего, извините, – стушевался Лафре. – Что это за деревья?
– Яблони, – ответил ангалиец, недоверчиво посмотрев на юношу. – Ты что, яблонь ни разу не видел?
– Ни разу…
– На, лови яблоко.
Ангалиец бросил ему плод, и Лафре поймал его. Он покрутил фрукт перед глазами и понюхал. Яблоко пахло свежестью и сладостью. Лафре откусил кусочек, и сок яблока приятно обжег его язык.
– Мне нечем заплатить за это, – сказал Лафре с набитым ртом, но ангалиец лишь усмехнулся и вернулся к сбору урожая.
– Загадай желание, – сказал ангалиец.
– Зачем?
– Есть поверье, что, когда впервые пробуешь новую еду, можно загадать желание. И оно сбудется.
– Я не знаю, что загадывать, – ответил Лафре и в тот же момент понял, что на самом деле у него есть желание, которое пронеслось в голове.
– Не знать, что загадать, есть настоящее счастье, должно быть, – не глядя на него, сказал ангалиец, потянувшись за очередным плодом.
«Пока ласточка не вернется в свое гнездо, пока засохшая яблоня не заплодоносит», – вспомнил Лафре слова жрицы смерти Сеолы, и по его спине побежали мурашки. А что, если это страшный знак, сулящий ему скорую смерть?
– А у вас есть засохшая яблоня? – испуганно спросил ангалийца Лафре.
– Засохшая яблоня? – переспросил тот. – Не обижай меня, нахал! Все мои яблони еще тебя переживут!
«Это меня и беспокоит», – подумал Лафре. Он поблагодарил ангалийца за угощенье и пошел прочь.
Куда идти? С кем говорить? Лафре плохо знал Гальтинг, даром что бывал тут во время своего обучения мастерству стрельбы. Казарма находилась не в городе, но там, внизу, в Эрзальской долине. В Гальтинг его когда-то притащил тренер, чтобы Лафре смог преклонить колено перед патрицием Шаем Лаплари и извиниться за нелепую драку с патрицием на тренировочной поляне. Ах, если бы каравелла, на которой сейчас прилетел сюда Лафре, не подняла его в Гальтинг, а оставила там, внизу, возле тренировочной поляны.
Поняв, что скитаться по огромному Гальтингу бессмысленно, Лафре решил – пора найти способ спуститься из города в долину. Он подошел к пирсу, где стояли старые мелкие суда – скорее лодки, чем корабли. Лафре обратился к одному из хозяев лодок с просьбой спустить его к тренировочной поляне. «Две монеты», – ответ хозяина был предсказуем. «Две монеты», – услышал Лафре от двоих других хозяев лодок. Только четвертый смилостивился и согласился спустить юношу вниз за одну монету. Если бы у Лафре в кармане была хоть одна… «Эй, пацан!» – до него донесся чей-то высокий голос. Он обернулся и увидел невообразимо высокую крупную женщину. Если бы не голос, Лафре мог принять ее за мужчину – из-за широких брюк, объемной кофты и короткой стрижки. Она подмигнула ему и поманила к себе. В зубах она держала соломинку. Когда Лафре подошел к ней, большая женщина вытащила соломинку и сплюнула.
– Тебе чего внизу? – спросила она, почесав груди сквозь одежду.
– Я… Мне… Я хотел на тренировочную поляну.
– Курсантик, поди?
– Да, – тут же ответил Лафре, коря себя за то, что не соврал раньше.
– Это дело недурное. Спущу тебя забесплатно. Забирайся на лодку.
Лафре даже не стал благодарить ее, чтобы не терять время и чтобы большая женщина не успела ненароком передумать. Он запрыгнул на лодку, которая медленно качалась на ветру на небольшом удалении от поверхности пирса. «Горна!» – послышался недовольный крик. Голос принадлежал одному из лодочников, который подбежал к женщине. Он шикнул ей: «Бесплатно нельзя, дура». Та усмехнулась, сунула в рот соломинку и бросила лодочнику: «А не пошел бы ты». Она отшвартовала свою разваливающуюся и скрипящую от старости лодку, и судно, оторвавшись от пирса, медленно воспарило над землей и стало спускаться вниз, огибая Гальтинг по спирали.
– А чего это он на вас накричал? – спросил Лафре.
– Ну, – не вытаскивая соломинку, ответила большая женщина, – у нас вроде как негласное правило. Наверх и вниз за монету.
– А с меня хотели взять две.
– Будь ты приодет побогаче, с тебя бы и четыре запросили, – усмехнулась она, – и то выдали бы за скидку.
– Вашему расчудесному патрицию определенно стоило бы чаще покидать свою опочивальню и наведываться к простому народу.
– Так он и есть автор этого правила. Ты сам откуда, малый?
– С Медистого плато.
– Вот-вот, – покачала она головой. – Это Гальтинг, малыш. Тут и иные птицы задаром не щебечут. Гальтинг, клял бы его пес… Земля ангалийцев. Ни до лица твоего красивого, ни до ума, ни до умений – нет дела никому. Монеты в кармане – вот что важно.
– А вы ангалийка?
– Я? – И она расхохоталась, выронив соломинку на хлипкий пол лодки. – А ты видишь у меня на голове богатые серебряные патлы?
– Нет, – смутился юноша.
– Деквидка я, не видно разве? Нас тут много живет, в Гальтинге. Может, больше даже, чем этих ветродуев клятых.
Лодка мягко опустилась на землю – в том месте, где в воду стекал один из нижних водопадов Гальтинга. Лафре поблагодарил свою спасительницу и пошел прочь, пытаясь вспомнить местность. На миг он обернулся и увидел, что большая женщина сорвала травинку и сунула ее себе в рот, оставшись, видимо, стоять в ожидании клиента, чтобы не гнать лодку обратно в город порожняком.
Оглядываясь по сторонам, Лафре увидел широкую поляну, на которой в разгар тренировки находились с десяток деквидов и ангалийцев с луками в руках. Перенесшись в воспоминаниях на несколько лет назад, Лафре подумал о том, как на этой самой поляне он до крови раздирал себе пальцы в бесконечных упражнениях с луком.
Сердце Лафре екнуло, когда среди тренировавшихся парней он узнал патриция Шая Лаплари – наследника Эрзальской долины. Однажды, во время очередной тренировки, они с Шаем не поделили лук. Внезапно начавшаяся словесная перепалка стремительно переросла в выяснение отношений на кулаках, и вот они на глазах у остальных курсантов и тренера катаются по полю, как два сцепившихся в бою петуха. По приказу тренера в тот день Лафре высекли жгучими стеблями за то, что он поднял руку на представителя вышестоящей ступени, и в дальнейшем Лафре и Шая не ставили в пару на тренировочных занятиях.
И вот сейчас патриций Шай стоял с луком в руках и целился в находящуюся вдалеке мишень. Длинные пепельные волосы патриция то взвивались на ветру, хлеща его по лицу и без спросу попадая в рот, то, успокоившись, вновь укрывали плечи Шая. Зеленые глаза патриция дерзко светили сквозь рваную челку и были сочнее и ярче полированного нефрита. Он был юн, высок и на первый взгляд худощав, но его гордая осанка и сильные руки, уверенно держащие лук, выдавали безупречную физическую форму владыки Эрзальской долины. Когда грозный взгляд патриция встретился с взглядом Лафре, сосредоточенный на мишени взор Шая рассеялся и полностью переключился на юношу. Несколько секунд спустя Шай все же собрался и выпустил стрелу – она со свистом рассекла воздушную толщу и попала в самый край мишени.
– Мазила, – с усмешкой произнес Лафре.
– Ты это мне? – недовольно обернулся на него патриций.
– Ну не себе же. Я бы попал в центр, даже если бы стоял с закрытыми глазами и держал лук сломанной ногой. Мазила.
– Еще раз скажешь «мазила» – следующая стрела полетит тебе прямо в лоб, – с ненавистью прошипел Шай.
– Да потому что ты мазила, – не унимался Лафре.
– Тебя не учили, что к четвертой ступени надо обращаться на «вы»? – Шай вплотную приблизился к Лафре и смерил его уничижительным взглядом.
– Слишком много чести, – спокойно произнес юноша, уверенно глядя патрицию прямо в глаза.
Отшвырнув лук в сторону, Шай обеими руками толкнул Лафре в грудь, отчего тот потерял равновесие и упал на землю. Патриций прыгнул на него и сжал руками его горло: «Я научу тебя, жалкий деквидишка, уважать тех, кто выше по статусу!»
Лишенный воздуха Лафре собрался с силами, вцепился в руки Шая и, сделав рывок, перевернулся и уложил на землю патриция, сев на него сверху. Шай двинул кулаком прямо в челюсть Лафре и постарался вновь занять доминирующее положение, но Лафре извернулся и снова уложил Шая на лопатки. Стоящие поодаль от них остальные курсанты с нескрываемым интересом следили за тем, кто же победит в этой схватке. Молодые люди тем временем перекатывались по тренировочной поляне, рыча и выкрикивая оскорбления, пока не подкатились к самому краю поляны и кубарем не полетели в глубокий темный овраг. Кувыркаясь по склону оврага вниз, они никак не могли расцепиться, и наконец рухнули на самое дно ущелья, где росли густые старые кустарники и почти не было света. Патриций Шай сориентировался быстрее, сел на лежащего на спине Лафре и с силой прижал его руки к земле, уставившись на своего врага. Оба тяжело дышали и не сводили друг с друга разгоряченных яростью взглядов. Наконец Шай улыбнулся, и оба рассмеялись. Патриций нагнулся к Лафре и жадно поцеловал его в губы. Лафре, у которого бешено заколотилось сердце, закинул руки за шею патриция и, не отрываясь от его губ, стал гладить спину и голову Шая.
– Ты приехал, – шептал Шай, спешно разрывая на юноше подаренную Лерией одежду. – Я так часто думал о тебе!
– Я тоже… – бормотал Лафре, расстегивая рубашку Шая и проводя пальцами по его стройной упругой груди.
Шай привстал и начал раздеваться, глядя, как Лафре тоже поднялся и стал судорожно стягивать с себя одежду. Полностью обнажившись, они вновь врезались друг в друга, обнялись и утонули в упоительном глубоком влажном поцелуе, кожей ощущая каждый миллиметр своих вспотевших тел.
– Ты хочешь этого? – тихо спросил его Шай, прикасаясь холодными пальцами к губам Лафре.
– Я задушу тебя, если ты не возьмешь меня прямо здесь, – пробормотал в ответ Лафре, положив руки на талию патриция.
Шай улыбнулся и легким движением заставил Лафре опуститься на землю. Он развернул юношу спиной к себе и начал осыпать ее горячими поцелуями. Лафре, опустив лицо к холодной сырой земле, застонал, почувствовав неотвратимое, грубое вторжение Шая. Лафре изогнулся и вскрикнул, подняв голову, но Шай рукой уткнул юношу во влажную землю, а потом навалился ему на спину, отчего Лафре вскрикнул еще раз.
– Больно? – мягко шепнул Шай, кусая покрытую густыми русыми волосами макушку Лафре.
– Да, – простонал Лафре.
– Выйти?
– Только посмей, и я прикончу тебя прямо здесь, – сквозь стоны ответил Лафре.
Лафре лежал голым животом на влажной ледяной земле и вздрагивал от каждого нового движения. В какой-то момент Лафре перестал ощущать холод земли – внутри его охватило тепло, он вгрызся в землю, которая приятно заскрипела на зубах, и тяжело и протяжно застонал, услышав сладкий долгий рык Шая.
Перестав двигаться, вспотевшие любовники вскоре почувствовали, что замерзают. Не сказав ни слова, они начали одеваться, поглядывая друг на друга и улыбаясь.
– Ты был такой… упругий, – коснувшись пальцами подбородка Лафре, сказал ему Шай и чмокнул в губы.
– У меня за эти годы никого не было после тебя. Мне кажется, у нас в Кай-Уре нет… Ну, таких, как я. И как ты.
– Зато в Гальтинге каждый второй, – улыбнулся Шай.
– Куда нам до ангалийцев, – ответил Лафре, присел на колени и зачерпнул ледяной воды из протекающего рядом ручья, чтобы умыть все еще разгоряченное лицо.