В зал приходили гости – и им там подавали выпить и закусить, готовкой занимались отдельные специальные люди. Местные девушки разносили заказы, и если кто-то выбирал их на час или на ночь – уходили с ним в свою комнату. Иногда предлагалась развлекательная программа – однажды я подглядела в щёлку, как Алесса играла на струнном инструменте, Амата пела, а Пинья танцевала что-то в восточном духе, отдалённо похожее на беллиданс. На руках и ногах у неё что-то звенело, поверх обычного платья был надет пояс с цепочками и украшениями, распущенные волосы то и дело взлетали. Она довольно бойко отстукивала босыми ногами ритм, и ей удалось завести зал – в такт её движениям хлопали, топали и местами что-то кричали и свистели. Я так увлеклась, что едва успела спрятаться от шествующей мимо мамаши Вороны – она тоже шла посмотреть, как там в зале.
К тому моменту я уже знала, что Ворона – маг, но её способностей не всегда хватает на то, чтобы осветить себе лестницу в башне ночью. И вообще магов вокруг было намного больше, чем не-магов, но все они умели по чуть-чуть. Наверное, госпожа Марта – серьёзный маг, но вывести её на разговор о магии, как она есть, мне пока так и не удалось. Ей всё время было некогда.
Зато удалось поговорить с матушкой Ливией. Та была добродушна и смешлива, и когда я пришла к ней и сказала, что готова приносить какую-нибудь посильную пользу – ну нужно же мне чем-то заниматься! – то она посмеялась и сказала мне просмотреть и красиво уложить полученное из стирки постельное бельё.
Мне и думать было боязно, как и чем тут стирают. Наверное, наматывают на палку и колотят? В плохой воде? Впрочем, о том, что город – порт и стоит на берегу моря, я уже знала, и что небольшая речка есть – течёт с гор, да, горы тоже есть. Одна даже огнедышащая – так сказала Джемма. По ней определяют, что думают о жителях острова Устика господь всемогущий и некоторые другие высшие силы.
Какие другие? – тут же зацепилась я. И узнала, что есть достойные христиане, есть менее достойные христиане восточного толка, а есть вовсе неверные. И может быть, кто-нибудь вовсе верит в древних языческих богов, как на Севере, – на этом месте Джемма стрельнула в меня глазами и убежала.
Ладно, я-то вообще про стирку. Грязное постельное бельё и рубахи отдавали куда-то прачкам два раза в неделю. И потом дважды в неделю его возвращали обратно – вроде как стираное, но жёсткое, колом стоящее. И матушке Ливии нужно было растрясти, поколотить резным деревянным валиком, чтоб стало помягче, аккуратно свернуть и разложить по полкам. В этом-то я ей и помогала, потому что на словах может быть и легко звучит, а по факту было тяжело.
Я спросила – а почему больше никто не помогает. Но она только фыркнула – мол, остальные девицы лучше со скуки расплющатся, чем пойдут и сделают что-нибудь полезное. Неужели в прошлом богатые дамы, думала я. Или наоборот, из таких семей, где с детства приходилось много и тяжело работать, и они тут отдыхают?
Джемма-то точно не была из тех, кто много и тяжело работал. Но и здесь не стремилась. Я спросила её – нет ли у кого-нибудь что-нибудь почитать, и кажется, это была моя большая ошибка.
– Рехнулась, да? Почитать ей подавай! Вот прямо грамотная, да?
Тут я задумалась, что пока ни разу её мне не показали здешней письменности, ни единого клочка. Я и знать не знаю, как здешние буквы выглядят, вряд ли, как наши. Но вроде бы мамаша Ворона вела какие-то счётные книги, и с управляющим они что-то обсуждали про приход, расход и закупки, я слышала. Значит, она как раз грамотная.
Джемма, поганка, растащила по всем остальным мой запрос про книгу. И теперь меня цепляли ещё и за это – мол, нашлась тут грамотная. Тьфу, короче.
Впрочем, девчонки, как оказалось, чему-то тут понемногу учились.
Самых соображающих мамаша Ворона приобщала к ведению хозяйства и поручала что-нибудь запланировать или сосчитать. Кто-то даже на рынок ходил вместе со слугами, и руководил закупками там каких-то продуктов и доставкой их в дом. А что, правильно – если потом то самое счастье, когда кто-то вдруг взял к себе. Не женой, так экономкой.
Матушка Ливия занималась шитьём. Учила снимать мерки, рисовать на ткани здешние незамысловатые рубахи и туники, и собирать всё это при помощи ниток, иголки и десятка швов – функциональных и декоративных. К ней ходили заниматься человек семь-восемь, и эти девушки обычно выглядели более опрятными и аккуратными, чем остальные.
Госпожа Марта учила основам врачевания, фактически – оказанию первой медицинской помощи. И очень толково учила, с использованием знаний из анатомии и физиологии, плюс свойства местных растений и как мы их применяем, с чем можно справиться самим, а в каком случае не обойтись без целителя. И про то, что рану, например, нужно держать в чистоте, она знала, и рассказывала – однажды на примере пальца Делии. Та где-то обо что-то порезалась, потом замотала ладонь грязной тряпкой, и пришла к госпоже Марте только когда началось воспаление. Госпожа Марта, пока чистила, высказывалась едко и безжалостно – о том, что голова на плечах не повредила ещё никому, а вот её отсутствие приносит неисчислимые беды. Делия, обычно очень острая на язык, тут только вздыхала и со всем соглашалась.
Два-три раза в неделю приходила матушка Рания. Объёмная, как Ворона, и добродушная, как Ливия, она учила девчонок основам музыки и танца. Правильно, это всё очень даже годится для того, чтобы привлекать мужчин. А итоги её работы потом входили в шоу-программу.
Честно сказать, когда я увидела всю эту деятельность, у меня прямо засвербило где-то внутри – я сама не заметила, как начала прикидывать, какое представление можно было бы сделать из такого вот коллектива. У меня на занятиях бывали разные люди, и юные, и пожилые, и с нуля, и с опытом, и мне удавалось встроить всех. Но здесь пришлось жёстко себя одернуть – потому что нечего. Ты тут ещё не поняла, как тебе жить, а туда же – выступления придумывать.
Но эти мысли подтолкнули меня к тому, чтобы утром начать делать сначала зарядку, а потом и разминку из классического экзерсиса. И как же это оказалось хорошо – растянуться, вновь почувствовать, что тело тебе подчиняется, что без напряжения можешь положить ладони на пол и так постоять, что поддаётся планка, что колени не мешают садиться в гранд-плие, что встать на полупальцы – легко, и можно не валиться с них в пируэте. И после ничего не болело, ничего! Только обычная нормальная мышечная усталость после нагрузки.
Вот так – друзей здесь у нас нет, значит – работаем в первую голову на себя, думала я.
А потом оказалось, что есть ещё один предмет и один преподаватель. Раз в неделю днём приходил отец Доминик, священник из близлежащей церкви, и беседовал со здешними жительницами о законе божьем. Не более и не менее. И когда я забрела на это занятие и со вниманием выслушала всё, о чём они говорили, то по завершению священник глянул на меня и сказал:
– Очень хорошо, дочь моя, что ты пришла. Останься, поговорим.
13. Верные и неверные
Я молча кивнула – почему бы не поговорить?
Священник был худ, чтоб не сказать – тощ, и лыс. Невысок ростом, он обладал проворными пальцами, живо перебиравшими чётки. Сидел на лавке и не сводил с меня глаз.
Прямо сказать, я очень пожалела, что заглянула сюда, и проклинала себя за любопытство. Что я ему скажу? Что я знаю о том, как и во что они тут верят? А верят мощно, я уже успела убедиться.
Я сидела напротив – и тоже принялась его разглядывать. В серой одежде – довольно старой, по подолу лохматой, с неподрубленным краем. Подпоясан верёвкой. На том верёвочном поясе чётки и что-то ещё, вроде кошеля. И на шее – деревянный крест.
Вообще крест на шнурке на мне был. Я его почти не замечала – есть, и ладно, очевидно, нужен. Видимо, здешняя я привычная – вот и не замечаю. Значит, меня крестили и всё такое.
– Скажи, является ли твоё пребывание в этом доме добровольным? – спросил священник.
Эк загнул! А что, остальные, он хочет сказать, сидят тут по большому желанию? Нравится профессия и вот это всё?
– Меня не спрашивали о моём желании, когда привезли сюда, – сказала я честно.
И о том, хочу ли я видеть такой сон, тоже не спрашивали. Если о таком вообще кого-то спрашивают.
– У тебя есть дом?
Э-э-э, как бы вам сказать-то…
– Вы знаете, кто я?
– Нет, дитя моё, не знаю. Я совершенно точно не встречал тебя ранее.
Вот всё и стало понятно. Те, кто знает моё имя, с трудом удерживают язык на привязи. Или не удерживают. А этот добрый человек просто со мной не знаком.
– Мне сказать?
– Ты ведь знаешь особенности этого места – даже если ты скажешь, я забуду всё это, выйдя наружу. Другое дело, что на любое магическое действие может быть найдено противодействие, и я не хочу, чтобы братья мои или кто другой принялся выяснять у меня, кого здесь можно встретить.
О как! Так это выходит что, тот, кто привёз меня сюда, знал, что делал? Если люди, выходящие отсюда, забывают детали, то даже если сюда забредёт какой-то мой знакомец из прошлой жизни, то он потом не сможет ничего никому рассказать? Какая прелесть.
Но с другой стороны, и хорошо, что о пребывании дочери графа Ливарио в заведении мамаши Вороны не будут болтать на площади. Интересно, а женщины из бани, они как? На них тоже какой-то блок стоит?
– Понимаете, я, наверное, знала, но забыла. Примерно всё. Меня поили сонным зельем в неумеренных количествах, я выжила… чудом господним, – в последний момент я придумала, как это сказать, чтоб если не правильно, то похоже.
– Верно, дочь моя, чудом господним. Молись, и тебя услышат, и даже в тяжёлый час будет проще. Тем более, ты уже ощутила господню благость и господню мощь.
– Да, – я молча склонила голову.
Дальше он снова взялся за чётки и принялся произносить молитву – поглядывая на меня и как бы приглашая присоединиться. Я прислушалась, настроилась… о боже, губы мои начали говорить что-то, мне неизвестное. Наверное, то, что надо, я на это очень надеялась, потому что язык был незнаком мне совершенно. Но, кажется, я и вправду это знала, и повторяла достаточно часто, чтобы выработать привычку.
Но если он не вспомнит, о чём здесь говорил и с кем, то может быть, спросить о том, как здесь устроена вера? Я-то не забуду. Или забуду?
Так, кажется, есть тема для разговора с госпожой Мартой. Только бы поймать её без свидетелей. Сама-то она уже не заходит – с тех пор, как я более-менее встала на ноги.
– Скажите, отче, что должен знать о вере каждый человек? Что важного я могла забыть? Мне, признаться, страшно остаться без такого рода покровительства.
– Мне думается, что такое – не забывается. И если тебе кажется, что ты что-то забыла, то это – только сейчас. В миг, когда будет нужно – вернётся непременно. Ты же вспомнила «Отче наш»! Вспомнишь и молитву Пречистой деве, и символ веры тоже вспомнишь. Давай вспоминать вместе. Верую во единого Бога, Отца всемогущего, Творца неба и земли, видимого всего и невидимого…
– И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия Единородного… – неуверенно продолжили мои губы.
И дальше мы в унисон с отцом Домиником бодро рассказали столько слов, сколько я сама-то и не знала, наверное. Нет, знала – потому что культурный контекст, простите за выражение. И что этот культурный контекст вот так странно отзовётся во сне – не ожидала.
– Скажите, отче, все ли веруют так, как подобает?
– Все веруют так, как подобает им от рождения, – вздохнул священник. – Есть и бизантиане, упёртые более, чем то подобает добрым христианам, есть и вовсе неверные, которые захватили было священные для всех христиан места, но добрые люди по слову понтифика отправились на Восток и отвоевали Гроб Господень.
Что-то такое я слышала, да. Кино про царствие небесное, и ещё что-то там.
– И… как там сейчас?
– Балдуин, король милостью господней, правит христианами и держит границы от неверных, – сказал священник. – Сам я не был так далеко от дома, но множество добрых жителей Монте-Реале – были, и возвращались. Они и рассказывают.
Источник новостей – рассказы очевидцев. Замечательно. Интересно, остались ли очевидцы выноса моего имущества? И можно ли их отыскать и расспросить?
– И насколько страшны неверные? – спросила я, чтобы, ну, что-нибудь спросить.
– Не страшнее прочих, но из-за того, что неправильно взращены и неправильно мыслят, гореть им в вечном пламени. Их ведь много в городе, да и сюда, как я понимаю, тоже захаживают, все – и Дожди, и Потомки Пророка, и Тигры.
Что? Замок вынесли неверные? Не какая-то банда, как я сначала подумала? И королевский дворец – тоже? Ладно, я не буду сейчас расспрашивать доброго святого отца о местной политике. Найду ещё, кого о ней спросить.
Отец Дамиан благословил меня, и мы распрощались. Кажется, дальше он потопал к Вороне. Пусть, всё польза.
А я увидела входящих в комнату Алессу и Пинью – кажется, они пришли на какое-то следующее полезное занятие. И кто ж меня за язык-то дёрнул, когда я спросила:
– Пинья, скажи, а где можно добыть лист бумаги и перо?
Чем они тут пишут-то? Я б хоть молитвы записала.
– Вы только на неё посмотрите, на эту принцессу! То книги ей подавай! То бумагу с пером! Сама богатая, так решила, что все богатые?
– Зачем они сдались, книги эти и бумаги? – не поняла Алесса.
– У матушки есть расходные, больно умная да грамотная – иди и считай!
Да, кажется, ни одна из них в группу подготовки счетоводов и экономок не входила. Видимо, из-за неграмотности?
Я встала и ушла, но в тот момент и предположить не могла, во что встряну благодаря этому разговору.
14. Вместо жребия
Я шла коридором поглазеть на вечернее шоу в большом зале. Кажется, сегодня приготовили даже не один номер, а несколько – кроме Пиньи, в побрякушках для танца были ещё Бригитта и Лючия. Амата пела в зале, а эти шептались у дверки, через которую попадали на импровизированную сцену, и с ними ещё стояли Делия и Агата. Джемма подошла с противоположной стороны, и тоже склонила голову к остальным. Судя по всему, обсуждали что-то сверхважное, что же? И тут Пинья заметила меня.
Она была очень красива и неплохо двигалась – и смогла бы ещё лучше, да только для того нужно было нагружать себя каждый день, а на занятиях у матушки Рании девчонки и так верещали, что устают. Куда там устают, их бы к станку на часок, потом бы я на них посмотрела! Правда, матушка Рания воздевала руки и говорила, что раз ей свыше были посланы девчонки глупые, неумелые и непослушные, то её долг сделать из них что-то приличное. И пусть они уже умолкнут, ради всего святого, и начнём ещё раз.
Меня что-то удерживало от посещения занятий матушки Рании. Мне очень хотелось прийти и попробовать, но я не решалась. И продолжала утрами стоять в планке, отжиматься, растягиваться, а вместо станка придумала использовать изголовье моего кроватного ящика, оно располагалось на нужной высоте.
А сейчас девчонки-танцовщицы стояли тесным кружком и глазели на меня, а Пинья надвигалась с неотвратимостью трактора, очищающего снег на узкой дорожке, с которой решительно некуда отойти.
– Вот кто пусть идёт к нему! – злобно прошипела Пинья, показывая на меня пальцем. – Она ж у нас грамотная, пусть расскажет, как книжку у папеньки читала!
– Кому и о чём я должна была рассказать? – поинтересовалась я как можно более холодно.
– Сейчас узнаешь! – Агата юркнула за угол.
Я подошла к Джемме.
– Пойдём-ка, – махнула ей головой, чтоб отойти.
Джемма по утрам приходила ко мне умыться тёплой водой, а взамен за это разглаживала мятое платье и чистила его и нижнюю рубаху. Взаимовыгодный обмен. Или появилось ещё незадолго до моего этого дурацкого сна словечко – коллаборация. Вот, у нас с Джеммой сложилась коллаборация.
– Давай рассказывай, о чём это они.
– Ну… – Джемма, по обыкновению, юлила.
– Говори, кому сказала, – я уже замечала, что Джемма легко поддаётся давлению.
– Это… очень важный клиент. Мы зовём его Мастер Звездочёт. Потому что у него на халате звёзды, и он любит про эти звёзды болтать. Наверное, только матушка Ворона знает, кто он на самом деле. Он старый. И ему главное, чтоб его слушали, а если ещё что-то знаешь, и можешь рассказать, чего не знает он – так ещё и матушке потом похвалит. Но это редко, обычно он очень строг и выговаривает за плохо расчёсанные волосы или мятое платье. Ну и… доставить удовольствие – это не про него. Он слишком стар и ему удовольствие не нужно. И ни монетки сверх оговорённой платы никогда не даст. И задержит до самого утра. Невыгодный и нудный. И Хлою сегодня уже довёл до слёз и выгнал, она ему возразила, а он возражений не терпит.
– Но если важный, то много платит, наверное?
– Матушке, да. Он приходит раз в десять дней, или даже реже. И слишком много хочет. Обычно кидают жребий, кто к нему пойдёт.