В подобном положении только самоуверенный глупец способен раздавать обещания и хвататься за совершенно незнакомую работу. Впрочем, такое случается не так уж и редко. Когда наблюдаешь за движениями опытных фехтовальщиков со стороны, кажется, что нет ничего проще. Красиво, точно, напоминает танец. И новичок думает — а что тут такого? И я могу взять шпагу в кулак, изысканно оттопырив мизинец. И я могу принять красивую позу, а потом стремительно уколоть противника. И берёт, и оттопыривает, и принимает, и даже пытается колоть. А после, зажимая ладонью кровь, хлещущую из колотой раны, или пытаясь удержать вываливающиеся из живота кишки, недоумевает — что у меня не получилось, что я сделал не так? Всё было так просто…
Поэтому на повторный вопрос капитана, менестрель предпочёл состроить недоумённую гримасу.
— Знаете ли, алхимики порой выдумывают такие штуки… Мне довелось с одним посидеть в темнице, так он создал пушечное зелье, сильнее пороха в сотни раз. Одной щепотки хватило, чтобы разнести по камню дом в Аркайле.
Любой шпион после такой новости вцепился бы в Ланса, как пёс в горло подраненного оленя, но Махтун, погружённый в свои мысли, просто пропустил слова менестреля мимо ушей.
Он махнул рукой и побежал с квартердека, на ходу поливая отборной бранью растерявшихся после выстрела матросов. Вскоре команда заработала, как единое целое, разворачивая брасами[1] несущие паруса реи. Понаблюдав за их стараниями, Ланс вздохнул и отправился к себе в каюту. Поджидавшие у нижней ступени трапа голлоанцы потянулись следом, как собачки. Менестрель не удержался и похлопал себя по штанине, подзывая верных стражей держаться ближе. Но ни один, ни второй и бровью не повели, показывая прекрасную выучку. Настоящий охранник не должен отвлекаться на мелочи или поддаваться чувствам, чтобы не утратить бдительности. Хотя, вполне возможно, они просто не поняли его жеста. Если ли на Голлоане собаки?
В каюте, альт Грегор завалился на койку не снимая сапог. Вначале хотел поиграть на флейте, но настроение было безнадёжно испорчено, а в таком состоянии он не любил тянуться к магии. Второй мыслью было почитать стихи Дар-Шенна по кличке Злой Язык, но для этого пришлось бы встать и разжечь плошку с китовым жиром — тучи нависали над океаном всё ниже и ниже, наваливаясь на фелуку, как толстое одеяло. День неожиданно для всех, а может и для самого себя, превратился в сумерки. Разбирать стёршиеся от времени литеры на желтоватом пергаменте решительно невозможно. Да и помнил он четверостишия уже почти все. Наизусть, как хороший ученик-маг музыкальную пьеску, которой его пытали месяц кряду. Вот, например:
В краю суровом море бьётся об утёсы.
В краю далёком летом — гнус, зимой морозы,
Но я стремлюсь туда всем сердцем, всей душою,
Ведь там живёт звезда моя, Принцесса-Грёза.
Дар-Шенн, конечно, имел в виду оставленную на Браккарских островах возлюбленную, но сейчас Ланс воспринимал строки совершенно по-другому, стремясь, пусть и на юг, но в дальний путь, чтобы отыскать самую чудесную девушку Аркайла. Уже сейчас можно предположить, что дорога окажется не из лёгких, да и последующие за ней поиски обещают быть трудными. Но когда Ланс альт Грегор из Дома Багряной Розы пугался препятствий на пути к цели? «Никогда». Именно это слово начертано на гербе его Дома и высечено в сердце, словно на гранитном монументе.
После недолгих раздумий, менестрель вытащил из-под подушки портрет Реналлы и рассматривал его, пока окончательно не стемнело. Где-то вдалеке сверкнула молния, после долгой паузы — не меньше пары тактов — прогрохотал раскатистый гром. Тугие струи ливня, хлеща по палубе, выбивали прихотливый ритм, похожий на зажигательную пляску кринтийцев. В приоткрытую дверь потянуло прохладой, у порога скопилась лужица. Ланс хотел было позвать Пунга или Вонга (чья там очередь стеречь его?) под крышу, но передумал. С какой радости ему переживать за голлоанцев, не считающих его за человека? Пусть Махтун сам беспокоится о здоровье своих цепных псов. А Ланс понаблюдает со стороны. Даже если и капитана фелуки свалит простуда, он плакать не станет. Хотя не свалит, не успеет. Браккарцы полны саамы серьёзных намерений и не оступят. Разве что только дождь и темнота помогут «Бархатной розе» ускользнуть от погони…
Под эти мысли маг-музыкант уснул.
Во сне он видел какую-то чушь. Городок с узкими улочками и беленными домами. Капитана Роты Стальных Котов рядом с праном Гвеном альт Растом. Реналлу, беседующую с баронессой Клариной из Дома Сапфирного Солнца. Алхимика Прозеро с бритой наголо головой и заросшего бородой Регнара с безумным взглядом. Сражение. Ядра, падающие на городские крыши и багровые брызги черепицы. Поток беженцев. Оскаленные усатые лица рейтаров, скачущих в атаку. Хлопья пены на конских мордах и шеях. Радостно потирающий сухие ладошки пран Нор-Лисс. Главное, что он, Ланс альт Грегор, принимал в этом какое-то участие, но какое именно, оставалось непонятным. Он как бы перемещался по городу, не задерживаясь нигде настолько долго, чтобы обратить на себя внимание или заговорить с людьми. А очень хотелось сделать хоть что-то — похлопать по плечу Регнара или прижать к груди Реналлу, поговорить по душам с начальником Тайного Сыска или извинится перед Жероном альт Дерном. Но ядра продолжали падать. Рушились стены домов. Один из них на глазах менестреля сложился, будто был сделан из песка. Потолочная балка ударилась о землю, подскочила и толкнула менестреля в грудь. Задыхаясь, он опрокинулся навзничь и… проснулся.
Он лежал на полу. Ныл ушибленный локоть. По стенам метались причудливые тени, чередующиеся со вспышками, а в ушах гремела канонада.
Не, не канонада. Это непрерывно гремел гром. А вспышки, как после неизбежного прояснения рассудка, сообразил Ланс, вовсе не пожары и пушечные залпы, а молнии.
Каюта ходила ходуном. Иначе менестреля, привычного к морю и не раз попадавшего в шторм, не выкинуло бы из койки очередным толчком. Когда он попытался встать, палуба снова накренилась, и Ланс уехал в угол, чудом не разбив нос об угол стола. Корпус фелуки содрогался от ударов волн.
Придерживаясь за стену, альт Грегор всё-таки поднялся. Под сапогом что-то хрустело. Должно быть, осколки свалившейся со стола тарелки. Или чашки.
«Хорошо, что забыл разуться», — подумал менестрель.
Шторм, предсказанный шкипером Эльшером, разгулялся не на шутку. Тут уж стоило молить Вседержителя не о том, чтобы помог уйти от браккарцев, а чтобы не отправиться на дно. И неизвестно, какого святого просить о поддержке. То ли святого Микала, благоволящего ко всем торговцам, в том числе и проторившим морские тропы, то ли Лорена-Морехода, помогающему при всяких неурядицах на волнах, а то и самому святому Йохану, который, согласно поверьям, во время грозы мчался оп небу в грохочущей колеснице, высекая молнии окованными сталью колёсами.
Меньше всего Лансу хотелось пойти на дно вместе с кораблём, не успев выбраться на палубу, когда солёная вода хлынет в трюм. Из постоянных страхов, преследовавших его на протяжении жизни, это был второй после боязни ограниченного пространства. А может «Бархатная роза» уже несётся без команды и капитана во воле ветра и волн? Вдруг фелука получила пробоину и все сошли на шлюпки и спасаются сами по себе? А про него забыли… Почему бы не забыть менестреля, из-за которого айа-багаанское судно преследуют северяне, который послужил причиной неурядиц? И плевать всем на то, что альт Грегор никогда не стремился к ним на борт, а оказался здесь исключительно по воле прана Махтуна алла Авгыз.
Придерживаясь за стол, крепко-накрепко прибитый к полу, Ланс добрался до койки. Сунул за пояс флейту-пикколо, а за пазуху — сборник стихов и наброски с портретом Реналлы. Если уж тонуть, то вместе со всем скарбом. Возможно, потом в Горних Садах будет веселее. После, передвигаясь вдоль своего ложа, подошёл к двери.
Толкнул.
Дверь не поддавалась.
А ведь с вечера он оставил её открытой!
Значит, заперли?
Ну, точно. Заперли и бросили.
Ощущая нарастающую панику, менестрель навалился плечом… и, что называется, вывалился на верхнюю палубу. Скорее всего, деревянная дверь просто разбухла и её слегка заклинило в лутке.
Но это он осознал уже лёжа на скользкой палубе под проливным дождём, лупившим что есть силы косыми струями всему, что попадалось на их жути — живому и неживому. Фелука снова накренилось и его поволокло к левому борту, как по льду. В Унсале и северном Аркайле как среди черни, так и в кругу молодых пранов была в чести зимняя забава — катание по замёрзшим рекам и прудам при помощи особых узких полозьев, которые крепились снизу к подошве. В разных местах их делали разными — из кости, из дерева и из стали, прямыми и загнутыми, из двух сближенных полосок и из одной. У Ланса никогда не получалось хорошо справляться с «коньками», как называли в деревнях это приспособление. Стоять на одном месте удавалось ещё так-сяк, а вот бегать… В любом случае, верховая езда, фехтование и музыка давались ему гораздо лучше. Поэтому он частенько падал на льду, что чревато скольжением на седалище под дружный смех окружающих. Когда два-три шага, а когда и два десятка до полной остановки. Вот и сейчас он вспомнил о застывшей глади Ивового пруда вырытого ещё в незапамятные времена неподалеку от замка Дома Багряной Розы и весёлую стайку дворовой ребятни, куда наследник Дома вписывался без малейшего труда, порой превосходя проказами не только одногодков, но и ребят постарше.
Остановится не получалось — схватиться не за что. А впереди, у фальшборта обрисовывались в темноте очертания чего-то большого. Хорошо, если это тюки с товаром, укрытые от дождя парусиной, а если бочки с питьевой водой, которые погрузили на фелуку ещё в Бракке и очень рассчитывали пополнить запас в Эр-Трагере? На ходу он попытался повернуться хотя бы ногами вперёд, но не успел и больно ударился боком и плечом. Бочка загудела, словно пыталась дать понять, что она пуста, как душа разбойника.
— Три тысячи болотных демонов!
В глазах потемнело, хотя менестрель не мог сказать от чего именно. Боль болью, но очередная молния едва не ослепила его, оставаясь чёрной ветвистой раскорякой даже под плотно сжатыми веками.
Сильные пальцы вцепились ему больное плечо. Дёрнули вверх.
Ланс зашипел сквозь стиснутые зубы, чтобы не закричать в полный голос. Открыл глаза и увидел скуластое темнокожее лицо. Бритый череп и свисающие мочки ушей.
— Пунг! Или Вонг! Какого демона?!
Но косоглазый охранник уже утвердил его на ногах и подтолкнул в сторону каюты.
Череда голубоватых молний осветила палубу и альт Грегор смог, наконец увидеть, что никто и команды корабль не покинул. Команда боролась со штормом, оставаясь каждый на своём месте. Капитан и шкипер, похожие на нахохлившихся воронов из-за чёрных от дождя плащей с капюшонами, стояли на квартердеке. Колдершток теперь держали сразу два матроса. Парус на грот-мачте был взят на гитовы, а вот на фоке его, скорее всего, сорвало сильным порывом ветра. На рее, хлопая на ветру, трепыхались жалкие обрывки, больше похожие на тряпки, с которыми управляются поломойки в харчевнях Аркайла.
Голлоанец продолжал настойчиво подталкивать менестреля.
— Погоди, мне к капитану надо!
Охранник — или тюремщик? — покачал головой.
— Ты Пунг или Вонг? — с трудом перекрикивая рёв бури, спросил Ланс.
Никакого ответа. Впрочем, как и обычно. Несмотря на заверения Махтуна, голлоанцы за всё время путешествия ни единым движением бровей не дали понять — понимают ли всеобщий.
— Вот колода дубовая… Ну, хорошо же!
Ланс внезапно вывернулся из цепких пальцев косоглазого дикаря и побежал по палубе.
Не зря он столько времени провёл во флоте. На галерах осадка низкая и даже самая небольшая волна заставляет из качаться, как пьяного возчика на выходе из таврены. Поэтому навыков у менестреля было хоть отбавляй. Правда в эскадре адмирала Жильона ему больше приходилось бегать по сухой палубе, но желание наказать твердолобого и заносчивого голлоанца словно развернуло крылья за спиной. Конечно, сторож его тоже чего-то стоил в гонке по мокрой раскачивающейся палубе, а кроме того больная щиколотка и одышка, часто посещающая Ланса после первого сердечного приступа, давали погоне определённые преимущества, но менестрель держался впереди. И первым взбежал трапу на квартердек.
— Помощь нужна? — проорал он прямо в лицо шкиперу.
— Какая помощь? — опешил тот, явно не ожидая такого поворота.
— Любая! Я в море не первый раз.
— Да чем вы поможете, пран Ланс? — вмешался капитан.
— Могу вахтенного сменить.
— Матросов хватает! Пусть работают, отродья Отца Лжи!
— Зря отказываетесь.
— Обойдёмся своими силами, пран Ланс. Возвращайтесь лучше в каюту. А ещё лучше — спуститесь на нижнюю палубу. Там не так мокро.
— Там душно и скучно. А мокро у вас сейчас везде.
— Тогда просто сидите в каюте и не мешайте.
Ланс скрипнул зубами. Всё-таки Махтун сумел зацепить его за живое. Альт Грегор никогда не предлагал свою помощь из глупого бахвальства или руководствуясь самолюбованием. Тем более в таком положении, как на «Бархатной розе». Перед кем ему здесь рисоваться? Но искренний порыв наткнулся на глухое неприятие.
— Ну, как знаете. Не пожалейте потом.
— Да идите уже, идите, — устало отмахнулся капитан. — Именем Вседержителя умоляю. Не до вас сейчас.
Пожав плечами и вскинув подбородок, менестрель шагнул к трапу. Как раз в этот миг фелуку опять шатнуло, Ланса бросило на релинг грудью. Он успел подставить руки и не ударился, но застыл в неудобной позе, потому что с неба сорвалась толстая и «мохнатая» молния, ударившая прямиком в грот-мачту. Толстый деревянный брус, окованный железом раскололся вдоль, словно хорошо подсушенное полено. Зазмеились оборванные ванты и бегучий такелаж. Пополам сломался рей и вместе с парусом улетел за борт. Трое матросов, по несчастной случайности оказавшиеся поблизости, рухнули, как подкошенные.
— Вот теперь нам конец, — вполголоса произнёс капитан, но Ланс расслышал его, несмотря на беснующийся ураган. — Вонг! Да забери ты, в конце концов, нашего гостя в каюту!
«Значит, всё-таки Вонг, — равнодушно подумал менестрель. — И понимает. Просто со мной говорить не хочет».
Он устало спустился по трапу. Голлоанец тут же взял его под локоть. Как оказалось, не зря. Перекатывающиеся через палубу волны дважды едва не свалили Ланса с ног. Но благодаря крепкой руке Вонга, он устоял, хотя и попал в каюту мокрый до нитки. Там тоже хлюпала вода, доходя до щиколоток.
Надо было бы раздеться и попытаться просушить одежду, но первым делом менестрель вытащил из-за пазухи книгу и рисунок. Пергамент влагу не впитывал, поэтому творчеством Дар-Шенна Ланс придавил набросок, развернув его на столе. Может, и удастся спасти. Только после этого он снял камзол, сорочку и брюки с сапогами и завернулся в сырое одеяло. Неторопливо потянулся к магии, заставив звучать флейту.
Пропадать, так с музыкой, говорили в древности.
[1] Брас — снасть бегучего такелажа, предназначенная для разворота рея в горизонтальной плоскости, чтобы парус улавливал больше ветра.
Глава 6, ч. 1
Поутру Ланса разбудил шум на палубе. Он вскочил, охнув от неожиданности, когда босые пятки опустились в ледяную воду на полу. Ну, наверное, всё-таки не ледяную — ведь осень только вступала в свои права, но весьма и весьма холодную. Запрыгнул обратно, на койку. Покряхтывая и ёжась, натянул так и не просохшую одежду. Брюки и сорочка липли к телу, вытягивая остатки тепла. Сунул ноги в сапоги, такие же мокрые и стылые. Первым делом подошёл к столу. Серый свет, пробивающийся сквозь узкое окно, забранное частой решёткой из деревянных планок, позволил рассмотреть оставленный рисунок.
Вода обошлась с тонкими следами от уголька ещё злее, чем время. От Реналлы остались одни глаза и локон, упавший на бровь. Все остальные черты лица даже не угадывались, как раньше, по царапинкам на бумаге. Теперь, после купания в солёной воде она покоробилась и пошла желтоватыми пятнами. Обидно, конечно, до скрипа зубов… Но ничего, ведь теперь менестрель отправляется на поиски Реналлы, а значит, скоро увидит её саму и в жалком наброске, сделанном к тому же рукой Ак-Карра, не будет необходимости.
И, тем не менее, Ланс с великим тщанием сложил рисунок, уложил между пергаментных страниц книги Дар-Шенна, а ту уж запрятал за пазуху, не рассчитывая, впрочем, что там будет суше, если корабль пойдёт ко дну.
А может, ещё и не пойдёт…
Качка прекратилась. Дождевые струи тоже не лупили по палубе, бортам и надстройкам фелуки. Рассветное солнце, конечно, не грело и не радовало весёлыми лучами, но оно, по меньшей мере, было. Свет-то откуда-то взялся? Следовательно, грозовые тучи или рассеялись, или вот-вот уже рассеются.
Надо бы выйти на палубу. Ланс полагал, что вчерашний запрет уже отменён, в связи с прекращением шторма. В хорошую погоду капитан Махтун не возражал против перемещения гостя по «Бархатной розе». Но, под приглядом голлоанцев, конечно.
С разбухшей дверью снова довелось побороться. В определённый миг менестрель уверовал, что она подпёрта с той стороны колышком, поскольку никакая защёлка или крючок не могли сопротивляться так долго. Но потом дверь поддалась. Ланс шагнул на палубу, беглым взглядом стараясь оценить ущерб, нанесённый стихией несчастному судну.
Грот-мачта торчала обгорелой и расщеплённой культёй. Одна половина её рея болталась, запутавшись в такелаже, второй нигде не было. Должно быть, улетела за борт вместе с парусом. Фок-мачте повезло чуть больше — всего лишь оборвало часть вантов и фордунов. Штаги[1] тоже свисали жалко, как дохлые червяки из клюва грача. Но это не беда — можно восстановить, если есть запасной парус. Капитан Махтун не производил впечатление безумца, уж запасную парусину он возить должен. Кроме повреждения рангоута, в одном месте менестрель заметил проломленный фальшборт, а так же волны смыли часть палубного груза. Ну, это вообще не должно его волновать. Он не купец и не в доле с айа-багаанцами.