– Спасибо.
– Начнем с жертвы. – И Юхан запустил запись.
На экране компьютера пошла темная запись; цифры вверху отсчитывали время. Камера, установленная на Свеавеген, снимала вход в метро на Родмансгатан. На периферии изображения виднелись парк и торец Школы экономики с апсидой актового зала.
Изображение было довольно четким, хоть и темным.
– Она скоро появится, – прошептал Юхан.
Три часа ночи. Дождевые капли, освещенные фонарем, казались косыми царапинами.
Перед закрытым киоском «Прессбюро» и общественным туалетом со стальной дверью блестел асфальт.
Какой-то мужчина в теплой куртке и желтых резиновых перчатках порылся в урне, прошел вдоль стены с оборванными рекламными объявлениями и полусмытыми граффити и скрылся.
Глухая ночь, дождь льет как из ведра. Город обезлюдел.
По улице проехал белый фургон.
Трое пьяных прошли в сторону «Макдональдса».
Дождь припустил сильнее, и город сделался еще мрачнее.
На стене, обращенной к пруду, подрагивал бумажный стаканчик.
Вода утекала в решетку уличного стока.
Кто-то вошел в кадр слева, обогнул вход в метро и встал под водосточным желобом, спиной к стеклянной двери.
По Свеавеген проехало такси.
Свет фар скользнул по лицу и светлым волосам.
Йенни Линд.
Жить ей оставалось всего десять минут.
Лицо девушки снова оказалось в тени.
Йона подумал о ее недолгой борьбе: ноги дергались так, что кроссовки упали на землю.
Когда кровь начинает хуже поступить в мозг, удушье не нарастает постепенно, как при задержке дыхания, а ощущается как взрыв. Человека охватывает паника, а потом в глазах делается черно.
Поколебавшись, Йенни шагнула под дождь, повернулась спиной к камере, прошла мимо «Прессбюро», по пешеходной дорожке у пруда и скрылась из кадра.
Камера, установленная на Публичной библиотеке, зафиксировала Йенни с некоторого расстояния.
Картинка была нечеткой, но на лицо и волосы лег свет уличного фонаря. Потом девушка исчезла в слепой зоне у детской площадки.
– Больше у нас про нее ничего нет, – сказал Юхан.
– Ясно.
Йона в задумчивости просмотрел запись еще раз. Йенни явно знала, куда идет. Но медлила ли она из-за дождя или потому, что слишком рано пришла?
Что привело ее на детскую площадку посреди ночи?
Она должна была с кем-то встретиться?
Все это, думал Йона, очень похоже на ловушку.
– О чем задумался?
– Ни о чем, просто пытаюсь удержать первое впечатление. – Йона встал со стула. – В этих записях есть что-то, что сейчас может не иметь для нас значения, а потом окажется решающим… что-то, что мы увидели и почувствовали при первом просмотре.
– Тогда скажи, когда захочешь продолжить.
Юхан разорвал еще один пакетик, запрокинул голову и ссыпал леденцы в рот. Конфеты, лопаясь, зашипели у него между зубами.
Йона смотрел в стенку, думая о маленьких руках Йенни и о белых следах от браслетов.
– Давай следующую запись, – сказал он и сел.
– Тут у нас женщина, которая обнаружила жертву… она появляется на детской площадке всего через несколько минут после убийства.
Камера видеонаблюдения засекла женщину, когда та бежала между рядом припаркованных машин и стеной парка.
Женщина замедлила шаг и оглянулась через плечо, словно ее преследовали.
Дождь стучал по крышам машин.
Женщина пошла быстрее, потом пробежала небольшой отрезок дороги и пропала из кадра: на лестнице, спускавшейся к площадке, была «слепая зона».
– Перескакиваем на пятьдесят минут вперед, – прокомментировал Юхан. – Когда она понимает, что не может спасти повешенную.
На экране компьютера появилось изображение с камеры, направленной на вход в метро. Вокруг стока у пешеходного перехода растеклась большая лужа.
Женщина мелькнула на мокром газоне позади «Прессбюро». Идя по пешеходной дорожке, она, похоже, прижимала к уху телефон. Потом она показалась возле общественного туалета, постояла, опираясь одной рукой о шкаф распределителя, съехала на землю и села, прислонясь спиной к грязной стене.
Закончив разговор, она опустила телефон и сидела, неподвижно глядя в дождь, пока не показалась первая полицейская машина.
– Это она вызвала SOS Alarm. Ты слушал запись разговора? – спросил Юхан.
– Пока нет.
Юхан щелкнул по значку аудиофайла, и через секунду на фоне потрескивания послышался спокойный голос оператора: «Что у вас произошло?»
– Я больше не могу. Я пыталась… – хрипло сказала женщина.
Фоновый звук воспроизводил все то, что они только что видели на записи: женщина покидает детскую площадку, идет через газон, садится спиной к стене.
– Вы можете сказать, где находитесь? – спросил оператор.
– Тут девушка – по-моему, мертвая… боже мой, ее повесили, я пыталась приподнять ее… мне никто не помог, и я…
Голос прервался, женщина заплакала.
– Можете повторить?
– У меня просто сил больше не осталось, – всхлипнула женщина.
– Скажите, где вы находитесь. Только так мы сможем помочь.
– Свеавеген, что ли… у пруда в… как его… в парке при Обсерватории.
– Видите что-нибудь знакомое?
– Киоск «Прессбюро».
Оператор службы спасения пытался говорить с женщиной и дальше, пока в парк не прибудет первая полицейская машина, но женщина перестала отвечать ему и опустила руку с телефоном на колени.
Юхан высыпал себе в рот еще леденцов и открыл последний из смонтированных файлов, хранившихся на жестком диске.
– Проверим возможных свидетелей? – предложил он. – В минуты, когда происходило убийство, возле площадки появляются всего три человека.
Очередная камера зафиксировала высокую женщину в белом дождевике по ту сторону Школы экономики, на Кунгстенсгатан. Женщина бросила на землю окурок; огонек вспыхнул и погас. Женщина не торопясь прошла по тротуару и скрылась в «слепой зоне» в две минуты четвертого.
– Она не возвращается, – прокомментировал Йонсон.
Картинка на экране увеличилась, потемнела. Дальняя камера показала бездомную, на которой было несколько слоев теплой одежды. Бездомная появилась за Библиотекой.
– Вряд ли детская площадка оттуда просматривается, но я и бездомную проверил, – сказал Йонсон.
– Хорошо.
Камера показала вход в метро. В пегой темноте позади киоска «Прессбюро» угадывалась фигура бездомной.
– А вот и номер третий, – сказал Юхан.
В кадре между подъемником и входом в метро появился мужчина с зонтиком и черным лабрадором на поводке. Мужчина подождал, пока собака обнюхает основания почтовых ящиков позади «Прессбюро», потом оба прошли мимо туалета и дальше, на дорожку.
Метров через двадцать мужчина остановился и обернулся в сторону площадки.
Время – восемь минут четвертого.
Йенни Линд оставалось жить две минуты. Наверное, в этот миг ей на шею надевали петлю.
Собака тянула поводок, но мужчина замер на месте.
На дорожке появилась бездомная; она порылась в черном мусорном мешке и что-то энергично растоптала.
Мужчина с зонтиком и собакой взглянул на нее и снова повернулся к площадке.
В эту минуту он наверняка видел все, что там происходит, но понять это по его лицу было невозможно.
По Свеавеген, окатив тротуар грязной водой, проехало такси.
В восемнадцать минут четвертого мужчина отпустил поводок, медленно зашагал в сторону и скрылся за «Прессбюро».
– Девушка умерла, а преступник, скорее всего, покинул площадку, – прокомментировал Юхан.
Собака, волоча поводок за собой, не торопясь обнюхивала газон. Лужи пузырились под ливнем. Бездомная снова скрылась в направлении Библиотеки. В двадцать пять минут четвертого мужчина появился снова: голова опущена, с зонтика льет на спину. Он не торопясь зашагал туда, откуда появился.
– Вообще говоря, за это время он успел бы дойти до трупа, – заметил Йона.
Собака бежала за хозяином до Свеавеген. У входа в метро он нагнулся и подобрал поводок. Спокойное лицо несколько секунд было отчетливо видно в сером свете, падавшем через стеклянные двери.
– Вы должны найти его. – Юхан остановил запись.
– Сначала, когда он не отреагировал на убийство, я решил, что он слепой. Но нет, он заметил бездомную, когда та появилась на дорожке.
– Он все видел, – прошептал Юхан и взглянул в серые, как лед, глаза Йоны.
16
После ужина Памела не торопясь убрала со стола, навела на кухне порядок и запустила посудомойку.
Допила водку, поставила рюмку на разделочный стол, подошла к высокому окну с перемычками и выглянула вниз, на парк Эллен Кей. Какая-то компания с корзинками для пикника и пледами все еще сидела на лужайке.
Утром волна жары, с самого начала июня разлившаяся над Центральной Европой, вытеснила первые летние дожди. Шведы, зная, что солнечных дней будет немного, в мгновение ока заполнили каждый парк, каждую летнюю веранду.
– Пойду-ка я спать, – сказала Памела. – Чем думаешь заняться вечером?
Мартин не ответил, занятый игрой в телефоне. Возводил столбик из геометрических фигур, пока он не обрушится.
Памела взглянула на бледное лицо мужа. Что-то он сегодня необычно нервозен. Когда она проснулась около восьми утра, он, сгорбившись, сидел на полу.
Памела поставила остывшие остатки в холодильник, взяла тряпку, прополоскала, выжала, протерла стол и повесила тряпку на кран.
– Очень вкусно, – сказал Мартин и, прищурившись, улыбнулся ей.
– Тебе понравилось, я заметила. А что было вкуснее всего?
Мартин испуганно опустил взгляд в телефон. Памела вернулась к мойке, протерла плиту прохладной водой, чтобы навести блеск, выбросила бумажное полотенце, завязала мусорный мешок и вынесла его в прихожую.
Когда она вернулась на кухню, Мартин так и сидел, уткнувшись в телефон. Слышался только шум посудомойки.
Памела налила себе еще водки, села напротив него и открыла маленькую шкатулку.
– Деннис подарил. Красивые, правда?
Она достала сережку с аквамариновой каплей и показала Мартину. Он взглянул на серьгу и зашевелил губами, словно подыскивая нужное слово.
– Я знаю – ты помнишь, что у меня сегодня день рождения… и иногда даришь мне подарки. Я говорила, это совершенно необязательно, но если ты что-то приготовил, то самое время это что-то достать. Я собираюсь лечь и немного почитать, а то я уже устала.
Мартин посмотрел на стол, что-то прошептал, вздохнул и протянул руку по столешнице.
– Я хотел подарить…
Он замолчал и перевел взгляд на окно. Скрежетнув стулом, опустился на пол.
– Все нормально, – успокаивающе сказала Памела.
Мартин заполз под стол и обхватил ее ноги, как ребенок, который хочет, чтобы родители никуда не уходили.
Памела пробежала пальцами по его волосам, допила водку и поставила рюмку на стол. Поднялась, подошла к окну, выглянула на Карлавеген. Взгляд поплыл, и Памеле показалось, что она – отражение в неровном оконном стекле.
Она снова подумала о своей переписке с чиновниками из социальной службы. Похоже, на первом этапе все улажено. По мнению соцработника, Памела ведет экономически и социально стабильную жизнь, кабинет у них в доме можно переделать в спальню, а начальник Памелы подтвердил, что она сможет взять отпуск, чтобы встречаться с представителями социальной службы, школы и клиники.
Уже послезавтра Памела и Мия созвонятся по скайпу, чтобы, как выразилась соцработница, «прощупать друг друга».
Мартин подполз к своему стулу. Глядя на стоявшую у окна Памелу, он думал, что почти год хотел купить ей жемчужное ожерелье, но так и не решился. Вместо ожерелья он купил сегодня пятнадцать красных роз, но ушел из магазина с пустыми руками – понял, что мальчики хотят, чтобы эти розы положили им на могилу.
– Послушай, – позвал Мартин.
Он видел, что Памела, прежде чем обернуться, вытерла слезы. Ну как объяснить ей, что он боится отмечать дни рождения – тогда и мальчики захотят отмечать свои.
Если он купит Памеле подарок, они начнут завидовать.
А когда говоришь о еде, они хотят грудь.
Мартин сознавал, что это навязчивые мысли. Но если ему случалось заговорить, он каждый раз обрывал себя: кто знает, как мальчики отреагируют на его слова.
Он понимал, что причина его мыслей – автокатастрофа, в которой он потерял родителей и обоих братьев.
Мартин никогда не верил в призраков, но каким-то образом призвал их в свою жизнь, потеряв Алису.
Теперь мальчики свободно бродили в его действительности, трогали Мартина холодными пальцами, толкали его, кусались.
Он научился быть осторожным, научился не привлекать их внимания, не сердить их.
Если Мартин произносил чье-нибудь имя – они хотели это имя себе, все равно какое. Если он упоминал какое-нибудь место, они хотели, чтобы их там похоронили.
Но пока Мартин соблюдает правила, они спокойны. Они недовольны, но не злятся.
– Лучше выведи Бродягу сейчас, – сказала Памела в никуда, словно сомневалась, что он ее слушает. – Мне не нравится, когда вы выходите посреди ночи.
Надо как-то сказать ей про розы, не привлекая к себе внимания. Может, она завтра сама их заберет в магазине? И поедет с ними на работу.
– Мартин, ты меня слышишь?
Надо что-то ответить или кивнуть, но Мартин молча смотрит жене в глаза. Она назвала его по имени. Плохо.
– Ну ладно, – вздохнула Памела.
Мартин вышел в прихожую, включил свет и снял с крючка поводок.
Он сегодня весь день странно вздрагивает.
Как будто внутри у него кто-то ворочается.
Может, он заболевает. Или просто устал.
Вчера Бродяге понадобилось выйти посреди ночи. Когда они вернулись, Мартин дрожал всем телом, пришлось принять тридцать миллилитров валиума. Сейчас Мартин не помнил, что произошло, но мальчики пришли в ярость и заставили его остаток ночи просидеть на полу.
Раньше такого не было.
Мартин звякнул поводком и вошел в гостиную. Бродяга его не услышал – спал себе в кресле, как всегда. Мартин опустился на колени, осторожно разбудил его и прошептал:
– Ну что, пошли?
Пес поднялся, зевнул, встряхнулся и последовал за Мартином в прихожую.
На самом деле пса звали Бро, но он постарел, сделался вялым, и они прозвали его Бродягой.
У черного лабрадора так болели суставы, что он больше не мог подниматься по лестницам. Пес почти все время дремал, не особенно приятно пахнул, стал глуховат и подслеповат, но все еще любил долгие прогулки.
В ванной Памела примерила серьги и снова сняла их. Вернулась в спальню и поставила шкатулку на ночной столик. Уселась в кровати, выпила водки, открыла книжку, закрыла и позвонила Деннису.
– С днем рождения, – сказал Деннис.
– Ты что, спал? – спросила она и отпила водки.
– Да нет, работаю сижу. Мне завтра в Йёнчёпинг.
– Спасибо за подарок, – сказала Памела. – Невероятно красивые! Но это все-таки перебор, сам понимаешь. Да?
– Ну, когда я их увидел, то подумал – может, ты станешь их носить. Потому что они похожи на слезы.
– Я их уже примерила. Потрясающие. – Памела отпила еще водки и поставила рюмку на столик.
– Как Мартин?
– Неплохо. С собакой гуляет, ему это на пользу.
– А ты-то как? Сама?
– Я справлюсь.
– Ты всегда так говоришь.
– Потому что это правда. Я сильная, я всегда со всем справлялась.
– Но не обязательно же…
– Хватит.
Она услышала, как Деннис устало вздохнул, выключил компьютер и отставил его в сторону.
– Ты не меняешься.
– Извини…
Деннис всегда говорил «ты не меняешься». Чаще – с восхищением, но иногда эти слова звучали как критика.
Памеле вспомнился день, когда Алисе исполнилось шестнадцать. Вечером Мартин приготовил пасту с креветками и пармезаном, и Деннис со своей девушкой остались ужинать.
Деннис подарил Алисе бусы, купленные на базаре в Дамаске, и сказал, что она – вылитая мама, когда Деннис познакомился с ней в гимназии.
– Она была такая классная! Девчонки красивее я еще не видел.
– Но потом было много макарон и кесарево сечение. – Памела похлопала себя по животу.
– Ты не изменилась.
– Ладно, ладно, – рассмеялась она.
Памеле вспомнилось, как они говорили о детях, как она рассказывала, что не боится ничего, кроме новой беременности. Шестнадцать лет назад роды чуть не закончились смертью и для нее, и для Алисы.
В последовавшей за этими словами короткой тишине все взгляды обратились на Мартина. Памела помнила: Мартин никогда не скрывал, что Алиса – единственный ребенок, о котором он мечтал.
– Ты что-то замолчала, – сказал Деннис.
– Извини. Я вспомнила день, когда Алисе исполнилось шестнадцать, – ответила Памела.
17
Поздним вечером в среду в Эстермальме было тихо и пусто, хотя тепло еще разливалось в воздухе. Мартин с Бродягой шли по широкой аллее между двумя проезжими полосами Карлавеген.