– Он сам себе изготовил игрушки, – прошептал Эфил.
– Если это все, что он сумел придумать, то у него было хреново с фантазией, – брякнул Деметриус.
– Не приближайтесь к ним, – предупредил Томуш. – Уверен, излишним дружелюбием они не отличаются. И, несмотря на слепоту, способны сильно нам навредить.
– Интересно, они весь город заполонили? – поинтересовался Деметриус с детским любопытством в голосе. Повязка у него на лбу пропиталась кровью.
– Кто знает, – пожал плечами Томуш. – Посмотрим.
– Идти сейчас слишком опасно, – возразил Эфил. – Лучше остаться в укрытии и переждать.
Томуш посмотрел на часы.
– 15.20. Мы должны спешить.
– Вот именно, – закивал Деметриус. – Побежали.
– Если мы погибнем, не передав собранные сведения, вся наша вылазка пройдет впустую, – напомнил Эфил.
– Тоже правда, – согласился Томуш. – С другой стороны, если мы не пошевелимся, нам станет некому передавать сведения. Ладно, предлагаю компромисс: ждем максимум полчаса, а потом выдвигаемся в любом случае.
– По рукам, – кивнул Эфил.
– Я против, – встрял было Деметриус.
– Двое против одного, – заявил Эфил.
– Что? Я правитель этой страны, – возмутился Деметриус. – Мое мнение ценнее, чем его, – он ткнул пальцем в Томуша.
– В данный момент и в данном месте ты не правитель страны, – возразил Эфил.
– Здесь ты городской сумасшедший, – Томуш развернулся и побрел обратно в квартиру. Там он снял рюкзак, скрестил руки на груди и замер в позе терпеливого ожидания.
– Тише, – осек он готового взорваться Деметриуса. – Они могут реагировать на звук.
Деметриус, что удивительно, умолк, однако всем видом выражал горькое разочарование. Вероятно, он считал, что шанс умереть от странной твари выше фонаря ростом так редок, что просто глупо его упускать.
Эфил извлек из своего рюкзака блокнот и ручку. Присев на корточки возле стены, он положил блокнот на колено и левой рукой неловко зарисовал монстров такими, какими они ему предстали: лишенными глаз, потому что не нуждались в том, чтобы на кого-то посмотреть.
Спустя полчаса дождь не кончился. Продвигаясь по городу по причудливой траектории, Томуш улыбался самому себе. Спрятавшись за очередным укрытием, он смотрел на темных колоссов вокруг и чувствовал, как темнота в нем вытягивается, приобретая форму. Он понимал, что ему следует быть острожным, иначе его сознание захлестнет темная вода, но после долгих лет практики контроль давался ему без особого труда. Он бросил взгляд на Эфила – серьезное лицо, полная сосредоточенность на задаче. Затем посмотрел на Деметриуса. Правитель сиял. Он был в своей стихии: маленький мальчик, наслаждающийся игрой. Реальная опасность лишь добавляла игре интереса.
Перед внутренним взором Томуша проносилась череда воспоминаний. Еще ребенком он чувствовал, что в его душе зреет что-то темное. Иногда у «Серебряной Лисицы» случались проблемы с некоторыми людьми. Они что-то знали, или что-то могли сделать, или еще по каким-то причинам им нельзя было позволить жить дальше. Он приходил к ним, милый грузный парень в очках с толстыми линзами. После он не чувствовал ни вины, ни сожалений. Он возвращался домой, и его падчерица бросалась ему на шею. Он всегда был так добр к ней, не уронил бы и волоса с ее головы. Просто люди все очень разные. Каждый человек очень разный даже в пределах самого себя – один в одной ситуации, другой в другой.
Однако Ийдрик сумел угодить всем.
21.
[16.25, воскресенье. Кабинет Октавиуса]
– Возвращайся, – голос Октавиуса теперь звучал совсем рядом, возле самого уха. – Возвращайся. Возвращайся! Да очнись ты, наконец!
На щеки Дьобулуса обрушились шлепки. Последний особенно удался – жгучий и звонкий. Дернув головой, Дьобулус разлепил веки и сморщился от света – шторы были раздвинуты.
– Знаю, свет неприятен, – признал Октавиус. – Зато быстрее придешь в себя. Пить?
– Да, – прохрипел Дьобулус, нетерпеливо хватая предложенный стакан и парой глотков осушая его до дна. – Не знаю, что ты мне вколол, но больше я на это не согласен.
– Я второй час пытаюсь привести тебя в чувство. Я даже подумал, что перестарался с дозировкой и таки отправил тебя к праотцам… Рубашка в подмышках до сих пор мокрая после перенесенного стресса, – признался Октавиус. – Я как раз размышлял, что вот мне подфартило – прикончил не только лучшего друга, но одновременно еще и ключевую фигуру в расследовании, как вдруг услышал твое сладкое сопение. Ты просто уснул! Очень крепко. Нашел время для релакса.
– Мне было с чего утомиться. Ты провел меня сквозь череду психологических пыток.
– Я не виноват, что ты начал каскадно галлюционировать с места в карьер. Тебе давно следовало заняться своим психическим состоянием. Оно сильно так себе.
– Только с тобой, мой друг.
– Я старый, оставшейся мне жизни не хватит, чтобы разобрать твои проблемы. Что ж, по итогам нашего протяженного психотического трипа могу резюмировать, что рисуешь ты и правда паршиво. Большинство карточек не идентифицируемы. Но вот эти три меня заинтересовали, – Октавиус раскрыл карточки веером.
– Подожди, эти карточки существовали на самом деле? – поразился Дьобулус. – Ты не мог просто показать их мне?
– Если бы все было так просто, все не было бы так сложно, Дьобулус. Взгляни.
К изображенному на карточке кругу была подрисована вертикальная линия.
– Хм… – протянул Дьобулус. – Когда ты держишь карточку так, выглядит как леденец на палочке. А если перевернешь, получается… петля.
– Если бы у Киношника были суицидальные мотивы, то, наверное, за такое количество лет они бы проявились, – кисло заметил Октавиус. – Или это он намекает, что нам конец?
Дьобулус стиснул зубы.
– Жаль, наши силы несопоставимы и я не могу внушить ему желание отрезать себе член, чтобы он умер от потери крови.
– Бедренная артерия кажется более надежным вариантом. Целишь в верхнюю часть бедра, с внутренней стороны. Удобно бить снизу, когда тебя уже повалили на землю. Кровь хлынет фонтаном. Несколько минут – и противник мертв.
– Ты явно уже думал об этом, маньячный докторишка. И мое бедное, бессознательное, беззащитное тело лежало перед тобой…
– Избавь меня от твоих извращенных фантазий, Дьобулус. В Льеде было много опасных районов, пока ты их не расчистил. С бурных студенческих лет и до сих пор по привычке ношу с собой скальпель, – Октавиус похлопал себя по нагрудному карману жилета. – Продолжим. Вот эти две карточки. Что это за безобразные каракули?
– Это я так пишу «1» и «2».
– То есть это две части одной картинки? Как ее соединить? Вот так? – Октавиус свел карточки вместе. – Звезду ты оставил как есть. А вот эта блюющая комета, это что?
– Твой вариант так хорош, что мне и предложить нечего, – Дьобулусу наконец удалось приподняться и сесть. – Но вообще это хвост, как у петуха. Вот и клюв.
– Петух и звезда. Что это может значить?
– Понятия не имею.
– Петух и звезда… – рассеянно повторил Октавиус и вдруг резко поменялся в лице. – Сейчас ты встанешь и пойдешь со мной.
– Легко сказать, встанешь. Дай мне руку. Я ужасно ослаб.
Октавиус нахмурился.
– Это не от лекарств. Как твой демон?
– Замер. Наслаждается моей агонией. Сколько времени?
– Четыре.
Дьобулус присвистнул.
– Однако. Есть новости от отважной троицы в Ийдрике?
– Пока нет. Надеюсь, они не переубивали друг друга еще в вертолете.
– Касательно того, что ты сказал о моих жертвах. Я не ожидал, что ты можешь быть настолько циничным, мой друг.
Октавиус сжал губы.
– Я говорил то, что ты хотел от меня услышать. А вот что я думаю на самом деле, Дьобулус: кроме трупов, ты оставил за собой толпы скорбящих близких. И за это тебе нет прощения.
22.
[16.57, воскресенье. Мужской туалет в здании СЛ]
– То есть звезда и петух тебе совершенно ни о чем не говорят? – в десятый раз спросил Октавиус.
– Нет. А должны?
– Когда-нибудь забредал в эту часть здания?
– Не доводилось.
– Мы на месте. Входи, – Октавиус поманил Дьобулуса в приоткрытую дверь.
– Я не знаю, чем ты собираешься удивить меня, но все, что мне могли показать в мужских туалетах, я уже видел, – хмыкнул Дьобулус. – К тому же есть туалеты и поближе. Не обязательно было тащиться в такую даль.
– Да, этот туалет на отшибе. Сюда редко кто заглядывает. Я однажды заскочил и… – Октавиус решительно проволок Дьобулуса мимо кабинок. За последней оказалась ниша с раковиной. – Вот эти петух и звезда? – спросил он, указывая пальцем. – Я их помню еще с тех лет, когда здесь работал. Точнее, не сумел забыть.
Они были изображены на грубо сделанном витражном оконце, размещенном под самым потолком: петух, раскрывающий клюв на звезду, как будто пытаясь ее проглотить. Даже после масштабного ремонта в здании витраж остался на своем месте – вероятно, его сохранили как тонкий пример абсурдистского направления в искусстве.
Задрав голову, Дьобулус смотрел на витраж, и тревожные мысли пронзали его мозг.
– Эти? – нетерпеливо повторил Октавиус.
– Да.
– Ты понимаешь, что это значит?
– Он был здесь. В своем настоящем физическом теле – раз ему приспичило в туалет.
– Ты обратил внимание, сколько раз нам пришлось прикладывать карту на пути сюда?
– Твою карту. Это поразительно, но у твоей карты оказалось больше прав допуска, чем у моей, – кисло усмехнулся Дьобулус.
– При мне этой системы еще не было.
– Она была введена вскоре после Эпизода.
– Все ли помещения СЛ заперты?
– Все, кроме комнаты отдыха.
– То есть передвигаться по зданию без карты-ключа невозможно?
– Далеко не уйдешь, факт.
Октавиус задумчиво потер подбородок.
– Он мог обмануть систему безопасности в здании?
– Теоретически, – Дьобулус оперся на раковину. На свое изможденное отражение он старался лишний раз не смотреть. Даже его рыжие волосы будто поблекли и, увядшие, прилипли к черепу. – Но на практике… Видишь ли, посредством спирита проще всего влиять на тонкие материи – мысли, чувства, любые психические процессы. Производить клеточные изменения в живых организмах гораздо сложнее и спирито-затратнее, зато это осуществляется интуитивно, с опорой на телесный ответ. То есть тебе не обязательно знать, что именно разладилось в организме, чтобы избавиться от боли – ты выдавливаешь боль, и физическое состояние нормализуется следом. В случае же неживых объектов такого мостика нет. Их надо перестраивать на уровне атомов, при этом четко понимая, что именно ты делаешь. Это требует огромного количества спирита и не всегда приводит к нужному результату.
– Он мог просто украсть карту? Воспользоваться чужой?
– Карты на строгом учете. Стоит сотруднику выбыть или сообщить о потере – и его карта немедленно блокируется. Единственное исключение – та, которая ждала твоего возвращения. Если Киношник посещал или посещает здание СЛ регулярно, эта система создала бы ему массу неудобств.
– Ясно, – кивнул Октавиус. – Ты хочешь сказать, что, вероятнее всего, у него есть собственная карта допуска и он может проникать в здание легально.
– Да. Он сотрудник.
– Будь ты им, где бы ты сейчас находился?
– Прямо здесь, – усмехнулся Дьобулус. – С удовольствием наблюдая отчаянные попытки меня поймать.
Октавиус кивнул.
– Надо сообщить остальным.
23.
[17.02, воскресенье. Зал совещаний СЛ]
Зал совещаний видел много дискуссий, но сейчас в нем по большей части просто орали. Казалось, все уже забыли, что вообще изначально собрало их здесь. В общем веселье не участвовал только Медведь, который крепко спал, уронив голову на столешницу. Пару раз он всхрапнул, но затем затих окончательно.
– Нет, Джулиус, ты никак не можешь быть отцом этого ребенка, – отрезала Лисица. – Задержку в полтора года я бы как-нибудь заметила.
– Уж тем более ты бы заметила девятимесячного ребенка, – хихикнул Бинидиктус.
– А ты вообще заткнись, ничтожество, – налетел на него Джулиус. – Я приложу все усилия чтобы тебя сняли с должности…
– Пока ты даже не смог снять меня с этой женщины, – самодовольно парировал Бинидиктус.
– Да замолчите вы наконец! – взревел Илия, ударяя по столу с такой силой, что запрыгали кофейные чашки, которых успело скопиться не менее трех десятков. – На этот раз, вместо того чтобы вас разнимать, я предпочту дать вам ножи, чтобы вы прикончили друг друга.
– Хорошо, – притих Джулиус. – Пусть это не мой ребенок, но я готов стать ему отцом, и я надеюсь, Лисица, что ты оценишь мой благородный…
– У этого ребенка есть отец, – перебила Лисица. Она с отвращением ткнула пальцем в Бинидиктуса. – И как минимум следующие двадцать лет он будет постоянно рядом, выполняя свои обязанности.
– Я и не пытаюсь уклониться, – пожал плечами Бинидиктус.
– Я вообще не понимаю, зачем ты упорно лезешь в это, Джулиус, – безжалостно продолжила Лисица. – То, что я с тобой один раз перепихнулась, вовсе не означает, что теперь я должна на тебе жениться. Отвали.
Глаза Джулиуса выразили столько боли, как будто его пырнули ножом. Прямо в спину. А затем медленно прокрутили лезвие. Возможно, кто-нибудь бы ему и посочувствовал, но не в текущей ситуации, когда он успел всех изрядно достать. Его рука автоматически потянулась за сигаретами, но сразу три голоса гаркнули:
– Никаких сигарет!
– Пожалуй, я покурю в туалете, – надтреснуто сообщил Джулиус.
– Поплачет – успокоится, – бросил с видом победителя Бинидиктус, едва за Джулиусом закрылась дверь.
– А ты чего лыбишься? – огрызнулась Лисица. – Сейчас я займусь тобой.
Телефон Илии зазвонил.
– Счастливо оставаться, – он вышел за дверь.
Бинидиктус уселся за столом поровнее, сложил кисти рук перевернутой лодочкой и принял самый невинный вид.
– Что такое? – осведомился он с фальшивым интересом.
Лисице подумалось, что раньше она бы поверила в его спектакль. Хотя бы потому, что считала его недостаточно умным, чтобы обманывать ее. Но сейчас она знала, что он ее обманывает. Она еще не решила, как к этому относиться. Ей хотелось отшвырнуть его, как ядовитую змею. В то же время она испытывала любопытство, на что еще он готов пойти.
– Мне сказали, что ты развелся из-за меня.
Бинидиктус даже глазом не моргнул.
– Вот как? Ну да кто теперь докопается, что там стряслось в действительности.
– Что конкретно указала твоя жена в качестве причины развода?
– Она была на взводе, у нее была психологическая травма, она сама не понимала, что несет. На это можно не обращать внимания.
– Не увиливай!
– Ладно-ладно, – пожал плечами Бинидиктус. – Если обобщить, то ей не нравилось, что я провожу время на работе с тобой, а не с ней дома. В том числе по вечерам и в выходные дни.
– Если переработки наносили вред твоим семейным отношениям, ты мог уволиться и поискать работу, оставляющую больше свободного времени.
– Не знаю, почему я этого не сделал. Наверное, я трудоголик, – вздохнул Бинидиктус.
– Забирай все. Забирай мои трусы и бритву, если тебе так хочется! – донесся до них вопль Илии, звенящий от боли. Илия ходил взад-перед по коридору, периодически оказываясь поблизости от двери и тогда отчетливо прослушиваясь в зале. – Только оставь мне твое любимое платье. Я наряжу в него чучело, оболью бензином и сожгу. Нет, я вовсе не сержусь! Просто ты сказала, что нам не хватало огня!
Лисица кашлянула, переключая внимание Бинидиктуса на себя.
– Ты покупал мне эти проклятые кексы, и ты знал, почему меня тянет на сладкое. Ты считал мои тампоны, извращенец паршивый. И я уверена, что тебе хватило мозгов высчитать, в какие дни я могу забеременеть!
– В этих энциклопедиях для девочек печатают вещи совершенно им не по возрасту, – посетовал Бинидиктус.
Лисица вскочила с места и отстучала каблуками яростный круг вокруг стола.
– Я хочу вспомнить тот день, когда меня угораздило залететь от тебя…
– Чего вспоминать? Мы напились, все случилось. С кем не бывает, – небрежно пожал плечами Бинидиктус. – Сплошь и рядом.
– Мы поехали в суд, но там выяснилось, что заседание перенесено на вечер. Они уверяли, что отправили тебе письменное уведомление еще две недели назад, но ты заявил, что уведомление не пришло.
– Здесь претензии не ко мне. Им стоит проверить работу их почтовой службы.
Лисица поморщилась, прижимая пальцы к вискам.
– Ты знал, что я беспокоюсь о брате, что я давно нахожусь во взвинченном состоянии из-за его семейных проблем. И в то утро ты предложил мне заехать к нему, раз уж заседание перенесли.