Гектор кивнул.
– Знаю. Извини. Но мне нужно было выспаться. Тебе, думаю, тоже.
После этого мы заехали в офис местного шерифа – Лэнгстона Ламара. Познакомившись, мы обсудили текущую ситуацию. Шерифу было явно больше сорока, и он был сложен как футбольный полузащитник. По его словам, в последние пару месяцев в городе не произошло ничего подозрительного, никаких нападений с телесными повреждениями, только пара пьяных драк. Он сказал, что у него не было человеческих ресурсов, которые он мог бы выделить нам для расследования, но заверил, что в случае чего отнесется к произошедшему с должной серьезностью. Также он оставил нам свой номер телефона.
Вернувшись в отель, мы обсудили перспективу на вечер. Гектор нашел свой телефон.
– Итак, сегодня в городе проходит художественная выставка, выступление кантри-группы и пара вечерних мероприятий в центре города, – сказал он.
– Думаю, нужно начать с художественной галереи. А затем, если успеем, посетить остальные мероприятия. Она может быть на любом из них.
Мы быстренько переоделись, хотя у нас и не было ничего такого особенного из одежды для посещения культурных мероприятий. Пришлось довольствоваться джинсами и толстовками. На всякий случай я положила в контейнер защитный костюм. Вечерняя прохлада освежила нас, когда мы направились по главной улице к галерее «Хай-Таймс», построенной в прошлом веке на месте старой парковки, которую теперь оккупировали обожающие современное искусство хипстеры. Солнце уже зашло, и в галерее было полно народа – я готова была поклясться, что людей здесь собралось раза в два больше, чем во всем городе. Посетители щеголяли своими бородами, фланелевыми рубашками и черными нарядами – эдакий ковбойский шик. Они крутили в руках стаканы с напитками и совершенно не обращали внимания на картины, развешенные по стенам.
Мы с Гектором старались держаться у входа. Время от времени мы посматривали на фотографию Лизы Соул у нас на телефонах, чтобы напомнить себе, как она выглядит. Я чувствовала, что мы на верном пути. Мы обязательно найдем ее в этом городе, в этом месте. Но после часа ожиданий и трех бокалов вина я начала терять надежду. Я взглянула на Гектора. Вероятно, он тоже начал сомневаться. Я заметила, что он рассматривает людей и картины, почти не обращая внимания на входную дверь. Да, он уже не пытался скрыть своего разочарования… Неужели мы совершили ошибку? Какого черта я все еще не отказалась от этой сумасбродной затеи?..
В зал вошла одинокая женщина.
На ней были светло-голубые рваные джинсы «левис», плотно облегающие бедра и ноги, и черная водолазка. Казалось, ей было все равно, что в Техасе никто не носит такие водолазки. Потрепанная бежевая ковбойская шляпа идеально подходила к цвету ее кожи – она словно сняла ее с головы своего любовника, пока тот лежал в кровати. Образ дополняли старые поношенные черные ботинки панк-рокерши. Она чем-то напоминала Патти Смит, выступавшую перед отелем «Челси» в семьдесят третьем году и обвинявшую общество в том, что оно не соответствовало ее представлениям. Шляпа, надвинутая почти на нос, скрывала лицо. Она сразу же привлекла мое внимание, и я заметила, что и остальные посетители галереи тоже не могли оторвать от нее глаз.
Она умела обратить на себя внимание. Я вздрогнула, почувствовав, как по спине пробежал холодок. Сладковатый запах ударил в нос, и самые разные мысли тут же закрутились у меня в голове. Это как во время автомобильной аварии, когда вся твоя жизнь пробегает перед глазами, словно на кинопленке: образы сменяют друг друга так быстро, что ты не успеваешь осознать происходящее. Меня это расстроило.
В этой женщине чувствовался магнетизм, который невозможно описать словами.
Она была само искушение во плоти.
Спокойным шагом она проследовала вдоль ближайшей стены с висевшими на ней картинами. Женщина не пыталась установить с кем-либо зрительный контакт, но ее глаза рассматривали из-под шляпы посетителей выставки, словно выбирая себе жертву. Я посмотрела на Гектора – тот стоял как парализованный. Вид у него был такой, словно он хотел проглотить ее.
– Сделай фото себе на память. – Я ткнула его локтем под ребра.
Он подпрыгнул от неожиданности.
– Черт! Извини. Просто девушка хорошенькая. Хоть и не могу рассмотреть ее лицо.
Не знаю, может, дело было в шляпе, или в лице, или в том, что шляпа скрывала ее лицо, или просто сработала интуиция. Но все сошлось. Она не была точной копией фотографии Лизы Соул у меня в телефоне, девушка в галерее выглядела изящнее, но я почувствовала, что мое сердце начинает биться все чаще и чаще.
Я наклонилась к Гектору:
– Мне кажется, это она.
Он внимательно посмотрел на меня.
– Ты о ней? – Он поднял руку, чтобы указать на девушку, но я одернула его.
– Хорошенько посмотри на фотографию. На нос и то, что ниже.
Гектор включил экран своего телефона, долго разглядывал его, а затем наклонился ко мне:
– Твою ж мать.
Я все еще пребывала в растерянности, но постаралась собраться.
– Я останусь здесь. А ты выйди на улицу и позвони шерифу.
– Уверена?
– Да она это! Сто процентов.
– Нет, ты уверена, что хочешь остаться здесь, а не подождать снаружи?
Я смерила его пристальным взглядом. Он вышел, чтобы связаться с шерифом.
С дотошностью профессионала женщина рассматривала картину, на которой была изображена белая птица, сидящая на дубе, корни которого расползались в разные стороны под землей. Я так увлеклась попыткой понять, что же такого интересного она нашла в этой картине… что не заметила, как она обернулась.
Она смотрела на меня.
От неожиданности у меня перехватило дыхание, хотя я находилась в другой части зала. Мне хотелось лишь одного – заглянуть ей в глаза. Она словно поняла, почему я здесь и что я ищу ее.
Она двигалась, как кошка. Не успела я опомниться, как она направилась ко мне. Я попятилась, но она вдруг изменила направление, устремившись вглубь галереи, в служебное помещение.
К этому времени галерея почти опустела: не осталось никого, кроме небольшой кучки запоздалых посетителей, убеждавших бармена снова открыть для них бар. Я позвала Гектора и бросилась за Лизой Соул. Я уже схватилась за ручку двери от кладовки, когда она вдруг резко распахнулась и сбила меня с ног. Лиза кинулась на меня, но в эту минуту в галерею ворвался шериф Ламар с пистолетом-электрошокером в руке. Он приказал ей остановиться, и она на минуту замерла, обнажив в оскале зубы, как дикий зверь, а затем побежала к выходу из галереи.
Она была уже в дверях, когда шериф во второй раз велел ей остановиться. К моему удивлению, она послушалась, снова оскалила зубы, а затем рванулась, попытавшись выскочить за дверь.
Провода электрошокера коснулись ее спины в тот момент, когда Гектор схватил ее за талию. Одним резким движением она освободилась от хватки Гектора и впившихся в ее спину дротиков на концах проводов, однако на выходе из галереи ее схватили трое помощников шерифа.
Лиза брыкалась и царапалась, но они быстро надели на ее запястья наручники. Шериф приказал принести оковы для ног, но она ударила его каблуком по лицу. Внезапно Лиза вскочила. Цепочка, соединявшая наручники, разорвалась, словно была сделана из бумаги. Лиза бросилась на проезжую часть, где ее сбил ехавший навстречу грузовик.
Она отлетела в сторону под визг тормозов, воздух наполнился дымом и запахом паленой резины.
Мы все в шоке наблюдали за происходящим.
– Вот вам и обычный рабочий день, – проворчал один из помощников шерифа.
* * *
– Вы везете ее в тюрьму? – спросила я.
– Нет, милочка, я думаю отвезти ее обратно в галерею.
Опять этот бред!
– Я имела в виду…
– Я знаю, что вы имели в виду, – перебил меня шериф Ламар. – У нас в участке есть изолятор для временного содержания. Посидит там, пока мы не переведем ее в Элпайн, там более подходящая для нее тюрьма, а может – в Эль-Пасо. Уверен, что совсем скоро за ней пришлют кого-нибудь из Аризоны,
– Не возражаете, если я поеду с вами? Я должна удостовериться, что риска заражения каким-либо вирусом нет.
Шериф пожал плечами.
– Вы сами начали это шоу. Можете его продолжать.
Поездка до участка заняла около пары минут. Я расположилась на переднем сиденье полицейской машины, а Лиза Соул находилась сзади за решеткой. Когда я оглянулась и посмотрела на нее, она уставилась на меня своими ярко-голубыми глазами, сверкавшими на фоне бледной кожи. Ее губы были ярко-красными, и в темноте машины, когда она шевелилась, мне казалось, что ее тело то исчезало во мраке, то появлялось снова.
Лиза позволила помощникам шерифа отвести ее в полицейский участок. Она не пыталась сопротивляться, не проявляла агрессии. Ее поместили в маленькую камеру с зарешеченной дверью – совсем как в вестернах. Вероятно, шериф Ламар заметил мое удивление.
– Настоящая кованая сталь, – сказал он. – Таких надежных больше уже не делают.
Мне хотелось верить, что он говорил правду. Из окна напротив камеры лился лунный свет.
Годы спустя, когда я подробно отчитывалась перед различными федеральными агентами, я часто пыталась проанализировать свои воспоминания. Например, я не знаю, как долго я наблюдала за Лизой в камере, или в какой момент ко мне присоединился Гектор, но у меня сложилось впечатление, что я несколько часов не могла отвести от нее взгляда, Лиза молча смотрела на нас. В движениях ее глаз было что-то гипнотическое. В каждом ее жесте была какая-то особая грация, ускользающая легкость.
В эти минуты и часы меня не покидало чувство полнейшего отчаяния. Но я должна была побороть в себе эти вспышки неуверенности, я чувствовала, что обязана понять это создание, несмотря на свой страх. Я понимала, что тюремные решетки – лишь занавес, который Лиза легко могла отодвинуть в сторону одним движением руки. Прошел час, возможно, больше.
– Как вы себя чувствуете? – спросила я хриплым голосом.
Тишина.
Затем:
– Я чувствую себя потрясающе.
Я не ожидала, что подобный ответ можно произнести с таким равнодушным лицом.
– Я спросила, потому что, по моему мнению, ваш организм заражен новым типом вируса, и у вас уже начали проявляться симптомы.
Молчание.
Больше она не сказала мне ни слова.
Даже сейчас я все еще вспоминаю то ощущение – будто кто-то пытается прочитать мои мысли, заглянуть в мое сознание. Как мы теперь знаем, ногалесское органическое заболевание крови поражает каждую жертву, или реципиента, с помощью ранее неизвестного вириона, который прикрепляется к специфическим рецепторам клеточной поверхности вроде лектина С‐типа, мембранного белка DC-SIGN или интегринов. Затем благодаря синтезу вирусной оболочки с клеточной мембраной, вирус проникает внутрь. Но даже у вирионов есть разум. Поэтому они способны проникать на клеточном уровне в сознание пораженных вирусом людей.
Но той ночью я, а затем и Гектор с удивлением наблюдали за ней через решетку. В конце концов, шериф Ламар увел нас. В скором времени должны были приехать представители ФБР и федеральные приставы, чтобы увезти ее в Аризону, и шериф предложил нам немного вздремнуть в его офисе.
Не знаю, как долго я спала. Мне снилось, что люди бросали в меня камни за то, что я проспала занятия в школе, забыла все ответы, выступая на медицинском совете, не послала маме открытку на день рождения и не одолжила сестре пять долларов.
Меня разбудил самый злобный вопль, какой мне только приходилось слышать. Звериный, животный, как будто из второсортного фантастического фильма.
Лиза Соул сидела в углу своей камеры и кричала: от ее рук и лица шел дым. Неужели они… горели? Кожа на лице почти сползла. Сначала я подумала, что это какой-то дерматит или экзема, вызванные осложнением из-за болезни крови, но затем вспомнила про окно, которое находилось напротив камеры…
– Это от солнца, – прошептала я Гектору.
Принимая во внимание мои полномочия, федералы любезно разрешили мне полететь вместе с ними на вертолете. Гектор сказал, что будет ждать меня в больнице.
Путь до университетского медицинского центра был слишком уж длинным. Лиза кричала как запертое в клетку животное в течение всего полета, а когда мы приземлились на крыше больницы, врач распорядился вколоть ей успокоительное, пока сестры везли ее на каталке под лучами солнца.
Лиза продолжала кричать.
Когда рядом с отделением карантина я встретилась с доктором Дженкинс – специалистом по ожогам – она только раздраженно пожала плечами.
– Понятия не имею, что это такое. Ее кровь обладает странными свойствами, но это не моя сфера. Похоже, у нее проявилась сильная аллергическая реакция на воздействие солнца, но для уточнения необходимо провести молекулярную диагностику.
– Ей уже лучше?
– Ее состояние стабилизировалось. Мы поместили ее в палату без окон со щадящим освещением. Разумеется, присутствие полиции не способствует разрядке обстановки, но сейчас она проходит интенсивную терапию. Нам остается только ждать.
Я пожала плечами.
– Мне нужен образец ее крови.
– Мы предоставим вам его.
Когда я села в кафетерии, чтобы позвонить в Техасский университет в Эль-Пасо насчет проведения анализов, в окно я увидела репортеров и операторов, спускавшихся со ступенек. Мой телефон зажужжал, извещая о получении целого шквала электронных писем: за последние несколько дней резко возросло количество тел с похожими круглыми ранами на шее. Судя по всему, Центр по контролю и профилактике заболеваемости наконец-то сосредоточил свое внимание на вирусе НОЗК.
Но это не означало, что все мои старания были оценены по достоинству и вознаграждены. Данные моих исследований подверглись детальному рассмотрению и обсуждению. Некоторые ученые настаивали на том, что следы укусов на самом деле были отметинами от иголки шприца. Другие – что никакого нового вируса не существовало, что состояние пострадавших было результатом стечения обстоятельств, а раны получены вследствие различных нападений. Третьи считали, что действие вируса имело настолько ограниченное распространение, что его изучение не требовало особых расходов и финансирования.
Я допивала уже третью чашку кофе, когда Гектор, шаркая ногами, вошел в кафетерий. Выглядел он еще хуже меня. Мой телефон зажужжал, я посмотрела на экран – очередное сообщение. На этот раз от моего руководителя в ПКЗ. Я прочитала его три раза подряд, прежде чем Гектор добрался до стола.
Он тяжело опустился на пластиковый стул напротив меня.
– И каков вердикт?
Мне хотелось рассмеяться. Это письмо словно подтверждало мои безумные мысли. Я не знала, хорошо это или плохо, но была уверена, что это навсегда изменит мою жизнь.
Так и случилось. Отец любил говорить: «Я бы уже давно смог вырваться вперед, если бы перестал отставать». Я часто думала об этом в те годы, когда искала вакцину от ногалесского органического заболевания крови. Мы так и не узнаем, как и почему Лиза Соул оказалась в том массовом захоронении на границе. Никому не известно, куда подевались тела или кто забрал их. Но я всегда подозревала, что их каким-то образом возродили. И хотя многие обвиняют меня в том, что моя работа неэтична, я считаю, что она была и до сих пор остается очень важной.
В тот день в кафетерии больницы я лишь грустно улыбнулась на вопрос Гектора.
Я передала ему мой телефон, чтобы он тоже мог прочитать письмо.
– Кажется, мы нашли первого вампира, – сказала я.
* * *
Я должна была еще раз увидеть Лизу Соул, прежде чем вернуться в Атланту. Мне хотелось проверить ее состояние и понаблюдать за ней, но еще больше я хотела проверить, смогу ли заглянуть ей в глаза и побеседовать с ней так, чтобы не повредиться при этом рассудком. Мне, как ученому, нужно было провести больше времени с пациенткой – самым главным носителем вируса.
Я поднялась на лифте на третий этаж, но когда открыла дверь, по коридору эхом прокатился вопль и ужасный грохот. Я стала протискиваться сквозь поток людей, убегавших от развернувшейся на этаже драмы. Добравшись до палаты, я увидела, как Лиза Соул кинулась на закрытое окно и вылетела через него – вместе с градом осколков стекла – на тротуар внизу.
Думаю, мне повезло, что я оказалась здесь через несколько мгновений после захода солнца. Потому что именно в этот момент Лиза Соул освободилась из смирительной рубашки, убила двух федеральных агентов и одну медсестру, после чего разбила окно и, не проронив ни звука, выпрыгнула с третьего этажа.
С тех пор ее никто не видел, и она до сих пор числится среди особо разыскиваемых преступников в списках ФБР.
Зато у меня был образец ее крови.
«Бостон Геральд». 19 июля: Сегодня рано утром на юго-западе исторического района произошло ограбление в «Эллисон корпорейшн» – независимой компании-дистрибьютере золота. Были похищены золотые слитки на общую сумму 5 миллионов долларов. «Эллисон корпорейшн» торговала и другими драгоценными металлами, но они в основном хранились на первом этаже, и только золото находилось в подвале. ФБР установило, что система наблюдения в здании была выведена из строя, другие камеры наблюдения на прилегавших улицах также не работали, поэтому записи с места преступления получить не удалось. Двое охранников были нейтрализованы неизвестным методом, оба находились без сознания. ФБР не располагает никакими данными о возможных виновниках преступления.