Среда, наследственность, воспитание – три фактора формирования личности. На что он рассчитывал, родившись сыном нордэмской паучихи? Что будет сидеть вечером после работы перед телевизором в заляпанной соусом майке и смотреть матч по футболу? Глупо, Ашер. Очень глупо. Ему бы дробовик в руку и педали Импалы под ноги, а он плетется к комнате для приватных танцев, как овца, идущая на убой.
Он убеждал себя, что просто посмотрит на нее со стороны и даже не прикоснется. Это всего лишь танец, для нее работа, для него – ожившие воспоминания. Но сердце заходится в приступе тахикардии от предвкушения долгожданной встречи сильнее, чем от выстрела снайпера, промазавшего в непосредственной близости от головы. Он не может выдать себя. Только не сейчас, когда это настолько опасно. Он мертв и только благодаря этому все они живы. Их жизни стоили ему его собственной. Не больше и не меньше, и разменивать их по мелочам – тройная оплата его ошибки.
Черная дверь в конце коридора, в которую он входит, уверенно и не раздумывая, но сила привычки берет свое, и непросматриваемый угол изучен первым. Красноватый и приглушенный свет ни капли не помогает ему в этом, хотя ему приходилось работать в куда менее комфортных условиях, так что грех жаловаться на недостаток света и отвратительно пошлую обстановку комнаты. Кожаная мебель говорила сама за себя, но Ашер подозревает, что выбор был сделан скорее в пользу того, что проще очистить, чем для самого антуража. Тут бы больше подошел красный бархат, а еще лучше бензин и горящая зажигалка, и тогда бы все выглядело куда лучше, чем сейчас, причем в разы.
– Привет, милый, ты звал меня? – раздается из-за открывшейся двери, и от ее голоса все внутри оборвалось.
Фальшь. Он буквально кожей прочувствовал каждую ее ноту в ударившей по затылку дежурной фразе приветствия клиентуры. От тягучего женского голоса с интонациями нараспев и от приторной сладости в нем сводило скулы на закрытом шарфом лице. Захотелось стянуть его с себя, сорвать вместе с овечьей шкурой, но правде, похороненной вместе с ним в катакомбах под городом, не место в доме увеселений на этом чужом празднике жизни. Жизни, которой у него никогда не было, и никогда уже не будет. Затаив дыхание, Ашер не мог заставить себя повернуться, замерев посреди темной комнаты с раздражающим вишнево-красным светом. И уже приготовившись к столкновению с неизбежным, как с землей при падении с высоты, он бросил пальто на спинку кожаного дивана и, повернувшись, посмотрел назад сразу на целых десять лет, одним мигом мелькнувших у него перед глазами.
Белая полоса в синем небе. Подбитое крыло и резкий рывок катапультирования. Стропы, как и нервы, натянуты до предела. И те и другие вот-вот лопнут, отправляя его в затяжной полет над раскаленной пустыней с жестким приземлением на скалы возле Дейр-эз-Зор, а его истребитель только что потерпел крушение где-то в бесконечном песчаном море, поддавшись матушке гравитации.
Пошатнувшись из-за хлынувшего в кровь адреналина, Ашер не устоял на ногах и буквально рухнул на мягкое сиденье дивана. И в этот раз приземление опять не прошло так гладко, как он рассчитывал. Вряд ли он снова взлетит. Удар под дых. Очередная контузия. Раскаленное добела солнце пустыни ослепляет, и он больше не видит ничего вокруг себя, кроме нее. Она ничуть не изменилась. Только взгляд вечно распахнутых глаз стал таким же холодным и колючим, как у его сестры. Теперь она такой же мертвый ангел со сломанными крыльями, но от этого не менее прекрасный, чем в день их первой встречи.
– Я думала, что мы закончили в прошлый раз, – звучит с легким налетом скепсиса в ее голосе, и многозначительная пауза заставила Ашера усмехнуться под шарфом, скрывавшим лицо. – Но ты опять тут, – и утверждение и вопрос одновременно.
С кошачьей грацией Форман вошла в комнату, надежно заперев за собой дверь. Стук каблуков ее туфель отмерял удары его не такого уж и невредимого сердца, захлебывавшегося притоком хлынувшей в него крови, стоило аромату черной ванили наполнить комнату. Все так знакомо, что хотелось кричать, что еще ничего не закончено. Грудь сжимает внутри до боли так, что хочется плакать, но мужчины не плачут. Верно, Ашер?
От понимания, что перед ней не тот, кого она ожидала увидеть, немой вопрос задан изящно вздернутой женской бровью. Ашер опережает ее мысли, направляя их и не выпуская в свободный полет:
– Друг посоветовал прийти сюда, – сказано небрежно, надменно, растянуто.
Каждые слово и жест подчеркивали его мнимое нежелание находиться тут. Фальшь, чтобы остаться неузнанным, овечья шкура, чтобы не открыть в себе полуволка. Смятение и неверие в карих глазах, и осторожно, крадучись, добыча приближается к охотнику. Одежды на ней было не много, да и то, что имелось не оставляло простора фантазии, на корню убивая всю интригу. Он не замечал ничего, кроме ее взгляда, в котором хотелось утонуть. Выкарабкаться из раскаленного песка, залепившего рот и горло, и, прикасаясь к ее губам, утолить ту жажду, что годами мучила его.
– Хм, – легкий смешок и на ее лице играет красивая улыбка, от которой в уголках ее глаз прослеживаются лучики мимических морщин. Время никого не пощадило, время вдали друг от друга оказалось безжалостным и беспощадным. – Плохие у тебя друзья, дорогой, – на этот раз искренне, правдиво, почти тепло, почти по-родному, но все равно далеко, словно за тысячу миль. Он чувствует, что все еще лежит, запутавшись в стропах посреди песков пустыни, а она все еще здесь, среди серых улиц в этом проклятом городе, пронизанным дождем и холодным ветром.
– Позвольте мне решать, – будто бы она позволит, узнай, кто скрывается под плотной овечьей шкурой и кашемировым шарфом, сплетенным из тонких нитей.
– Чтобы ты хотел, дорогой? – опять фальшивая улыбка, нетронувшая глаз, не проняла его ни на йоту. Ни капли не утолила его жажду. Ее фальшь песком просачивалась сквозь щели его такого же фальшивого спокойствия. Залепляла глаза и резала их острыми гранями, заставив слезы подступить, но не пролиться.
– Станцуйте для меня, – хрипло от предвкушения самых сладких и одновременно ужасных минут, после которых он еще долго будет биться в горячке ночами, говорит он, но голос подводит, срываясь.
– Как скажешь, дорогой, – согласилась она, неверно истолковывая хрипотцу в его голосе.
У каждого из них свои демоны. У нее – холодность и фальшь, преследовавшие ее на каждом шагу, у него – она, заставлявшая его дышать каждый последующий миг после падения на раскаленный песок. Он бы много чего хотел сказать. Много чего сделать, но тело отказывалось слушаться, став ватным, приросло к дивану. Она не спорит, ведь желание клиента закон. Это всего лишь танец, пусть и за тройную оплату, более он не просит. От шума в ушах он не слышит музыки, от ослепивших его воспоминаний не видит ничего, кроме ее силуэта в вишневом свете. От ее движений дыхание становится не в меру глубоким, приподнимая грудь, сердце из которой рвется наружу. «Я здесь, Джулия! Посмотри на меня!» – хотелось бы закричать, но молчание, как известно, золото, тройная оплата которым говорит сама за себя.
– Ты давно в нашем городе? – мягко спросила она, и Ашер отругал себя за излишнюю собранность.
Черри Форман – профессионал в своем деле. От нее не укроется ничего, особенно напряжение клиента, которому пора бы уже начать распускать руки и бросать пошлые взгляды, а он все сидит, словно контуженный, и «словно» в его случае явно лишнее. Стопа в туфле на высоком каблуке уперлась в сиденье дивана в аккурат между ног мужчины, а колено стройной ноги танцовщицы почти коснулось его груди.
– Я местный, – коротко ответил он, развеяв сомнения о его непричастности к подобным увеселениям.
– Хм, – опять усмехнулась она с сомнением. Форман не верила ни секунды, и наклонилась к его закрытому лицу, перенося свой вес на согнутую ногу. Нагнувшись намного ближе, чем следовало, девушка всматривалась в незакрытую шарфом часть лица, и Эванс отпрянул, разрывая зрительный контакт и пряча от нее глаза.
– У тебя странный акцент, – успела отменить она.
Оба колена танцовщицы опустились на диван по разные стороны от ног мужчины. Ее руки мягко легли на плечи, намекая, что гостю пора бы уже расслабиться. Мышцы мужчины только напряглись под ее руками. Их словно свело судорогой, и они только сильнее деревенели от ее прикосновений. Ему нужно было просто расслабиться и смотреть на танец, ничего сложного, если бы память услужливо не подкидывала воспоминания, цветными вспышками мелькавшие под веками. Воспоминания, где она рядом, а не так далеко, как сейчас в непосредственной близости к нему.
– Давно не был в городе, – закрывшись волосами от ее взгляда и опустив голову, Ашер уткнулся носом в декольте танцовщицы, о чем тут же пожалел.
Сказав Чикаго: «Спасибо!» – за изменение речи, Эванс вцепился в диван стальным захватом, почти прорывая пальцами обивку. От плавных и размеренных движений женского тела на коленях возбуждение начало наступление по всем фронтам, и, «Спасибо», – Эванс сказал уже ему. Теперь он неотличим от других. Обычный клиент на обычном приватном танце, и скрывать, как он ему нравиться, не было смысла.
Форман оказалась довольной произведенным эффектом и оставила свою подозрительность, чисто механически выполняя свою работу. Поднявшись на коленях и используя плечи клиента в качестве опоры, она прогнулась в спине, откидываясь назад и демонстрируя себя с наиболее выгодной позиции. Убойный номер. Ничего не сказать. От представшего его глазам шоу, у Эванса перехватило дыхание, а костюм друга показался невероятно тесным.
– И тебе здесь нравится? – с подтекстом хитро спросила его Форман, возвращаясь в вертикальное положение, плавно перетекая на его коленях.
– Местами, – гулко сглотнув, прохрипел Ашер из-под шарфа, когда полуголая грудь девушки опять оказалась перед его глазами.
– Ты и половины не видел, – шепнула ему на ухо танцовщица, всего на миг прижавшись, будто ненамеренно, и отпрянув, опять выгибаясь в ритм игравшей музыке.
«Ошибаешься, Форман», – подумал он, кусая пересохшие губы. «Я видел все», – хотелось бы сказать ему. «Больше, чем кто-либо», – и на секунду потеряв бдительность, придвинулся ближе к ее шее, глубоко втянув носом воздух. Даже через шарф он почувствовал тягучий аромат черной ванили, заставлявший ноги подкашиваться. Чуть задев шарфом ее ключицу, Эванс проследил носом по ее открытой шее, касаясь мягкой материей кожи девушки в том месте, где бился пульс, и вдыхал родной запах. Дышал им так глубоко, как вдыхают воздух глубоководные ныряльщики, всплывшие на поверхность. Он не прикасался к ней, а значит, не нарушал правил заведения, хоть за тройную оплату мог многое себе позволить, если бы сама Форман была бы не против. Он знал, что она будет против, сколько бы ей не заплатили, и коснулся носом пульсирующего участка под кожей через тонкий шарф – единственное прикосновение с его стороны, которое не могло получить от нее порицания.
Девушка напряглась от странного поведения клиента, но поскольку он держал руки при себе и лишнего себе не позволял, не стала жать на тревожную кнопку, все еще продолжая шоу, которое, во что бы то ни было, должно было продолжаться. Легонько толкнув мужчину в грудь обеими руками, Форман заставила его откинуться на спинку дивана и не мешать ей работать, мягко намекая, что он вот-вот перейдет черту. Она только игриво улыбнулась, но в глазах ее прослеживалось беспокойство и настороженность.
– Простите, – голос предал его, тяжелым свинцовым молотом ударив по стенам VIP-комнаты, отражаясь от них и пробирая до нутра.
– Ничего, – боязливо поежилась девушка и, встав на ноги и выпрямившись во весь рост, увеличила дистанцию. От ее примирительного ответа невидимый хлыст в ее голосе со свистом рассек воздух и щелкнул где-то над головой Эванса, предупреждая на будущее, что с Черри Форман такие номера не проходят.
Ее потрясающая пластика на миг заставили Ашера отбросить все самокопания и засмотреться на красоту зрелища, представшего его глазам, и за которое он щедро заплатил. Не деньгами – жизнью. Бесспорно, это стоило тройной оплаты, да что уж там, это стоило каждого его вздоха и удара сердца, каждой прожитой минуты, лишь бы смотреть на нее полураздетую в приглушенном красноватом свете комнаты, как раньше в свете стоп-сигналов от окружавших их машин в салоне отцовской Импалы. Форман извернувшись под невообразимым углом, сделала поворот и одним плавным и одновременно стремительным движением приземлилась коленом на сиденье дивана точно между широко расставленных ног мужчины, опять придвигаясь ближе и опираясь руками о спинку дивана по обе стороны от его головы. Легкие Эванса заполнил исходивший от нее аромат, и он не мог им надышаться. Кожа девушки покрылась испариной от интенсивных движений и духоты замкнутого пространства. Глубоко дыша, она оказалась прямо над ним, зажимая его голову в тиски изящных рук. Любой другой клиент опустил бы взгляд и смотрел бы на ее грудь, упиравшуюся ему в подбородок, но только не он. Ашер смотрел ей в лицо и не мог отвести взгляда, впитывая в себя родные черты.
Перенося весь свой вес на руки и ногу, стоявшую на полу и плотно прижатую голенью к голени клиента, Форман оторвала колено второй ноги от сиденья дивана и двинулась им выше, точно упираясь мужчине в пах. Она надавливала ровно так, как следовало, ни достаточно слабо, чтобы давление казалось незначительным, ни слишком сильно, чтобы клиент не почувствовал дискомфорт.
«Черт», – мысленно выругался он, и закусил губу не в силах унять сладкую дрожь, пробегавшую вдоль позвоночника и волнами расходившуюся от ее колена. Удовольствие стало нестерпимым, превратившись для него скорее в пытку. Крепко зажмурившись, Ашер постарался из последних сил взять себя в руки, и не открывал глаз, даже когда женская ножка между ног едва не заставила его застонать, как подростка-малолетку, и двинуться ей навстречу в поисках более тесного контакта. Прижаться к ней, чтобы, наконец, забиться в судорогах нахлынувшего удовольствия, и успокоиться, умирая под палящим солнцем среди бескрайних песков вдали от той, что сейчас рядом. Только не так. Этого он пережить не сможет. Не сдержись он сейчас, и она точно заглянет под овечью шкуру, увидев под ней полуволка, скулившего у ее ног.
Горячие слезы выступили под плотно сжатыми веками и жгли кожу ровно так же, как возбуждение, зажатое коленом Черри, жгло в паху. Если молчание золото, то терпение – добродетель. По части взрыва эмоций спец Черри Форман, но в умении терпеть и ждать – нет равных ему. Огненный лед и холодное пламя, иначе их двоих не описать. И Ашер сдерживается, успокоив себя одной только мыслью, что скоро все закончится. На пустыню опустится ночь, и палящее солнце исчезнет, уступив место жуткому холоду и вою песка в сухом и колючем ветре. Полуволк опять окажется заперт в клетке со свинцовыми прутьями и будет тихо подвывать по ночам огромной Луне над горизонтом и звону песка, представляя, что слышит зов своих сородичей вдалеке.
– Тебе не нравится, дорогой? – осторожно отстранилась девушка и с искренним беспокойством спросила его.
– Все в порядке, с чего вы взяли? – он с трудом смог заговорить. Голос даже для него себя звучал глухо, будто доносился откуда-то издалека. Голова продолжала кружиться, вращая мир вокруг Ашера, как вокруг оси.
– Ты не смотришь, – тонкие руки, сжимавшие голову, отпустили и легли на плечи мужчине.
– Вы прекрасно танцуете, – оправдывался он, все еще не способный расслышать сам себя от шума крови в ушах.
– И поэтому ты плачешь? – удивилась девушка и сочувственно положила ладонь ему на щеку, размазывая большим пальцем дорожку горячих слез, за которыми он не успел уследить.
– И поэтому тоже, – горько хмыкнул он в тонкую ткань шарфа, прильнув к раскрытой женской ладони на его щеке. Даже через овечью шкуру она казалась мягкой и горячей, как и слезы, которые стирала с покрытой испариной кожи.
В душной комнате слезы на щеках быстро успели высохнуть и впитаться в шарф. Черри молчала слишком долго, не двигаясь и не уходя. Ждала от клиента просьбы продолжить или уйти, но не шевелилась. «Уйди. Просто уйди», – молился он, ведь насколько бы тогда все было бы проще. Глубоко вздохнув, Ашер открыл глаза и тут же все проклял. Он надеялся увидеть вопросительный взгляд стриптизерши и беспокойство от странного поведения клиента, но вместо этого наткнулся на изучающий и пристальный взгляд Джулии Форман. Пальцы девушки медленно сползли на ткань шарфа и потянули ее вниз.
– Не надо, – грубо остановил ее Эванс, прорычав сквозь зубы и предостерегая.
Рука Черри замерла, почти стянув с него материю. Жертва, нутром почуяв опасность, готова была закричать: «Волки! Волки!», но молчала, затаившись перед решающим прыжком к свободе.
– Все было замечательно, спасибо, – схватился он за талию танцовщицы, убирая ее с колен. Игра зашла слишком далеко, ему пора было убираться отсюда, отделавшись от девушки скомканной благодарностью и еще одной купюрой под бретелью, которую Форман просто проигнорировала, в отличие от его глаз.