У входа в кухню Томуш попытался оттеснить Эфила, но тот толкнул его плечом и рванул вперед. Сначала Эфил услышал хруст и шорох, потом луч фонаря высветил Деметриуса, сидящего на полу. Вокруг него валялись знакомые ярко-желтые пакеты от печенья «Ракета». Дети Эфила любили такое печенье. Бессмысленным движением Деметриус опускал руку в пустой пакет, затем подносил ее ко рту, делал жующие движения челюстью, а после повторял все снова. Луч коснулся его лица, и он поморщился от света. Эфил узнал этот пустой взгляд. Он уже видел такой… в Долине Пыли.
Деметриус отбросил пакет и встал, выпрямившись во весь свой значительный рост. Неторопливый. Угрожающий. Страшный. Сильный и самоуверенный. Я-никого-не-слушаю-Деметриус. Я-делаю-что-хочу-Деметриус. Я-втяну-тебя-в-неприятности-Деметриус. Жена (то есть теперь уже бывшая жена) много раз говорила Эфилу, что он должен дистанцироваться от правителя. Когда она обнаружила, до какой степени Эфил не способен от него дистанцироваться, она только сказала: «Я знала» – и подала на развод. Эфил злился на себя. Но больше он злился на Деметриуса – с его навязчивостью, агрессией и эгоизмом. В этом человеке Эфил видел причину всех своих бед.
Бросив фонарь на пол, он крепко взял трубу двумя руками, игнорируя боль в правой, и ударил, целясь в темное пространство прямо над зеленоватым свечением скалящегося с футболки Деметриуса люминесцентного черепа. Первый удар, казалось, не произвел особо эффекта. Эфил ударил еще раз, сильнее, и услышал, как Деметриус кулем рухнул на пол. Чувствуя изумление и торжество, Эфил бросил трубу.
Подошедший Томуш посветил фонарем на бесчувственное тело. Томуш гордился своими выдержкой и рациональностью, не подводящими даже в самых сложных ситуациях, но это был тот редкий момент, когда он не имел ни малейшего представления, как реагировать.
– Советник, вы осознаете, что только вырубили правителя Ровенны ударом трубы по голове?
– Вмазать ему как следует – это лучший способ привести его в чувство. В прошлый раз отлично сработало, – беззаботно отмахнулся Эфил.
– У него может быть черепно-мозговая травма.
– Череп у него крепкий, а в наличии мозгов вообще не уверен. Он сейчас придет в себя. Деметриус, подъем! – Эфил пнул поверженное тело носком ботинка. – Нечего разлеживаться, мы спешим.
Деметриус пошевелился и сел, со стоном обхватив голову руками. С кончика его носа капала кровь, заливая флуоресцентную футболку.
– Эфил, ты охренел…
– Потом претензии выскажешь, – хладнокровно перебил Эфил. – Давай, объясняйся.
Потирая лоб, морщась и периодически переключаясь на изобилующую обсценной лексикой критику в адрес советника, Деметриус таки рассказал, что с ним произошло.
История была краткой. Он слонялся по подвальному этажу, зевая от скуки и мечтая что-нибудь сожрать. Заглянув в душевую и обнаружив наличие в кране воды, сделал глоток – город размещался в низине, и некоторое количество воды доходило самопроизвольно, хотя водонасосные станции были давно отключены.
Бултыхающиеся на дне бассейна потусторонние дети немного пошатнули его в целом на редкость устойчивое душевное равновесие, но думать о еде, конечно, не помешали. Войдя в кухню, он увидел рассыпанные по полу пакеты от печенья «Ракета» и заглянул в один в надежде, что там еще осталась пара печенюшек. В какой момент он перестал видеть проблему в том, чтобы найти что-то пригодное в пищу в здании, пустовавшем семь десятков лет, он не помнил. Печенье он действительно нашел. Оно было одуряюще сладкое, вкуснее, чем все, что он когда-либо ел раньше. Он начал просматривать усеивающие плиточный пол вскрытые пакетики, в каждом обнаруживая печенье или два.
Чуть позже он заметил в руке непонятную круглую штуку. Он не понял, что это такое. И бросил ее. А далее провал в памяти вплоть до момента, когда Эфил пнул его под ребра.
– Это ты разбил мне башку? Злоебучий ты псих, Эфил, а еще учился на психолога…
– К некоторым людям применима только карательная психиатрия, маньяк недоделанный.
– Вы оба придурки, – безапелляционно резюмировал Томуш. – Опасные в своей дурацкой непредсказуемости. Что бы ни произошло в дальнейшем, надеюсь, мне больше не придется работать с вами двумя.
Эфил церемонно поклонился, что выглядело бы как издевка, не будь он смертельно серьезен.
– Примите мои глубочайшие извинения за этот инцидент.
– Печаль, я опять голодный, – Деметриус похлопал себя по животу. – Воображаемая еда оказалась не в счет. Я бы пожевал сейчас что-нибудь сладенькое. Печенье, например.
Эфил задумчиво оглядел разбросанные пакетики. Подняв один, прочел дату изготовления.
– Произведено за неделю до эвакуации. Вероятно, больница закупала печенье в качестве десерта для пациентов. Надо же. Столько лет прошло, а дизайн упаковки все тот же.
– Едва ли во время эвакуации кто-то судорожно бросился пожирать печенье, – заметил Томуш. – Значит упаковки вскрыли уже после.
– Мародеры? – осведомился Деметриус.
– Труп? – спросил Томуш, обращаясь к Эфилу.
– Какой труп? – заинтересовался Деметриус. – Думаете, это труп съел печенье?
Эфил помотал головой.
– Ни следа. Понятно, что за прошедшие годы тело бы разложилось. Но косточки бы остались. Здесь же даже крыс нет, заметил?
– Спустя некоторое время, может быть, несколько дней, мальчик вышел из палаты, – предположил Томуш. – И спустился в кафетерий в поисках пищи. Обрати внимание, как яростно разорваны пакеты. Он был очень голоден…
– Мальчик? – не понял Деметриус. – Какой такой мальчик?
Томуш заглянул в покрытый разводами ржавчины холодильник.
– Тут бутылки с молоком. Не вскрытые. И еще много всякого. Почему он съел только печенье?
– Меня больше удивляет тот факт, что он сумел остаться в живых, – заметил Эфил. – Ребенок… с такими ожогами… без медицинской помощи. Он встал, спустился со второго этажа в подвал, надорвал эти пакеты, в конце концов. У него была обожжена рука, помнишь? Это ему не помешало. Каким образом?
– Вы двое! – повысил голос Деметриус. – Прекратите меня игнорировать!
– Не знаю, – пожал плечами Томуш. – Ты что думаешь?
– Ладно. Обсуждайте дальше этого не пойми кого, а я пока кровью истеку, – проворчал Деметриус.
– А, точно, – вспомнил Эфил. – Надо что-то сделать с его травмой.
– У меня есть кровоостанавливающий порошок и бинты, но это только первая мера, – сказал Томуш. – По завершении операции вам нужно будет показать голову врачу, правитель. А еще лучше двум врачам.
Эфил рассмеялся. В какой-то момент его настроение резко улучшилось.
– Куда теперь?
– Сбегаем по адресу нашего пациента. Глянем, как он жил. Шустрее, там вот-вот ливанет.
19.
[??.?? ?]
Зрение начало проясняться, и Дьобулус увидел лесную дорогу. Высокие сосны вдоль дороги, застывшие, как нарисованные. Ни порыва ветра. Ни вскрика птицы. Дьобулус брел, еле перебирая усталыми ногами, и лес становился темнее и гуще. Собственно, он с самого начала был намного темнее и гуще, чем тот пронизанный светом симпатичный лесок, где отец Дьобулуса служил лесничим. Дьобулус старался пореже вспоминать жилище, что он делил с родителями, отодвигал воспоминания вглубь, заслонял их от себя, и сейчас оценил метафоричность местности.
Потом дорога резко свернула, и за поворотом он увидел дом. Стены были выкрашены темно-зеленой краской, а крышу покрывала желтая черепица. Там погибли его родители, оттуда Дьобулуса забрали сотрудники СЛ. Дьобулус постарался перенаправить мысли на текущие задачи, потушить навязчивое, болезненное чувство.
– Думаю, я нашел, – сообщил он Октавиусу. – Это не только место, где закончились мои отношения с родителями. Это еще и место, где начались мои отношения с ним.
– Наконец-то, – выдохнул Октавиус. – Я уже думал, мы проблуждаем до твоей младенческой родовой травмы.
Дьобулус поднялся на крыльцо и автоматически вытер ноги о яркий симпатичный коврик у двери. Его мать любила броские цвета и уютные мелочи. Он не мог вспомнить ее лицо, но хорошо помнил ее вещи (серьги, платья, горшки с цветами) и вкус еды, которую она готовила.
– Моя комната слева по коридору. Туда я войду. Но в комнату родителей заходить отказываюсь.
– Как пожелаешь. Все, что твое маленькое сердечко сможет выдержать. Пока нас не приперла острая необходимость.
Неужели эта комнатушка всегда была такой крошечной? На синем ковре с дельфинами лежала моделька самолета. Дьобулус помнил, как собирал ее. Потом она вдруг разлетелась на куски у него в руках. Он до сих пор помнил обжигающее ощущение трения, когда деревянные детали резко выхватило из пальцев. Затем стены просто разлетелись, как от взрыва. А дальше провал в памяти вплоть до момента, когда сотрудники СЛ нашли его. Родители пропали. Было несколько версий, что с ними случилось. Согласно любой из них, они погибли.
– Моя фотография, – Дьобулус развернул к себе фотографическую рамку на письменном столе. – Мне здесь лет десять. Совсем не похож на меня нынешнего. Вернее, я на него.
– Жизненные переживания влияют на внешность.
– Моя мама рядом… Я рад снова увидеть ее лицо. С другой стороны, даже спустя столько лет мне все еще больно смотреть на нее.
– Тогда отложи фотографию. У нас нет времени. Все это и так затянулось неприлично долго, – Октавиус не поддавался сантиментам. – Сейчас я хочу, чтобы ты взял карандаш или ручку – что найдешь. Затем осмотрись вокруг. В этой комнате я спрячу несколько карточек, на которых изображены простые символы и геометрические фигуры. Ты должен дополнить изображения тем, что придет в голову. Если голова пуста, просто брось карточку, переходи к следующей.
– Я не умею рисовать, – возразил Дьобулус, но тем не менее вытянул ящик письменного стола и достал из него карандаш.
– Я не жду от тебя работ на школьную выставку.
Дьобулус начал перебирать книги на стеллаже. На третьей ему повезло – из книги торчал квадратик картона. Что это на нем? Молния, напоминающая рваный порез. У Дьобулуса не возникло идеи, как он может дополнить символ, крайне сильный сам по себе, так что он бросил картонку.
Быстро двигаясь по комнате, он находил все новые карточки. Иногда они появлялись в местах, где он уже смотрел. Некоторые изображения он дополнял быстрыми росчерками, но в большинстве случае карточки летели на ковер в неизменном виде. Пространство вокруг темнело, будто покрываясь слоем пыли, потом начало блекнуть. Дьобулус успел схватить последнюю картинку, обнаружив ее на обороте рамки его с матерью фотографии, в момент, когда предметы вокруг него уже утратили четкость.
20.
[13.58, воскресенье. Ийдрик]
Томуш указал на место в заборе, где прутья слегка разошлись – Этта мог выйти с территории больницы здесь, перед этим выбравшись из здания через окна на первом этаже, располагающиеся достаточно низко.
На полках овощного отдела ближайшего магазинчика остались лишь разводы от полностью разложившихся овощей и фруктов. Сложно сказать, соблазнился ли Этта редиской и помидорами, но пустые пакеты от печенья оставил.
– Может, он только печенье и ест? – предположил Томуш.
Эфил задумчиво смотрел на пакеты.
– Может. Уверен, камушки в аквариуме и стулья – тоже его рук дело. Есть у меня одна теория. Хотелось бы обсудить ее с Октавиусом.
– Созвонишься с ним. Как связь появится.
На улице они побежали, иногда задевая блуждающие облака структурированного спирита. Предгрозовое небо наливалось чернотой, как новый синяк; на то, чтобы осторожничать, времени не оставалось.
– Ребенок был брошен в покинутом здании. Можно, когда доберемся до СЛ, поискать его имя в списке эвакуированных, но, уверен, оно не отыщется. Ситуация возмутительная и абсолютно незаконная. Предположим, Сильмус имеет непосредственное отношение к этому инциденту. Но зачем он так поступил? – Томуш четко работал локтями и ровно дышал, будто мог бежать неделю без устали, Эфил же старался не пыхтеть слишком громко, чтобы не провоцировать Деметриуса на проявления остроумия.
– Сильмус мог счесть мальчика нетранспортабельным, – предположил Эфил.
– Если по какой-то причине ты не можешь вывести человека из пораженного участка или если он сопротивляется эвакуации, ты его убиваешь. Это официальная инструкция.
– Тебе приходилось убивать людей во время эвакуации? – вздрогнул Эфил.
– Мне много чего приходилось делать.
– Сильмусу было двадцать три года, перед ним лежал страшно обожженный ребенок. И он не смог его убить. Оставить Этта без помощи в пустом городе было ужасным поступком, но Сильмус, вероятно, счел, что тот в любом случае не жилец. Он не решился взять на себя ответственность.
– Вот что бывает, когда серьезную работу поручают недоумкам, – Томуш все еще не мог простить начальству и провидению, что его отправили на выезд с этими двумя. – Сделай он то, что должен, у нас могло и вовсе не возникнуть проблем.
– Если бы родители были более «заинтересованы» и вспомнили о своем ребенке, потерянном во время эвакуации. Если бы эта страна была нормальной. Если бы то, если бы это. Мы имеем то, что имеем.
– То есть ты тоже считаешь, что этот мальчик впоследствии стал тем, кого мы ищем?
– Практически уверен. Я тут поразмыслил… у меня появилась версия, как он смог выжить.
– А?
– Врачи давали ему обезболивающее, приносящее некоторое облегчение. Но когда все ушли, Этта перестал получать лекарства. Его состояние ухудшилось. Пытаясь найти избавление от невыносимой боли, он каким-то образом сумел ухватить спирит и с его помощью залечить свои ожоги. Видимо, экстремальная ситуация способствует раскрытию скрытых способностей, так же как случилось с Дьобулусом позже. Этта не забыл и не простил человека, бросившего его в беспомощном состоянии, один на один со страданием. Позже он нашел Сильмуса и прикончил его.
– Лучше бы он прикончил своих родителей, которые сутки наблюдали его мучения дома, ничего не делая.
– Может и прикончил, кто знает.
Нужная квартира располагалась на первом этаже двухэтажного дома.
– Вот в чем они были заинтересованы, – Томуш пнул груду пустых бутылок. – У них был такой плотный график возлияний, что они долго не могли найти время для звонка в неотложку. Омерзительно.
Царивший разгром едва ли можно было списать на мародеров. В комнате Этта, размером примерно с кладовку, стояла металлическая кровать без постельного белья, не было никаких игрушек, кроме пивных крышек, которые Этта разложил ровными рядами, тянущимися по всему полу. Чтобы попасть в кровать, ему приходилось прыгать непосредственно из дверного проема.
– Сначала камешки и стулья, – пробормотал Томуш. – Теперь крышки. Чем он занимался?
– Играл, – объяснил Эфил.
Рассматривая убогую обстановку, он чувствовал, как саднит сердце. Чтобы ни творил Этта, став взрослым, он не заслуживал такого отношения к себе в детстве. Ни один ребенок не заслуживал. Эфил не представлял, как можно быть ответственным за жизнь беззащитного, не достигшего самостоятельности существа и при этом даже не пытаться обеспечить его хотя бы минимальным комфортом. Ленивая, лишенная мысли жестокость.
Затем его мысли привычно свернули в сторону собственных детей. Да, им пришлось пережить развод родителей, и с этой виной Эфилу жить до самой его смерти. С другой стороны, кроме способного блюсти супружескую верность отца, у них было все. Они жили в большом доме, в прекрасной местности. В свободные часы Эфил приезжал поиграть с ними и почитать им книжки, игнорируя головную боль из-за накопившейся усталости. По выходным они все еще гуляли в парке всей семьей, несмотря на пробирающее до костей чувство неловкости, что он ощущал рядом с их матерью, которую так гнусно предал. Так, может, ему стоит относиться к себе немного мягче? В этот момент ему стало чуть легче. Чуть-чуть.
– Нормальные дети так не играют, – заявил Деметриус.
– Нормальные – да, – согласился Эфил. – Но нормальные дети и массовыми убийцами не становятся.
За окном зашелестело.
– Дождь…
Все трое повернулись к окну.
– Кто хотел приключений? – осведомился Томуш с ничего не выражающим лицом. – Заказ доставлен.
Они вышли из здания и в задумчивости остановились, оглядывая улицу. Темные силуэты поднимались, разбухали под каплями дождя. Они были повсюду, вздымаясь выше фонарей. Аморфные и невнятные, существа походили на фигурки, слепленные маленьким ребенком из пластилина, и двигались совершенно беззвучно, не замечая друг друга. Что неудивительно, ведь ни у одного из них не было глаз, как и лица в целом.