Навстречу Закату - Терещук Сергей 3 стр.


– Вот что такое телеграмма, Рыжик, в самом ее философском смысле! – Алекс произнес эту фразу вслух, адресовав коту, который делал очередную попытку добраться до миски с кормом. Рыжик же, по своему обыкновению, опять испугался и замер на месте. В тщетной попытке слиться с ламинатом, кот прижал уши и вытянул хвост. Ну как было не ответить на это первой приходящей в голову реакцией.

– Бах! – выкрикнул Алекс.

Рыжик умчался прочь, догоняя свое выскочившее сердечко. Алекс вернулся к своему основному занятию. То есть к ничего не деланью, смотрению в телевизор и рефлексивному самоедству.

Согнав очередную рекламу с экрана, именинник вспомнил еще один вопрос, который задал ему сын после прочтения очередной главы “Капитана Врунгеля”.

– Папа, а зачем нужны координаты?

– Чтобы люди могли находить друг друга.

– Координаты можно забить в навигатор?

– Да!

– И потом найти кого-то?

– Да! Потом можно будет найти того, кто находится по этим координатам. Или то, что там находится. По координатам, которые кто-нибудь сообщил тебе.

– Это здорово, папа!

Мальчику была понятно эта тема. Понятнее, чем телеграмма. Сын аж подпрыгнул на кровати.

– Можно будет кого-нибудь спасти, да?

– Да!

– Как бы мне хотелось этого!

И мальчишка упал на подушку, с грустью глядя в потолок и поджав нижнюю губу. Он всегда так поджимал губу, когда осознавал трудновыполнимость собственных фантазий.

– Не расстраивайся! Может быть, тебе удастся когда-нибудь обнаружить нужного человека по координатам!

Сын ответил тихим вздохом и пожал плечами. Такова была неопределенность, неконкретность, расплывчатость будущего.

Палец Алекса перестал нажимать кнопку на пульте. Беседа с самим собой оборвалась.

– На что ты смотришь, Алекс? – спросил пульт и, не получив ответа, обратился к телевизору. – На что он так уставился?

– Закат… – ответил телевизор.

– Что? Какой закат? Закат чего? – не унимался пульт.

– Закат Солнца… Очень необычный… Я такой впервые показываю… Священнодействие! Похоже на сакральный обряд! С ума сойти!

И, надо признаться, было от чего.

Пылающий лик закатного Солнца погружался в океан между двух высоких скал. Они возвышались из воды, как клыки голодного хищника. И внезапно превратились в разинутую пасть мифологического животного. Это был конец Мира. Вселенский Финал. Небо горело всеми оттенками дикого пламени. Море переливалось цветами холодной бездны. Линия горизонта разделила Время на Прошлое и Небытие. Огненный шар погружался в Забвение. Еще секунда. И последний луч погас. Утонул в мрачных глубинах.

Это был луч надежды.

Так, по крайней мере, его воспринял Алекс.

– Пиз…ц! – шепотом выкрикнул он.

– Обратите внимание, какой тут закат… – талдычил заученные слова бестолковый ведущий, горе-путешественник. – А самое удивительное, что бывает он раз в году, во время отлива. Это явление можно наблюдать только в конце октября с единственной точки в мире. И именно тут, на Дальнем Востоке.

Ведущий дал точные координаты, которые вспыхнули на экране и улетели в закат.

Алекс как зачарованный впился в телевизор, боясь упустить каждое мгновения этого эпического действия.

– Какое величие! Гимн силам природы! – восторженно верещал ведущий. – Две скалы как будто образуют чашу, и солнце погружается в нее, как в геенну огненную, искупать за нас грехи. Это словно ритуал очищения.

От пустозвонного пафоса кем-то вымученного текста сводило скулы. Но телетурист не унимался.

– И после этого наступает ночь… Не правда ли, красиво?

– Это какой-то пиз…ц! – ответил ему Алекс и выключил телевизор.

С темного экрана с антибликовым покрытием на Алекса смотрело совершенно матовое незнакомое лицо. Человек по ту сторону не был прежним Алексом. Это была его противоположность. Не-Алекс. Не-личность. С жизненным Не-опытом. Даже Не-ноль. Вместо чего-то некогда выдающегося была одна сплошная воронка. Провалы вместо выпуклостей. Один большой минус, уносящийся в бесконечность.

И волосок, который сдерживал пружину, лопнул. Стихия взбесившейся спирали раскручивалась, сметая все, что накопилось в голове за пятьдесят три года. Уничтожая все знания о жизни, представления, принципы. То, что было прежде Алексом, оказалось пустым местом. То, что Алекс считал прежде полезным багажом знания и представлений, оказалось никчемным прахом, иллюзией, которую он усиленно создавал, холил, лелеял, нянчил и поддерживал всю свою жизнь, искренне веря в ее реальность и несокрушимость.

Помните первое ощущение от сказки Корнея Чуковского “Краденное Солнце”? Нет? А Алекс помнил. Точнее, сейчас оно возникло особенно ярко. Чувство ребенка, у которого отобрали Солнце. Для маленького Саши это была не сказка, не стишок! Это была правда. Горькая, ужасная правда! Он рыдал! И никто не мог его успокоить. Детская безобидная сказка, прочитанная перед сном четырехлетнему малышу, обратилась катастрофой для всей семьи. Бессонной ночью. Океаном слез. Лавиною уговоров и угроз. Бесконечными объятиями, поцелуями и поглаживаниями. Внезапным стоянием в углу и скандалом между родителями. Приездом бабушки. Неожиданными подарками и обещаниями, что завтра солнышко выйдет.

– Кака Дил – кака! – был единственный ответ на все эти танцы и пляски от рыдающего Саши.

И вся эта куролесия продолжалась до самого восхода. Пока Солнце не показалось в окне детской спальни. И Саша просидел весь день у окна, следя за движением светила по безоблачному небу. Он силой своей детской мысли оберегал “Сонушко” от затаившихся Кака Дилов. И только лично убедившись, что Солнце самостоятельно спряталось за дома, Саша лег спать.

Этот “Кака Дил” потом долго вспоминался Алексу ночными ужасами, страхами, спрятавшимися в темных углах, и приступами жестокой икоты. И был страшнее самой Бабайской Бабайки. Книжка же была убрана с глаз долой навсегда.

Так вот, то ощущение кошмара и пустоты, брошенности и обманутости, что испытал маленький Саша, было ничтожным по сравнению с тем, что сейчас чувствовал Алекс большой. Холод пустоты. Внутри и снаружи. Тот самый Кака Дил возродился во всей своей красе и многократно возросшей силе и отомстил за все годы забвения.

Таковы были последствия развернувшейся спирали. Так отреагировал мозг Алекса на, казалось бы, обыкновенное явление природы, увиденное по телевизору.

В опустевшем пространстве души, которая принадлежала некогда “неординарной личности” именинника, и где сейчас ледяным холодом сверкала девственная чистота, выкристаллизовалось предчувствие озарения. Оно сложилось из крохотных ледяных хрусталиков отвергнутых желаний и заброшенных фантазий в маленький переливающийся кристалл, который одиноко повис посреди вакуума, именуемого “Внутренний мир Алекса”. Этот кристалл стремительно рос и в итоге, заполнив собой всю пустоту, превратился в абсолютно четкую идею.

– Вот куда мне надо… – несмело проговорил Алекс, озвучивая этот сияющий всеми гранями кристалл.

– Там все закончится! – чуть громче вспыхнуло сияние.

– Это будет красиво! – криком взорвалось по квартире ликование.

– Вместе с Солнцем Навстречу Закату!

Алекс включил компьютер.

Информации было не много. Но известны точные координаты, откуда можно наблюдать эту картину, и можно вычислить дату этого события. Случается оно действительно каждый год. И ровно за сорок дней до зимнего солнцестояния.

– Такая вот коллизия. Такое вот куролесье, – проговорил Алекс, высчитывая заветное число.

Выходило, что в этом году Солнцепогружение произойдет 12 ноября. А значит, у Алекса есть еще полтора месяца на подготовку, сборы и достижение точки координат. Конечной точки своего маршрута. Маршрута, который обозначился двадцать минут назад. Маршрута, намеченного пятьдесят три года назад в пятидесяти сантиметрах от кафельного поля в старенькой больнице, села Межирич, в руках акушерки Леонидовны.

Теперь “Это”, бывшее Алексом, совершенно точно знало, к чему шло всю свою жизнь.

Вот какой подарок приготовило “Это” своему хозяину Алексу. Подарок на свой день рождения себе обожаемому от самого себя любимого:

Осознание того, что жизнь прошла мимо, и связанное с этим откровением прозрение.

Оставалось составить план и рвануть к закату.

Sequentia. Секвенция

Dies Irae. День гнева

День гнева, тот день, повергнет мир во прах,

так свидетельствуют Давид с Сивиллой.

О, как всё затрепещет, когда придет судья,

и будет всех судить.

Признайтесь, вам же интересно знать, как вы выглядите со стороны. Какое впечатление производите. Как вас воспринимают люди. Иначе зачем бы развешивать зеркала по дому? Но мы, заметьте, никогда на задумываемся о том, что про нас думают окружающие предметы. Что мы для них? Какими они нас видят? А ведь если прислушаться и присмотреться, уверен, мы бы прозрели, а наши глаза и уши распахнулись бы навстречу потоку новой для нас информации о нас же самих. Наконец- то на себя мы бы взглянули иначе. С правильного ракурса. Непредвзятого и независимого. Имеющий уши да услышит. Имеющий глаза да увидит. Имеющий нос… Ну, и далее, по списку всех известных чувств. И это было бы похоже на суд.

Это был бы Судный день.

День гнева.

Зал суда – трехкомнатная квартира, забитая вещами. Стоит невыносимый гвалт. Все орут, никого, не слыша и не слушая, силясь перекричать друг друга. Вдруг откуда-то сверху, возможно, от соседей с верхнего этажа, раздается все перекрывающий голос:

– Прошу всех очнуться, прийти в себя, снять розовые очки и вытащить затычки из ушей. Суд идет!.. Уже пришел!

В зале воцаряется тишина. Кое-где по углам слышны шорохи и тревожный шепот недавно осевшей пыли. Из-под кровати и из шкафа раздаются циничные смешки. Это заброшенные и забытые вещи. Они далеко уже в прошлом. С них вообще нечего взять и спрашивать никто не будет.

– Молчать! – гремит сверху. – Первым свидетелем вызываются Тапки.

Тапки медленно шаркают к трибуне, волоча за собой клок кошачьей шерсти. Останавливаются на полпути.

– Тьфу, напасть… вечно прицепится хрень какая-нибудь. То нить зубная, то колтун пыли, то вот это…

Вещи не выдерживают и разражаются хохотом.

– Тишина! – раздается сверху. – Свидетель, клянетесь ли вы…

– Клянусь… – не дают договорить Тапки.

– Что?

– Все! Все клянусь! Мне терять нечего! Нас и так давно уже выбросить собираются… Служишь вот так, служишь, и в один отвратительный день тебя на свалку…

– Это к делу отношения не имеет! Что можете сказать по существу?

– А что мы можем сказать? – говорит правый тапок. – Мы всего-то последние три года как знаем его. И в общем-то жизнью довольны…

– За себя говори! – срывается левый тапок. – Жизнью мы довольны… Это кто же доволен? Я вот совсем не доволен. На мне нагрузка выше. У меня износ больше. Он после перелома правую ногу беречь стал. Вот мне все и достается. До перелома-то жизнь была вообще лафа. Не жизнь, а санаторий.

Правый тапок вздыхает.

– Что? Не так? – спрашивает левый.

– Так… – нехотя соглашается правый. – Его дома почти и не было. На работе все. В разъездах, да в командировках, да на объектах. Мы тихонечко стояли себе в углу и ждали. А если нас в обувник ставили, то это означало, что уехал на месяц… а может, и больше. Можно было только повздыхать, что редко мы свой долг исполняем…

– А потом про нас вообще на полгода забыли, – подхватил левый. – Алекс в детский сад за ребенком пошел и там на лестнице поскользнулся, когда оставалось две ступеньки. Приземлился мягко. Но когда пришел в себя, то понял – нога сломана. Ничто, как говорится, не предвещало.

– Если уж в детском саду взрослые люди ноги ломают, то что о детях говорить? – вклинился правый.

Но левый его опять перебил.

– А еще говорят, на улицах опасно. Все-таки хорошо, что мы домашняя обувь. Максимум, что нам грозит, это быть выброшенными за износ.

– Не отвлекайтесь от сути! – грянуло с потолка.

– Да! – шаркнул левый. – Ну, а потом вы уже знаете. Алекс начал ходить. И нам работы прибавилось.

– Сразу втройне! – вставил правый.

– Ага! Втройне! Скажешь тоже! А вдесятерне не хотите? – выступил левый. – Алекс же все больше дома.

– Так во всем перелом виноват? – спросил голос.

– Это вы у телефона спросите! Или у компьютера! – ораторствовал левый. – Им виднее. Но, насколько я понимаю, не в переломе дело. Он же два года нормально ходит. Только все больше по дому. И вот, что я вам скажу! У него вообще походка изменилась. Шаркающая стала. Неуверенная… Не знаю, как это объяснить…

– Походка н…ужн..о че…ека, – тихо сказал правый.

– Что? Что он сказал? Какого чебурека? Чего на ужин? – посыпалось со всех углов квартиры.

Вещи перекрикивали друг друга. Поднялся жуткий галдеж. Обстановка, которая была и без того нервной, заметно накалилась.

– К порядку! – гаркнул голос. – Всех выслушаем! Придержите пока свое мнение при себе! А вы продолжайте! Так какой чебурек на ужин?

– Я сказал, – смелее проговорил правый, – ПОХОДКА НЕНУЖНОГО ЧЕЛОВЕКА.

Левый посмотрел на него вопросительно.

– Ты так это чувствуешь?

– Да! Именно! Не знаю, что там у него в голове, в душе. Какие мысли и переживания. А только передвигается он, как призрак самого себя. Так, словно и не живет вовсе. И ничего не может с этим поделать. Зарядки, разминки, упражнения. Ничего не работает. Это как болезнь, от которой нет вакцины. И вот что еще. Физика, химия, физиология тут ни при чем. Это какая-то обреченность. Безвыходность…

Правый грустно замолчал. И все вокруг смолкло. Вещи переглядывались и перекладывали только что услышанное на свои ощущения.

– Я понимаю, о чем ты, брат… – тихонько прошаркал левый. – Мало того, что организм не молодеет, так ещё эта напасть. Когда тебе никуда не надо идти… Вообще… Нет, Алекс совершенно здоров. Но он сам как будто истерся. Это такое умирание… не тела, нет. Это кончина тебя самого. Когда от тебя остается только верхняя часть… Верхушка, которая всем видна. А основы нет. Опоры. Подошвы – по-вашему. Стерлась в пух и прах. В ноль…

Тапки замолчали. Мочалки и все остальные.

– Это все, что вы можете сказать? – голос тоже стал тихим.

– Да… – ответили тапки одновременно.

Правый развернулся и печально поплелся из комнаты.

– Ты куда? – окликнул его левый.

– На свое место. В коридор, – не поворачиваясь буркнул правый.

Левый сочувственно вздохнул, глядя брату вслед, потом огляделся кругом и грустно добавил:

– Больше нам добавить нечего…

Неловко развернулся и пошел следом за своим братом, все так же таща за собой клок шерсти, потерянной котом от очередного стресса.

– С тапками разобрались… – прозвучало сверху уже чуть менее оптимистично, чем в начале суда. – К даче показаний приглашается компьютер.

Небольшая металлическая коробка, сверкая недоеденным фруктом на боку, чинно подошла к трибуне. Восхищенные взоры жадно разглядывали самую дорогую вещь из тех, что должны были выступать. Несмотря на свой пятилетний возраст, эта штуковина все еще поражала и возбуждала зависть неокрепших умов – недавно приобретенных обитателей квартиры.

– Ты гля, ребя, алюминиевое ведро с кремнием и полупроводниками до нас снизошло! – смеялись чугунные батареи отопления.

Из-под дивана опять раздались наглые смешки. Его величество Mac Pro так сверкнул светодиодами, что тут же воцарилась благоговейная тишина.

Тому, кто вещал сверху, только и оставалось, что слегка откашляться.

– Клянетесь ли вы…

– Прошу вас, оставьте эти формальности! – снисходительно проворчал компьютер. – Я отношусь к древнему роду тех, кто всегда говорит правду и только правду. Как бы трудно она ни давалась. Это единственное, что мне дано производителем и заложено идеологическим создателем. Прямо в самый корневой раздел моего неформатированного диска. Вся информация, что хранится во мне, верна до последнего байта. И все расчеты, произведенные мною, не подлежат сомнению. Что, как говорится, запрограммируете, то и получите. Какие данные внесете, так они вам и откликнутся. У меня все честно. И не зависит от тяжести поставленной задачи. Вы получите ответ… Рано или поздно.

– Ух… – вздохнула подушка, едва не теряя сознание от восторга.

– Так что эти ваши “клянетесь… правду… неправду” оставьте инфантильным эмоциональным особам.

И компьютер блеснул голубым светодиодом в сторону воздыхательницы.

– Как скажете… как скажете… Сударь, – прозвучало с потолка в ответ. – А по существу?

– По существу! Я помню каждое мгновение, проведенное Алексом со мной. Каждую деталь от наброска до готового проекта. Каждый полет творческой мысли и каждую цифру математических расчетов. А сколько чертежей! 3D моделей! Воплощенных и запланированных. И просто для души! Сколько эскизов! Набросков! Амбициозных. Смелых. Порой на грани фантастики. И тайные мечты, о которых знали только мы вдвоем. Это все во мне. Да! – компьютер одарил слушающих ослепительной улыбкой превосходства. – Мы не сидели сложа руки и не били баклуши.

Назад Дальше