Он развернулся и направился в сторону Рубежа, и остальные солдаты, включая Лафре, последовали за ним.
У Лафре колотилось сердце от волнения, когда они достигли края Медистого плато. Прямо напротив узкого разлома, на противоположной его стороне, высились внушающие трепет массивные стволы игура, где брала свое начало столица. На краю плато стояли две лебедки с подвешенными к ним и раскачивающимися над узким ущельем клетками, возле которых солдат ожидали двое водчих. «Внимание! – скомандовал Гальер. – Водчим занять свои места в кабинах! В первую кабину заходят Таврос, Пираль и Брейт. Во второй со мной поедут Ванор и Кальп. По местам!»
Лафре вместе с отцом и Ванором зашел в клетку, и в следующий момент кабина дернулась и медленно поехала вниз. Лафре часто дышал, но изо всех сил старался взять себя в руки и стабилизировать дыхание. По мере спуска стволы игура становились все толще и объемнее. «Волнуешься?» – усмехнулся Гальер, обернувшись к Лафре, который подумал, что лежащий на берегу пруда Кальп, вероятнее всего, является любимчиком отца. Лафре мотнул головой, и отец одобрительно похлопал его по плечу.
Наконец клетка достигла пересадочного пункта – это была обустроенная вокруг ствола игура дощатая площадка, на краю которой располагались еще несколько лебедок для дальнейшего спуска. Лафре ощутил, что ему становится трудно дышать. Висящие на плечах фонари тускло освещали пространство вокруг, прорезаясь светом сквозь серую дымку. Водчий открыл дверь кабины и шагнул на пересадочную площадку, и следом за ним на нее вышли Гальер, Лафре и Ванор. Через минуту к пересадочному пункту подъехала и вторая клетка, из которой вышли остальные трое солдат. В том же составе все, кроме водчих, оставшихся на пересадке, зашли в кабины, и водчие закрыли за ними двери. «Отпереть краны с воздухом!» – скомандовал Гальер. За миг до того, как кабины начали дальнейший спуск, Лафре нащупал в области шеи небольшой кран и повернул его – в нос ударила струя свежего воздуха, и дышать тут же стало легче.
Путь до Низины показался Лафре необычайно долгим, но вот кабина остановилась. Гальер распахнул дверь и ступил на землю Низины, и за ним поспешил юноша. Казалось, вокруг не было ничего, кроме дымчатой тьмы и стволов игура – таких толстых у основания, что взгляд не мог охватить их и оценить истинные размеры. Вглядываясь в темноту, Лафре заметил какое-то движение. Это была женщина. На первый взгляд, она ничем не отличалась от обычной деквидки, если не считать лохмотьев, в которые она была одета. Когда глаза немного обвыклись во тьме, Лафре увидел, что нивенги были здесь повсюду – они сидели на корточках и собирали в висящие за спиной берестяные короба семена маленьких серых цветков. Как только короб наполнялся, нивенг подходил к высоченной стене Медистого плато, вдоль которой медленной вереницей на толстых тросах ползли вверх и вниз сколоченные из досок небольшие ящики, круглосуточным конвейером доставляющие семена отсюда на поверхность. Нивенг выворачивал в ящики содержимое своих коробов и безучастно отправлялся на дальнейший сбор урожая.
«Рассредоточиться!» – скомандовал Гальер, и Лафре не успел опомниться, как остался один. Не зная, куда идти и что делать, он судорожно озирался по сторонам, пытаясь понять, как выбраться из этой жуткой местности обратно на поверхность так, чтобы его никто не заметил. Он осторожно пошел вдаль, стараясь не задеть нивенгов, которые словно срослись с ядовитой землей и не отрывались от цветков, собирая из их бутонов семена.
Очень скоро Лафре понял, что окончательно заблудился и упустил из виду то место, в котором опустилась кабина. «Да гори оно все! – пронеслось у него в голове. – Уж лучше задохнуться тут, чем лечь в постель с вонючей Хельдой».
Нивенги, давно привыкшие к инспекциям солдат Вильдумского отряда, не обращали на метавшегося среди них Лафре никакого внимания. Они были сосредоточены на сборе семян. Юноша постарался успокоиться и отыскать взглядом хотя бы стену Медистого плато, иначе он рисковал уйти слишком далеко, вглубь между стволов игура, где его определенно не ждало ничего хорошего. Нивенги тем временем безразлично слонялись по Низине. Они наклонялись к цветкам, собирали из их крошечных бутонов семена в короба и тащились к конвейеру.
Продираясь сквозь стволы, Лафре услышал какой-то невнятный писк, который становился громче с каждым его шагом, пока юноша не врезался в нивенга и не сбил его с ног. «Нет, нет, нет!» – голос принадлежал женщине, которая подняла с земли орущий сверток. Лафре кинулся к ней и схватил ее за плечи.
– Это он? Твой сын, которого ищут уже не первый день? – испуганно спросил Лафре.
– Нет, умоляю! Не трогайте его. Умоляю вас, господин!
– Значит, он.
Лафре трясущимися руками дотронулся до футляра, в котором находился каленый стержень, и взглянул на женщину.
– Я умоляю, не прижигайте моего малыша! – всхлипывала мать ребенка, зажимая рот орущего мальчика.
– Это закон Королевы, – сказал Лафре и стал вытаскивать каленый стержень из ножен.
– Молю вас! Прижгите меня.
– Тебя? У тебя что, от страха вырос член? – воскликнул Лафре.
– Как вы не понимаете? Мы не живем тут, – плакала женщина. – Это не жизнь! Мы рождаемся и умираем в этой темноте. Умоляю вас, господин! Дайте моему сыну остаться тайной. Так он получит хотя бы возможность прожить нормальную жизнь наверху. Сжальтесь! Никто не узнает. Заклинаю.
Сообразив, что ему выпал шанс, Лафре изменил тон и сказал женщине:
– Ты знаешь, где есть незасыпанный лаз наверх отсюда?
– Лаз? – вытирая слезы, переспросила женщина.
– По которому отсюда можно выбраться на поверхность. Знаешь?
– Нет, господин. – Она исподлобья взглянула на него.
– Скажешь, где лаз, – не буду прижигать твоего ребенка. – Он шантажирующим взглядом указал на ножны, в которых хорошо виднелся светящийся оранжевым огнем раскаленный стержень.
Женщина тут же переменилась во взгляде и закивала:
– Есть один свежий лаз, я покажу. Покажу.
– Проведи меня. Мне нужно выбраться отсюда незаметно для остальных.
– Да! – радостно закивала женщина. – Идите за мной. У вас мало времени, мало воздуха осталось в мешке. Пойдемте.
Она встала с земли и, прихрамывая, побежала в темноту. Лафре поспешил за ней, стараясь дышать как можно реже, чтобы воздух в мешке не закончился раньше времени. То и дело он сталкивался с другими нивенгами, но вот они достигли стены Медистого плато. «Вот он! Лаз. Наверху, вон там. О нем ваши не знают еще». – Она указала рукой на отвесную стену, по которой конвейером ползли ящики с семенами.
«Цепляйтесь за пустой ящик. Он повезет вас наверх. Вы легкий, – прошептала женщина. – И не сводите взгляда со стены. Как только увидите мерцающий камень, крепко хватайтесь за него, а ящик пусть ползет по конвейеру дальше. Там найдете тропу, которую наши протоптали в уступе стены. Никто в этом месте еще не выбирался на поверхность – лаз совсем свежий, незаконченный. На той высоте вы уже сможете дышать без мешка. Тропа длинная, ползти по ней долго. Я не знаю, что там дальше, но другого хода отсюда нет, кроме этих ваших клеток на веревках».
Лафре задрал голову – стена казалась бесконечной, но где-то вдалеке, наверху, отчетливо виднелся свет огненных сфер. Отстегнув от пояса футляр с каленым стержнем, чтобы было легче выбираться отсюда, Лафре обеими руками ухватился за проезжающий возле него пустой ящик и, повиснув на нем, поехал наверх. «Спасибо! Спасибо, господин! – доносились до него утихающие слова женщины. – Ищите мерцающий булыжник в стене! Его нельзя не заметить. Не пропустите, не то конвейер вывезет вас прямо на поверхность! Вам же этого не надо?»
Он висел на ящике, который медленно и долго полз вверх, к свету и нормальному воздуху. Очень быстро руки онемели, лишившись притока крови, а пальцы перестали чувствовать доску, из которой был сколочен ящик. Порой Лафре задевал своим телом ящики, ползущие вдоль стены вниз, в противоположном направлении. В какой-то момент Лафре ощутил головокружение и задышал резко и прерывисто, испугавшись, что воздуха в мешке осталось совсем немного. Он стал делать глубокие вдохи и не выдыхал до тех пор, пока жажда нового глотка не завладевала им, заставляя против воли сделать очередной вдох. Его накрыл сильный страх, когда он понял, что воздух в мешке закончился и что сейчас он, должно быть, останется один на один с ядовитыми парами Низины. Возможно, он даже на миг утратил контроль над своим сознанием. В памяти нарисовался образ его мамы. Она сейчас, наверное, хлопочет по дому в Кай-Уре, ожидая, что муж и сын вернутся к ужину. Она, такая красивая и как будто все еще молодая, смотрит на него сейчас, и от этой фантазии ему стало чуть легче. Как могла такая чудесная женщина, как его мать, сойтись с деспотичным Гальером? Об этом в их семье не было принято говорить, но еще маленьким Лафре подслушал разговор родителей и понял, что давно, еще до встречи с отцом, мама была помолвлена с одним юношей, но незадолго до свадьбы тот уехал с какой-то девушкой, а обходительный Гальер оказался в нужное время в нужном месте. Лафре знал, что отец любит маму, но не был уверен в том, любит ли Гальера она. Истинной любовью мамы стал он, Лафре, ее единственный сын. Еще до того дня, как он пошел в школу, мама обучила его грамотному и, надо заметить, красивому письму. Мама старалась вырастить сына умным и сильным. «Скорее сильным», – вспоминал он слова мамы. Он же не был уверен в своих силах, ведь даже держать меч он научился позже остальных ребят. «Глупенький, – ласково говорила ему мама, – меч не дает силы, как не дает ее любое другое оружие. Сила в тебе, внутри. Ты и есть сила. Когда твой меч предаст тебя, что у тебя останется? Только ты сам. Ты и твоя сила внутри. Не забывай это, и трудности будет преодолевать чуть легче».
«Сила», – прошептал Лафре, очнувшись от этого забытья, которое продлилось лишь несколько мгновений. Держась за ящик правой рукой, он не нашел ничего лучше, как второй рукой сорвать с головы ставший уже бесполезным шлем, и тут же почувствовал, что может дышать без него. Лафре понял, что ему удалось преодолеть основное расстояние до поверхности, и от этой мысли в глазах защемило, зачесалось от радости.
Он помнил о наказе той женщины из нивенгов, чьего ребенка согласился не прижигать: «Ищите мерцающий булыжник в стене! Вы не сможете его не заметить!»
Ослы, запряженные на поверхности в упряжки и вращавшие колесо механизма, делали свою работу на славу – ящики конвейера ползли вверх и вниз с высокой скоростью. Лафре пытался всмотреться в сырую стену, но все – тысячелетние наслоения земли, корни, глина, кости – смешалось в темно-коричную кашу в его глазах. Как только он уже решил сдаться, взгляд его задранной к небу головы упал на что-то ярко мерцающее в стене. Лафре не знал, тот ли это булыжник, о котором говорила ему женщина из нивенгов, но сил держаться за ящик уже не было. Он схватился за мерцающий выступ в стене левой рукой и разжал кисть правой, повиснув на стене и оставив свой ящик ползти дальше, к выходу из Рубежа. Острые края ледяного булыжника впились ему в ладонь, и тонкая струйка горячей крови потекла по его запястью. Немного пошарив ногами в воздухе, он нащупал уступ и понял, что может стоять. Он прильнул к холодной стене всей грудью, как будто попытался обнять припозднившуюся с рынка маму. Его уставшие руки упали, как две веревки. По мере того, как кровь возвращалась в них, руки ныли, в них больно покалывало. Он отдышался и сжал порезанную о булыжник руку в кулак. Лафре осторожно развернулся, прислонившись к стене спиной, и всмотрелся в темноту ущелья, в котором оказался. Прямо перед его глазами безразлично тянулся конвейер пустых и полных ящиков – вверх и вниз, вниз и вверх. Глаза привыкли к темноте. Лафре ощупал руками стену и нашел небольшой проем, из которого пахло сыростью и червями. Медленно он стал карабкаться по узкой скользкой тропинке, не контролируя прерывистое дыхание. Лаз был поистине свежим – стало пахнуть влажной травой, которая пробивалась сквозь глиняную твердь стены. Лафре аккуратно двигался, не имея никакого представления о том, что ждет его дальше. Ему было плевать. Казалось, он полз бесконечно долго. Время от времени он поднимал голову вверх, с облегчением замечая, что свет становится все более отчетливым, а значит, совсем скоро он должен достичь поверхности. Он замер, стараясь отдышаться и набраться немного сил, чтобы завершить свой бесконечный подъем, и двинулся по тропе дальше с таким остервенелым рвением, что не обращал внимания на содранные в кровь пальцы, которыми цеплялся за кочки, траву и коренья в стене, чтобы не упасть и не сорваться обратно в Низину.
В глаза ударил свет, когда, собравшись с силами, Лафре подтянулся и вылез из ущелья на поверхность. Он не смог с ходу сообразить, где находится – деревня Кай-Ур была вдалеке отсюда, и вокруг виднелись лишь деревья, растущие на самом краю Медистого плато. Пытаясь понять, куда идти дальше, Лафре осмотрел местность и еще раз бросил взгляд на деревню Кай-Ур, отдавая себе отчет, что туда он больше не вернется никогда. Лучше смерть.
В школе Лафре был лучшим учеником и имел хорошее представление о географии Амплерикса. Он принялся изучать открывшийся перед ним ландшафт оценивающим взглядом. Если только его не обманывают глаза или с его разумом не играют иллюзии, впереди, где-то вдалеке, находятся Аладайские озера. Грубая, почти мертвая поверхность седой каменной прерии, на которой стояли Аладайские озера, хорошо была видна отсюда Лафре в ярком свете огненных сфер.
«Это сколько же я, должно быть, прополз, если там действительно Аладайские озера…» – пронеслось в голове у Лафре. Он сунул руку в карман, куда еще в Низине насыпал семян, достал оттуда небольшую пригоршню и отправил себе в рот, чтобы хоть немного утолить голод, от которого до тошноты болело в громко урчащем животе. Прожевав семена, он слабым шагом пошел на юг, оставив очертания родного Кай-Ура за спиной.
Глава 7.
Лафре хотелось спать. Маячащие вдали очертания Аладайских озер придавали ему сил, о которых так часто напоминала его мама. Он осмотрелся в сотый раз, будто это могло приблизить его к Аладайским озерам. Расстояние между оставшимся позади него Медистым плато и озерами не было большим. Преодолеть эту пологую равнину, разделявшую его путь, на первый взгляд не составляло труда. Но Лафре знал, что на это уйдет не меньше трех дней пешего пути. Семена уже на исходе, пусть он и старался экономить их, как мог. Живот, хотя и привык к пустоте, все равно упорно урчал. Лафре набрал полную грудь свежего воздуха – после Низины у него никак не получалось надышаться.
Через некоторое время он наткнулся на небольшую деревушку милях в пятнадцати от той точки, где, по расчетам Лафре, брали свое начало Аладайские озера. По его коже пробежали мурашки, когда он понял, что единственным известным ему местом между Медистым плато и Аладайскими озерами была деревня Фатхамия. Любителей пройти ногами от плато в сторону озер было немного, да и были ли они вообще? Плывущая на ветрах каравелла – вот лучший способ преодолеть расстояние. Поэтому в Фатхамию основная часть жителей Амплерикса не попадала, если не считать несчастного налогового инспектора. Неизвестно, за какие прегрешения инспектора назначили собирать подати именно на этой странной территории, где, как поговаривали, живут с три десятка деквидов. Эта деревушка не отличалась бы от остальных размазанных по планете мелких населенных пунктов, если бы не одно «но». Здесь был домишко, в котором жили, как их называли, жрицы смерти. Эти две дряхлые старухи чурались соседей и почти не выходили из своей побитой веками лачуги, которая, быть может, была даже младше живущих в ней жриц. Почему их звали жрицами, Лафре до сих пор не понимал. В школьных учебниках про жриц не было ни слова. Там и Фатхамии было уделено внимания меньше, чем на строчку.
И сейчас в голове Лафре сражалось два желания – напроситься на обед в первый попавшийся в Фатхамии дом или же обойти деревню стороной. Решение помогла принять новая волна урчания, которую издал живот, и Лафре повернул в сторону деревни. Ему оставалось надеяться на то, что дом, в который он сейчас постучится, будет принадлежать кому угодно, только не жрицам смерти.
Самый первый дом Лафре по неизвестной ему причине решил обойти стороной. Подойдя ко второму, он робко постучал в дверь. На пороге показался маленький мальчик.
– Вам чего? – бросил ему мальчишка, недоверчиво насупив брови.
– Дома есть кто-то, кроме тебя? – дружелюбно спросил Лафре.
– Мама есть. Вы за налогами? Мы на прошлой неделе платили!
– Нет-нет, – улыбнулся Лафре, – я не налоговый инспектор.
– Честно? – буркнул мальчик.
– Честно.
– Ну хорошо, – улыбнулся пацаненок. – А то мы на самом деле ничего не платили. Сейчас маму позову.
Мальчик скрылся в темноте, и через пару мгновений на крыльцо вышла молодая женщина. Без лишних предисловий Лафре признался, что умирает с голоду, и пообещал, что готов отработать еду как угодно. Хозяйка пригласила юношу к столу и накормила его немного пересоленой похлебкой с семенами. Когда он разделался с обедом, то предложил хозяйке свою помощь. Та лишь усмехнулась и махнула рукой:
– Ешьте, ешьте, не беспокойтесь. Разве можно не накормить голодного путника? А с хозяйством сама справляюсь. Я и муж. И сынишка наш. Путники у нас редкость. Вы, верно, к Аладайским озерам идете?
– Да, – сказал Лафре.
Он ждал, что хозяйка спросит его, зачем он держит путь на Аладайские озера, и поймал себя на мысли, что сам не знает ответа. Но женщина лишь предложила горячую лепешку, и Лафре радостно кивнул.
– А вот скажите мне, – как бы невзначай спросил Лафре, – у вас в Фатхамии и вправду живут жрицы смерти?
– Да я вас умоляю! – Деквидка вновь махнула рукой. – Наговорят всякого. Две престарелые тетки, окончательно выжившие из ума. Я родилась тут, в Фатхамии, а они уже были дряхлыми. Им лет по двести, наверное. Никакие они не жрицы, не слушайте глупостей. Живут в своей халупе, лиц своих не кажут, и на том спасибо.