Юнаков согласно кивнул и вернулся в свой кабинет. Усевшись за стол, передразнил начальника:
– Просмотри…
Начальник не понимал двойного значения этого понятия. А может, и понимал, но имел в виду то, что обычно имеют начальники, то есть – посмотри.
Юнакову было слегка за пятьдесят. В этом возрасте коллеги ходят в больших начальниках, а он был всего лишь капитаном. Много лет назад был переведен с понижением на должность старшего следователя из соседнего райотдела. Коллеги тактично не интересовались причинами, а сам Юнаков по этому поводу не распространялся. Остался рядовым и после создания Следственного комитета. Но, как говорили сослуживцы, следак он был толковый. И этим определялось его место в иерархии тех, кто осуществляет так называемое предварительное расследование.
Юнаков открыл папку. Там находилось всего несколько листков, один из которых оказался заявлением.
Некто Раззаков писал, что в районе объявилась молодежная банда троглов, которая «терроризирует местное население».
В чем выражался террор, Раззаков не разъяснял. Зато к заявлению были прикреплены несколько листов с наклеенными фотографиями, сделанными почти профессионально, если не считать, что каждый предмет был запечатлен обзорно, на общем плане и в деталях.
Под каждым фото находилось пояснение, отпечатанное на пишущей машинке. Все они разъясняли сфотографированные надписи, которых было несколько. «Троглы все помнят и ничего не прощают» – была одна из них. Вторая гласила: «Трогл всегда непонятен, особенно для врагов».
А третья: «Пидоры, вы тронули голодного трогла…»
«Нужно поговорить с этим Раззаковым, – подумал Юнаков, – что он увидел криминального во всем этом?»
Юнаков стал искать в папке адрес или телефон заявителя, одновременно чертыхаясь и нелестно отзываясь о своем начальнике, который столь опытного следака заставил разбираться с пустышкой.
Занятие это прервалось стуком в дверь.
– Да, – произнес Юнаков.
Посетитель втиснулся в кабинет.
– Меня вызвал следователь.
– Как его фамилия? – спросил Юнаков.
– Тут непонятно написано, – сказал он.
– Давайте посмотрю.
Посетитель подошел к столу и протянул повестку.
– Вам к Давыдову, причем на вчера. Почему не пришли в назначенное время?
– Не смог.
– Сегодня Давыдова нет на службе.
– Вы меня допросите.
– Но это не мое дело.
– А какая разница?
– Не будем говорить о разнице, просто это невозможно.
– И что мне делать?
– Подойдите в секретариат, там подскажут, когда можно прийти еще раз.
Посетитель, забрав повестку, ушел, но почти сразу вернулся с начследом.
– Валера, – сказал тот, – я поручаю тебе допрос свидетеля по делу, которое ведет Давыдов.
– Я не в курсе события преступления.
– Тебе это и не нужно, свидетель должен охарактеризовать подозреваемого.
– Хорошо, может, вы хоть фамилию скажете.
– Моя фамилия Рассказов, зовут Михаил Петрович.
– Да я не о вашей фамилии, а подозреваемого.
– Это запросто, – сказал начслед, – вот его данные…
Допросив свидетеля, Юнаков подписал ему пропуск, но тот не торопился уходить.
– Вам бы не фигней заниматься, – сказал он, – а обратить внимание на то, что у нас в городе действует тайная организация троглов.
– Кого? – спросил Юнаков, хотя уже понял, о ком идет речь.
– Троглов, – пояснил свидетель так, словно речь шла о чем-то известном.
– И чем они знамениты?
– Терроризируют население.
– Ну, террор не по нашей части, напишите заявление…
– Да уже вроде писали…
– Кто?
– Мой друг Раззаков.
– Странная фамилия у вашего друга.
– Не более странная, чем ваша, – нелюбезно ответил посетитель, но потом смягчился и сказал, что друг является ему дальним родственником и должен был носить фамилию Рассказов, но по освобождении Беларуси в сорок четвертом тот, кто опрашивал маленького сироту, не расслышал фамилию, произнесенную мальчиком, и записал Раззаков.
Юнаков хотел было спросить, чем же насолили Раззакову троглы, но дверь отворилась, и начслед произнес:
– Валера, кончай все это, у нас убийство.
– Слава Богу, – произнес Юнаков, весьма удивив и начальника, и свидетеля, – выезжаю.
Юнаков поднялся со стула и извлек из-за сейфа следственный портфель.
– Да не надо, – сказал начслед, – криминалист уже в машине, у него с собой целый чемодан.
– Не могу, это как часть одежды, – ответил Юнаков.
– Как знаешь, – сказал начальник, – отзвонись, когда прибудете на место.
– Если будет время, – ответил Юнаков без должного почтения.
Он действительно был рад выезду на происшествие, только бы не заниматься тем, чем пытался его нагрузить начслед.
НОБЕЛИАТ
По возвращении на Окрестина их перетасовали. Одиночество Крамора закончилось, он оказался в другой камере вместе с Алесем.
– Ты смотри, – сказал Алесь после того, как они остались одни, – я сразу догадался, что он чужак…
– Как ты это определил?
– Вел он себя странно…
– Но ты обратил внимание на это только после того, как его оправдали…
– Да, так бывает.
– Ладно, хватит гадать, у тебя есть доказательства? Нет. Вот и не гадай… Лучше расскажи, как привычный сиделец, что с нами будет дальше?
– А ничего не будет, каждый день одно и то же… до конца срока, тебе четверо суток, а мне девять.
– Слушай, а зачем тебе все это, демонстрации, протесты. Ты ведь специально хочешь выделиться среди остальных, а не, наоборот, скрыться и уйти от ответственности, не получить взыскания?
– Кто тебе сказал, судья?
– Нет, это видно невооруженным глазом.
– Невооруженным, говоришь, впрочем, так оно и есть. Я набираю бонусы.
– Что набираешь?
– Бонусы… Основания к будущему поощрению или преимуществам.
– Для чего?
– Чтобы уехать за границу…
– А так уехать не получается?
– Получается, только выгодней, чтобы я был лицом, пострадавшим от режима…
– Теперь понятно, но ты странный человек, только что обвинил в стукачестве одного из собратьев по несчастью, и вдруг открываешься человеку, которого абсолютно не знаешь.
– Это объяснимо, у меня есть к тебе собственный интерес.
– И какой же?
– Хочу проконсультироваться…
– Твою мать, вот уже два дня все пытаются у меня проконсультироваться…
– Не все, Виталий Сергеевич, а только Замятин и я.
– А кто такой Замятин?
– Не делай вид, что не знаком с ним, это твой двойной тезка и издатель.
– Вот как?
– И ты понимаешь, почему мы оба воспользовались сложившейся обстановкой.
– Здесь, пожалуйста, подробней, – заметил Крамор искренне.
– Пожалуйста, – сказал Алесь, – мы находимся в уникальной ситуации, в любой другой, если бы я подошел к тебе, мог просто послать меня, а сейчас у тебя такой возможности нет. Логично?
– Да.
– Так вот, я собираю материалы для книги.
– О чем будет эта книга?
– О якобы великих ученых…
– Это неоригинально, в последние десятилетия об этом не писал только ленивый.
– Знал, что так скажешь, но я пошел другим путем. Связал научные достижения наших соотечественников с их ментальностью и общим уровнем развития науки…
– В Беларуси?
– Нет, исследовал период российской дореволюционной и советской истории…
– А почему не Беларуси, сейчас это модно…
– Мировую науку нельзя сравнивать с наукой Беларуси. Противовесом ей может быть только СССР или Россия.
– Ну, пусть будет так…
– Именно так, и не иначе.
– И что у тебя получилось?
– Много интересного материала. Говорят, основой национального самосознания является история. А национальная история – миф чистейшей воды.
– Это так, и не только у нас. Как правило, здесь срабатывает стереотип, свойственный элитам, у нас хуже, чем у них.
– Да, но этот стереотип подтверждается фактами.
– Например?
– Количеством нобелиатов.
– Дались вам они.
– Тем не менее… Количество ученых в СССР было такое же, как в США, но при этом у нас всего 10 Нобелевских премий против 160 в США. В Австрии – 10 нобелевских лауреатов. В Швейцарии – 12, в Голландии – 14, в Швеции – два десятка. Во Франции, Германии и Великобритании – более 50.
– Ясно, национальная история – миф. И ты готов его разоблачить?
– Да. Хотя это не только сложно, но и в определенной степени бесполезно.
– Почему?
– Потому что миф стоит на авторитетах, иногда дутых. А если ты посягнул на авторитет, тебя его сторонники могут порвать в клочья.
– Почему?
– Потому что все бездари кормятся авторитетами, прикрываются ими, и если они лишаются авторитета, то лишаются щита…
– Есть в этом логика, и все же, пример…
– Пожалуйста. У нас не дали защититься одному немолодому человеку, который утверждал: перед войной в СССР одних только новейших танков ИС, КВ и Т-34, броню которых не пробивала ни одна полевая немецкая пушка, было выпущено больше, чем танков во всем мире.
– Но это неверно.
– Почему?
– Ни технологически, ни с позиций ресурса это невозможно.
– Аргументы?
– Статистика произведенной в СССР стали, а также свидетельские показания.
– Кто здесь мог быть свидетелем?
– В девяностые годы в Кубинку пригласили ветеранов с танковых заводов СССР. Они посмотрели на имеющуюся технику, особенно на «тигров» и «пантер», и ужаснулись. Данные типы танков значительно превосходили наши по мощности двигателя, по системам стабилизации и огневой мощи.
– Так почему?
– Дух был выше…
– Ох уж этот дух.
– Ты не веришь в дух?
– Не верю.
– Типичный технократический подход.
– Да, но он в развитии человека является единственно верным и определяющим.
– Знаешь, есть такой анекдот. Встретила цыганка инженера и говорит: «Давай погадаю». – «Да что ты можешь?» – отвечает тот. «Я знаю, ты инженер, работаешь на заводе, зарплата 130 рэ в месяц, двое детей…» – «Ошиблась, старая, – говорит инженер, – трое…» – «Это ты так считаешь…»
– Ты это к чему?
– Ты уверен, что это единственный определяющий путь. На самом же деле таких путей множество, но человечество из-за некой заскорузлой прагматичности сосредоточилось…
– На самом выгодном…
– Да, на самом выгодном для определенного круга лиц, поэтому заставляет так думать всех, причем постоянно стимулирует данное направление в мышлении.
– В чем это выражается?
– В том, что ты собираешь факты не просто так, а в угоду данной парадигме в науке, политике, чтобы получить определенные дивиденды…
– Нет.
– Да, и не выставляй себя альтруистом, можешь утверждать, что угодно, но то, что хочешь уехать туда, где все, что ты делаешь, приветствуется и поощряется, говорит само за себя.
– Да пошел ты…
После этого они поссорились.
ТРОГЛЫ
Под анекдоты водителя о гаишниках-взяточниках доехали до места преступления.
На четвертом этаже дома по улице Кузьмы Чорного их ждал участковый.
– Вот, – сказал он, – соседка увидела открытой дверь, заглянула, а там труп хозяина.
– И кто хозяин? – спросил Юнаков.
– Некто Прошкин, в прошлом тренер.
– А в настоящем? – спросил криминалист, надевая перчатки.
– В настоящем алкоголик, – произнес участковый.
– Кто констатировал смерть? – спросил капитан. – «Скорая» приезжала? А почему не осталась до нашего приезда?
– Другой вызов получила, у нас со «скорыми» напряженка. Да и они решили, что тут не насилка.
– Так зачем волну погнал про убийство.
– Интуиция…
Валерий и криминалист прошли в квартиру. В комнате, которую обычно называют гостиной, находился труп мужчины.
– Он так и лежал? – спросил Юнаков участкового.
– Да, но медики его перевернули, посмотрели, а потом снова положили вниз лицом.
– Начнем? – уточнил криминалист.
– Нет, – ответил капитан и многозначительно посмотрел на участкового, – придется ждать понятых.
Участковый ушел искать понятых. Криминалист тем временем сделал снимки и обошел всю квартиру.
– Берлога холостяка, – констатировал он, – к тому же пьющего.
– Емко и образно, – отреагировал на это Юнаков, – а если конкретно и в деталях?
– Минимум домашней утвари, нет ни украшений, ни безделушек. В спальне на кровати вместо подушки свернутое полотенце.
– Махровое? – спросил Валерий.
– Да.
– Значит, еще не совсем опустился. А бутылки от спиртного?
– Бутылок нет.
– То-то и странно.
Вернулся участковый с двумя пенсионерами, мужем и женой. Наметанный глаз Юнакова оценил их положительно. Эти не будут дергаться во время осмотра, говорить, что им нужно на работу или куда-то еще. Старики даже рады, что привычное течение однообразной жизни прервано, а они оказались в центре расследования.
Капитан сел за обшарпанный стол в гостиной, достал протокол осмотра места происшествия, записал данные понятых, разъяснил их права и обязанности и сказал криминалисту:
– С Богом.
Тот подошел к трупу и перевернул его на спину.
– Хорошая у тебя интуиция, – сказал криминалист участковому, – у него как минимум перелом основания черепа. Как можно было сказать, что нет признаков насилки?
– Вот и я об этом, – произнес польщенный участковый.
– Совершенно верно, – неожиданно для всех произнес понятой, – у него ярко выраженные черные круги под глазами…
– А вы врач? – спросил его Валерий.
– Патологоанатом, – ответил мужчина, немного подумав, добавил: – бывший.
– Так нам повезло, – сыронизировал криминалист, – у нас два специалиста на осмотре. Что вы можете сказать еще? Старик сделал вид, что не заметил иронии.
– По интенсивности трупных пятен можно констатировать, что смерть наступила вчера вечером, тело лежало на спине, а перевернули его недавно, скорее всего, во время осмотра фельдшерами.
Юнаков и криминалист переглянулись, а криминалист сказал:
– Пусть будет так, точно на вопрос о времени смерти ответят судмедэксперты после вскрытия.
– Логично, – сказал старик.
– Кто же мог его убить? – спросила старуха, – ведь он был мастером спорта по каким-то боям?
– Он был тренером, – возразил старик.
– Ну, это еще выше, – возразила старуха, – он тренировал мастеров, значит…
– К сожалению, это уже ничего не значит, – прервал их Юнаков, – давайте продолжим. И стал фиксировать замечания специалиста в протокол.
Прибыла труповозка. Криминалист обшарил карманы в одежде убиенного, обвел контур тела на полу мелом и посмотрел на Юнакова.
– Забирайте, – сказал тот санитарам.
Труп увезли. А старик-понятой еще долго и с сожалением смотрел на меловой силуэт, словно у него из-под носа утащили знакомую и любимую игрушку.
НОБЕЛИАТ
Следующим утром камерное одиночество помирило Крамора с Буцким. И после нескольких ничего не значащих фраз Алесь снова вернулся к своим вопросам.
– Ты полагаешь, что это неинтересно будет там?
– Откуда я знаю, что там интересно, а что нет.
– Ты же технарь, работал с такими людьми.
– Я работал рядом с ними, и не больше. Потом ушел из науки и занялся писательством.
– Хорошо, пусть так, но когда пишешь, наверное, рассчитываешь на большую аудиторию, в том числе западную…
– Поэтому хочешь получить консультацию у меня?
– Да… Продолжаю, в истории науки ничего не изменилось, по-прежнему основоположником является Ломоносов, а изобретателем радио – Попов.
– Почему тебе не нравится Ломоносов?
– Мне не нравится не сам Ломоносов, а то, что ему приписывают. В учебниках отмечают, что он открыл закон сохранения массы. Какие для этого основания? Просто в письме своему товарищу написал фразу, что «если в одном месте что-то прибудет, в другом – убудет». Из этого нельзя делать вывод, что Ломоносов открыл закон сохранения массы.
– Да, но ты подходишь к этому с позиций патентоведа. Наука и философская мысль на Руси отличались от западной. Там всегда присутствовала буква. А нам достаточно было духа, идеи, направления.
– Ну да, у нас потому и дорог не было, потому что существовали направления. Согласись, случайная фраза в письме не является законом! Впервые закон сохранения массы четко сформулировал и подтвердил опытами Лавуазье. Причем не в частном письме, а в научной работе. Также не разрабатывал Ломоносов и молекулярно-кинетическую теорию газов. Не мог ее разработать, поскольку был слаб в математике.
– Папа у Васи силен в математике, – не к месту произнес Крамор.