Слезы хлынули из его глаз. Руки его снова кровоточили, он сорвал ногти. Он слышал, как кричат люди на мосту. Они на миг упустили его, но в погоню пустились всадники. Он был всего в пятидесяти шагах. Трава была всего лишь по колено. Через пару секунд всадники увидят его, и ему конец. Как Изе.
Он с трудом поднялся, голень горела, от слез все размывалось. Он ненавидел себя. Он плакал от того, что упал. От того, что был неуклюж.
От того, что был слаб.
Всадник крикнул, когда он встал. Кип прежде видел, как всадники короля Гарадула проходят через город, но они никогда не были в полном вооружении. Когда они проходили через Ректон, их доспехи были по большей части сложены в телеги. Ректон был слишком небольшим, чтобы ради него облачаться. Два всадника галопом неслись к Кипу, оба были из мелкого дворянства. Едва наскребшие денег на собственных пони, оружие и броню, они служили только в сухое время года. Солдаты-любители, надеявшиеся вернуться домой с добычей и враками до сбора урожая. Оба были в кольчужно-пластинчатых куртках. Более легкие и дешевые, чем полный доспех, как у знати и Зерцал короля Гарадула, эти длинные куртки имели шесть узких рядов тонких перекрывающихся пластин впереди, кольчужные рукава и спину плетением один в четыре. У каждого был круглый шлем с острием наверху и перьями хищной птицы. На плечах лежала кольчужная бармица, прикрывая шею и давая двойную защиту верхней части груди. Ни у одного не было копья. Вместо них они носили вичарувалы, мечи-серпы. У них была длинная рукоять, как у секиры, с полумесяцем клинка на конце с обратной заточкой. Всадники толкались со смехом, соревнуясь, кто лучше зарубит ребенка.
Смех все решил. Одно дело сдаться и умереть, другое – позволить убить себя хихикающим подонкам. Но времени не было. Всадники пустились полным галопом, топча нежную, яркую зеленую траву, так же, как они затопчут Кипа. Наконец они разделились, один перекинул вичарувал в левую руку, чтобы они могли рубануть по Кипу одновременно.
Кип прыгнул вперед, надеясь хотя бы двинуть по одной тупой ухмылке прежде, чем умереть. Прыжок был плохой и слишком преждевременный. Но когда Кип поднялся, чтобы встретить лезвия, сквозь него хлынула сверкающая зеленая масса. Он ощутил, как из его тела вырвалась энергия. С десяток лезвий травы проросло сквозь его руку в момент его удара, разрывая кожу и вырываясь из него. Они стали толстыми, как рогатина, пока зеленый свет изливался из него, и стали настоящими лезвиями. Когда он метнул их в воздух, Кипа отбросило на землю. Тупые концы десятка сверкающих нефритовых копий с ударом вошли в землю вокруг него.
У всадников не было времени, чтобы натянуть поводья прежде, чем они въехали в стену копий. Их вичарувалы вылетели из их рук, когда лошади наделись на копья, оторвались от земли из-за их наклона, сломав передние силой своего удара – но за ними было еще больше, и вошли они еще глубже. Всадники вылетели из седел в гущу зеленых копий. Более легкий из двоих повис в пяти футах от земли. Более тяжелый поломал копья и упал на землю спиной рядом с Кипом.
Долгий, тупой момент Кип не понимал, что произошло. Он услышал крик с моста:
– Извлекатель! Зеленый извлекатель! – Он посмотрел на свои руки. Светящаяся зелень медленно стекала с кончиков его окровавленных пальцев – того же цвета, что и трава, и копья. Все его костяшки, запястья были в порезах, под ногтями тоже была кровь, словно что-то, вырываясь наружу, порвало его кожу. Воздух наполнял запах смолы и кедра.
Кип чувствовал дурноту. Кто-то ругался тихо и отчаянно. Он обернулся.
Это был солдат, истекавший кровью рядом с ним. Кип не понимал, как тот еще жив. Его тело пронзили четыре копья, но теперь они исчезали, сгибаясь под собственным весом, мерцая, словно на каком-то тонком уровне они испарялись и превращались в ничто. Солдат втянул воздух. От движения два пронзивших его грудь копья шевельнулись. Солдат заскулил и выругался, и копья медленно исчезли, оставив только известково-зеленый порошок, смешивавшийся с его кровью. Несмотря на бармицу, закрывшую его лицо наискосок, Кип видел его блестящие карие глаза, полные слез.
Несколько мгновений Кип ощущал связь. Зелень была едина – рост, неистовство, целостность. Но она ускользала из его пальцев, большие зеленые копья гнулись, как увядающие цветы, и он снова ощутил себя одиноким. Испуганным. Малорослый всадник, повисший над землей, грянулся оземь, звякнув кольчугой. Копья мерцали, растворялись и разлетались на ветру, как прах.
Кип услышал скулеж. Это был более крупный всадник, который продолжал ругаться. Он сделал глубокий вдох и внезапно закашлялся, кровь брызнула сквозь кольчугу на его лице. Он перевернулся на живот, и кровь хлынула из-под его разбитого шлема.
Кип отвернулся, посмотрел на мост. Королевские солдаты ушли. Кип мог только догадываться, что они подумали, будто какой-то опытный извлекатель пришел спасти его. Может, подождут до ночи и придут за ним, или, может, у них свой извлекатель есть в лагере. В любом случае Кипу нужно было скорее уносить ноги.
Он повернулся на ватных коленях. Пальцы его саднило, разум был полон горя и опустошения. Он похромал к апельсиновой роще.
Глава 9
Гэвин Гайл пролетел мимо аудиторий и казарм, понимая, что немало народу бросится к окнам посмотреть, что будет дальше. Вообще-то это был первый день обучения извлечению новичков, так что он, наверное, был совершенным примером для начального урока, который только мог дать любой магистр.
Магистр зажег бы свечу и велел бы ученикам комментировать, что происходит. Это всегда давало магистрам изобилие возможностей выбранить растерянных детей, которые непременно сказали бы – «она горит». «Но что ты подразумеваешь под словом “гореть”?» – «Ну, горит?» В конечном счете смысл в том, что любой огонь начинается с чего-то ощутимого и не оставляет после себя почти ничего ощутимого.
Когда свеча сгорает, куда девается фитиль? Он переходит в силу, которую мы знаем как свет и тепло, оставляя некий остаток – более-менее зависящий от того, как горела свеча.
Магия была противоположным. Она начиналась с силы – света или тепла, – и выражение ее было всегда физическим. Ты делаешь люксин. Ты можешь коснуться его, подержать – или быть удерживаемым им.
На полпути вниз Гэвин создал синий купол и страховку из холодной голубизны неба и добавил немного зелени для гибкости. Купол с хлопком развернулся и замедлил его падение. Когда он был в нескольких шагах от земли, он выпустил вниз несколько взрывных волн субкрасного, что достаточно его замедлило, чтобы он легко приземлился на улице. Купол рассыпался синей пылью и зеленым прахом, испуская запах смолы, мела и кедра. Он зашагал к докам.
Он нашел ее через несколько минут – она сама только что приехала, через плечо была перекинута котомка. Она переоделась из униформы Черной Гвардии, но по-прежнему была в брюках. Каррис надевала платье только раз в год, на Бал Люксократов, поскольку это требовалось. Она также выкрасила свои волосы в почти черный цвет, чтобы не так выделяться в Тирее.
Конечно, невозможно было не выделяться с такими глазами, подобными изумрудному небу, усыпанному рубиновыми звездами. Каррис была красно-зеленым бихромом – почти полихромом. Это «почти» она ненавидела всю жизнь. Ее красная дуга уходила в субкрасный настолько далеко, что она могла извлекать огонь, но она не могла извлекать стабильный субкрасный люксин. Она провалила экзамен. Дважды. Не имело значения, что она могла извлечь больше субкрасного, чем большинство субкрасных извлекателей, или то, что она была самым быстрым извлекателем, которых когда-либо встречал Гэвин. Она не была полихромом.
Но с другой стороны, полихромы были слишком ценными, чтобы разрешать им вступать в Черную Гвардию.
– Каррис! – позвал Гэвин, догоняя ее.
Она остановилась, поджидая его с озадаченным видом.
– Владыка Призма, – вместо приветствия сказала она, всегда соблюдая этикет на людях. Она явно до сих пор не прочла то письмо.
Он приноровился к ее шагу.
– Значит, – сказал он, – Тирея?
– Жопа всех Семи Сатрапий, – ответила она.
Пять лет, пять великих целей, Гэвин. Он ставил перед собой цели с тех пор, как стал Призмой, как фокус и отвлечение от мыслей. Семь целей на каждый семилетний срок. И первая была – рассказать Каррис всю правду. Правду, которая может разрушить все. Что я сделал. Почему. И почему я разорвал нашу помолвку пятнадцать лет назад.
И за это ты будешь вечно гнить в этой синей темнице, братец.
– Важная миссия, – сказал он.
Она пожала плечами:
– И как это важные миссии не заводили меня еще в Рутгар или Кровавый Лес?
Он хмыкнул. Рутгар был самым цивилизованным и процветающим государством Семи Сатрапий, и, конечно, будучи зеленым извлекателем, Каррис не могла не испытывать сильного влечения к Зеленым равнинам. А вот Кровавый Лес был местом, откуда происходил ее народ, и среди сосен она с юных лет не бродила.
– Почему бы тебе тогда не сократить поездку? Я бы мог доставить тебя туда.
– В Тирею? Это же на той стороне моря!
– Это по дороге к тому цветодею, с которым мне надо разобраться. – И мне может больше не подвернуться случая побыть рядом с тобой.
Она нахмурилась:
– Похоже, там в последнее время что-то много цветодеев.
– Всегда кажется, что их в последнее время много. Помнишь прошлое лето, когда появилось шесть за шесть дней, а потом ни одного за три месяца?
– Ну да. А какой? – спросила она. Как большинство извлекателей, она испытывала особую ненависть к цветодеям своего цвета.
– Синий.
– А. Догадываюсь, что вы разберетесь с ним. – Каррис знала об особенной ненависти Гэвина к синим лучедеям. – Минутку, вы охотитесь за синим цветодеем… в Тирее? – спросила она, поворачиваясь к нему, чтобы посмотреть на него своими призрачными зелеными глазами с красными искорками.
– На самом деле в окрестностях Ру, – прокашлялся он.
Она рассмеялась. В тридцать два года на ее лице появились лишь еле заметные морщинки – как ни печально, скорее мимические линии, чем следы улыбки, но ямочки на щеках были все те же. Это было нечестно. После стольких лет знакомства женская красота не должна попадать прямо в сердце мужчины и стискивать его до остановки дыхания. Тем более если она никогда не достанется ему.
– Тирея в тысяче лиг от Ру!
– Да ладно. В лучшем случае двести. Если ты перестанешь тратить дневные часы, споря со мной, я мог бы доставить тебя туда до заката.
– Гэвин, это невозможно. Даже для тебя. Но даже если бы и было возможно, я не могла бы просить тебя…
– И не надо. Я сам вызвался. Скажи мне, ты предпочла бы торчать две недели на корвете? Сегодня ясно, но ты же знаешь, как налетают эти штормы. Я слышал, что во время твоего последнего плавания ты так позеленела, что могла бы извлекать прямо из своей кожи.
– Гэвин…
– Важная миссия, не так ли? – спросил он.
– Белая убьет тебя за это. Она назвала твоим именем язву. В буквальном смысле.
– Я Призма. Это дает некоторые преимущества. И я люблю греблю.
– Ты невозможен, – сдалась она.
– У всех нас есть свои маленькие таланты.
Глава 10
Кипа разбудил запах апельсинов и дыма. Было все еще жарко, вечернее солнце проникало сквозь листву и щекотало его лицо. Он каким-то образом сумел добраться до одной из апельсиновых рощ, перед тем как потерял сознание. Кип посмотрел вдоль длинных ровных рядов в поисках солдат, прежде чем встать. Голова все еще была тяжелая, но запах дыма вытеснил все мысли о нем самом.
Когда он подошел к краю рощи, смрад усилился. Кип увидел вспышки света вдалеке. Он выбрался из рощи и увидел садящееся за поместьем алькадесы солнце, это было самое высокое здание в Ректоне. Пока он смотрел, цвет солнца перешел из красивого темно-красного в более темный, злобный. Затем Кип снова увидел свет – огонь. Густой дым внезапно поднялся в небо и, словно по сигналу, взметнулся вверх в десятке мест по городу. За какие-то мгновения дым расцвел в бушующие над крышами пожары.
Кип услышал вопли. В апельсиновой роще лежала древняя статуя. Горожане называли ее Разбитым человеком. Большая часть ее исчезла за века после падения, но голова по большей части сохранилась.
Кто-то давным-давно вырезал ступеньки на разбитой шее. Голова была достаточно высокой, чтобы наблюдать восход солнца над апельсиновыми деревьями. Любимое место для парочек. Кип взобрался по ступенькам.
Город был в огне. Сотни пехотинцев окружили поселение широким свободным кругом. Когда огонь выгнал каких-то жителей из укрытий, конники короля Гарадула приготовили копья.
Это были старая хозяйка Дельклара и шестеро ее сыновей, каменотесов. Самый здоровенный, Микаель, тащил ее на могучем плече. Он что-то кричал остальным, но Кип не мог разобрать слов. Братья вместе побежали к реке, видимо, надеясь спастись там.
Им не суждено было туда добраться.
Всадники опустили копья, пустившись галопом шагах в тридцати от бегущей семьи.
– Давай! – крикнул Микаель. Со своего места Кип услышал это. Пятеро братьев упали наземь. Зало замешкался. Копье пронзило ему спину и швырнуло наземь. Двое других были заколоты, когда солдаты быстро сменили цель и настигли их у самой земли. Преследователь Микаеля тоже опустил копье, но промахнулся. Копье вонзилось в землю и застряло.
Всадник не успел выпустить оружие и вылетел из седла. Микаель подбежал к солдату и вырвал у него вичарувал. Дико размахнувшись, он почти снес ему голову, несмотря на кольчужное прикрытие.
Но остальные всадники успели натянуть поводья, и через секунду лес сверкающей стали заслонил от Кипа Микаеля, его брата и мать.
Кип почувствовал, что его сейчас вывернет. По какому-то сигналу, которого он не видел и не слышал, всадники отошли назад, построились и помчались к новым жертвам вдалеке. Кип был рад, что находится слишком далеко, чтобы узнать их.
В останки города входила пехота.
Мама! Кип несколько минут наблюдал за пожаром без единой мысли в голове. Его мать была там.
Он должен добраться до нее.
И как он войдет в город? Даже если он пройдет мимо солдат и сквозь пожары, будет ли его мать все еще жива? Люди короля были и в том направлении, откуда он убежал. Они подумают, что «извлекатель», которого они видели раньше, единственная угроза во всей округе. Конечно, они станут его искать. Может, уже ищут.
Если так, торчать на самой высокой точке в апельсиновой роще вряд ли разумно.
И, словно по сигналу, Кип услышал хруст ветки. Может, олень. В конце концов, наступает вечер. В апельсиновых рощах всегда полно оленей после…
Менее чем в тридцати шагах от него кто-то ругнулся.
Говорящий олень?
Кип упал на живот. Он не мог вздохнуть. Не мог шевельнуться.
Они идут убить его. Прямо как они убили Дельклара. Микаель Дельклара был крупным мужиком. Крепким как старый дуб. И они его убили.
Двигайся, Кип, просто двигайся. Сердце колотилось в груди. Его трясло. Он коротко дышал, слишком быстро. Спокойно, Кип. Дыши. Он сделал глубокий вдох и оторвал взгляд от своих дрожащих рук.
Неподалеку отсюда была пещера. Как-то раз Кип нашел там мать, после того как она пропадала три дня. Слухи о пещерах контрабандистов в округе ходили давно, и каждый раз, как у матери кончалась «дурь» и деньги, она шла их искать. Около двух лет назад ей наконец повезло, и она нашла достаточно травы, чтобы не прийти домой. Когда Кип добрался до нее, она уже несколько дней не ела. Почти умирала. Он слышал, как кто-то сказал, что лучше бы она померла ради его блага.
Спустившись с обзорной точки, Кип потрусил прочь, стараясь оставить между собой и тем, кого он услышал, каменную голову. Он бежал почти так же быстро, как побежал бы Сансон, таща на спине другого Сансона. Кип бежал, стараясь ступать тихо, петляя из стороны в сторону по ровным рядам деревьев. И тут он услышал звук, от которого у него кровь застыла в жилах, – собачий лай.
Подстегиваемый страхом, Кип помчался сломя голову. Он не обращал внимания на боль в ноге, на колотье в боку. Он уже направлялся к реке – пещера была на берегу. Кип слышал ругань и крики солдат, может, в двух сотнях шагов за ним, может, меньше.
– Держите собак! Или хотите напороться на цветодея, пока еще светло?
С каждой минутой становилось темнее. Значит, вот почему он все еще жив. Когда темнота скрадывает все цвета, извлекатели вовсе не так сильны. А между полосой дыма и краем клубящихся темных облаков темнело быстрее обычного. Ели бы они спустили собак, они уже настигли бы его. Но когда так быстро темнеет, они, наверное, думают, что безопаснее будет спустить их позже.
Внезапно Кип оказался на берегу. Он наступил на штанину и чуть не упал, едва успев опереться на руку. Остановился. Пещера была выше по течению, вдали от города, не более чем в двух сотнях шагов. Он подобрал два камня, хорошо легшие в ладонь. В пещере он будет прикрыт со спины и боков и сможет… Что? Умереть не так скоро?