– У тебя красивый голос, – сладко, но уже без прежней фальши заметила она. Притихшая девушка медленно выпустила ткань из длинных пальцев, погладив скулу мужчины костяшками.
– Благодарю, мне пора, – резко оборвал он разговор.
От осторожного прикосновения к коже лица Ашер облегченно выдохнул и опрометчиво расслабился. Она будто этого и ждала. Цепкие пальчики вцепились в шарф, стаскивая его вниз. Эванс быстро понял свою оплошность и перехватил ее запястье, крепко фиксируя руку девушки, и, когда он уже думал, что кризис миновал, на лице Черри заиграла победная усмешка. Колено девушки снова прижалось к его паху, расслабляя тело окончательно и лишая возможности трезво мыслить. Чуть выше, чуть сильнее, и мозг отдает команду отступить и сдаться.
– Джу… – остаток ее имени утонул в гортанном стоне и шорохе материи, стаскиваемой с его лица вместе с овечьей шкурой. Эванс вцепился в нее, как волк в добычу, оставляя четкие следы ладоней на талии, но не смог остановить Черри. – Ах, – обессилено выдохнул он, опуская голову, и, тяжело дыша, поднял на нее расфокусированный взгляд свинцовых глаз.
– Шер? – ошарашено переспросила она, с надеждой, но так и не верив до последнего, кто же на самом деле перед ней.
Он не знал, что ей ответить. Язык прилип к небу. Слова вылетели из головы. Придя сюда как охотник, он сам стал добычей, проявив слабость к жертве, и теперь не сбежать уже ему.
– Зачем? – с болью в голосе спросил он, отпуская ее талию и взяв за руку, так и не понимая, почему она сняла с него овечью шкуру. Насколько все было бы проще, останься он до последнего неузнанным. – Зачем, Джул, – прижал он ее руку к щеке теперь уже без какой-либо преграды. Теплую, нежную, родную. Хотелось бы заплакать, но ведь мужчины не плачут, верно, Ашер?
Форман, совсем недавно двигавшаяся будто заводная, замерла подобно статуе. Осторожно и с недоверием ее ладонь коснулась его лица, проверяя на ощупь настоящий ли он, не подделка ли, не фальшь, не галлюцинация. Он взял ее за запястье, не крепко, как мгновением назад, а аккуратно и бережно и поцеловал тыльную сторону ее ладони.
– Это и, правда, ты? – голос девушки дрожал, а из глаз начинали капать слезы, падая ему на лицо.
Долгожданный дождь в пустыне, от которого все оживает, как оживает его душа рядом с ней. Одна из соленых капель угодила ровно на его губы, и он инстинктивно облизал их, вырвав у Форман прерывистый вздох.
– Чтоб тебя, Эванс, – взмах тонкого хлыста в ее голосе рассек воздух и приземлился прямо на его разгоряченную от ее близости кожу, рассекая до мяса, до костей, до самого основания его души, где посреди бескрайних песков пустыни все расцветало.
Она не дала сказать ему ни слова, целуя в точности так, как он помнил. И никакой бы даже самой непоколебимой выдержки не хватило бы. Десять лет и ни минутой дольше. Схватив со спинки дивана пальто, Ашер накинул его на девушку и, нехотя отрываясь от ее губ, закинул ее к себе на плечо.
– Ашер Эванс, немедленно поставь меня на место, скотина ты этакая, я еще не все тебе сказала! – щелчки хлыста наполнили комнату, когда Форман начала возмущаться и очень ощутимо колотить его по спине, но Эвансу на это было глубоко плевать.
Пробежав по коридору с вопящей ношей на плече, он столкнулся с охранником, явившимся сюда на ее крик, и, не разбираясь, друг перед ним или недоброжелатель, быстро сбил человека с ног точным и прицельным ударом в челюсть.
– Ох, черт, Дерек, прости, – извинился он, переступив через охранника, которым оказался один из двойняшек Кроссов, и направился к двери черного хода. Не идти же ему с похищенной стриптизершей через весь зал к главному выходу, хотя вряд ли кто-нибудь стал бы ему препятствовать. Ашер Эванс в федеральном розыске, и похищение жены лишь малая часть преступлений, в которых его обвиняют.
– С рождением третьего, – поздравил он на прощанье поголовье Кроссов, увеличившееся в геометрической прогрессии, и выбежал в узкий коридор в подсобные помещения клуба.
– Эванс, сука! – дезориентированный Дерек, смеясь, вытирал разбитую губу. – Поймаю – убью, скотина! – сплевывая кровь, Кросс встал на ноги и поплелся за ними.
– Если поймаешь, тупица, – донеслось до него откуда-то из темноты.
Пинком открыв дверь в коридор у черного хода, Ашер не разбирал дороги, двигаясь ведомый инстинктами, и, оказавшись в прокуренной комнате с несколькими вооруженными людьми, единственное, что он смог крикнуть:
– Кросс, дверь! – и не остановился ни на секунду.
– Ох, ты, чтоб меня, Святая Дева Мария и Иосиф, – схватившись за обрез, опешил старик у двери.
Переполошенные охранники не поверили своим глазам, и, решив, что кто-то поджег в подсобке крепкую дурь, готовы были поверить в массовые галлюцинации. Перед ними стоял объявленный в федеральный розыск Ашер Эванс, перекинувший Черри Форман через плечо, и явно не собирался задерживаться здесь надолго. Старик-привратник едва не проглотил сигарету, зажатую в уголке рта, но быстро снял засов, открыв перед Кельтом десятидюймовую стальную преграду. Через щель приоткрытой двери в комнату с улицы хлынул холодный и чистый воздух, но галлюцинация не рассеялась, застыв в едком дыму и крепко держа готовую вот-вот взорваться от воплей Черри-бомб.
– Ну? Резче! – махнул ему старик Кросс на выход. – Долго собрался стоять? – возмутился Роберт и шире открыл для него тяжелую дверь.
– Простите меня, святой отец, – Эванс удобнее перецепил ношу, лупившую его по спине и намеревавшуюся пару раз укусить, – ибо я согрешу, – с наглой ухмылкой добавил Ашер.
– Раз в десять лет не считается, – расхохотался старик, так и не выпускавший сигареты изо рта. – Роуз! Закрой Черри табель, – Кросс позвал администратора под гогот и свист охранников.
– Что за шум, а драки… – вышла к ним миссис Мастерс, и к ней уже подоспел Дерек с разбитой губой. – Оу, – растерялась женщина и, нахмурившись по обыкновению, начала искать виновника драки. От ее тяжелого взгляда все в комнате притихли, и даже Черри перестала возмущаться и лупить Эванса.
– Здравствуйте, Роуз, – вежливо и сдержанно поприветствовал ее Ашер, по обыкновению склонив голову на бок.
– Шер, детка, – с радостью и грустью одновременно посмотрела на него женщина. – Каким ты вырос, – Мастерс подошла к нему и приложила ладони к его заросшим щетиной щекам, как делала когда-то, когда он был ребенком и только научился сам завязывать шнурки. Эванс с теплотой посмотрел на нее в ответ.
– Холодно, вообще-то! – прикрикнула Черри и ударила мужа по спине, что есть мочи. Пальто на ней сползло до талии, и рабочая одежда танцовщицы в ночном клубе не очень хорошо защищала от декабрьского холода. – Роуз, я завтра не приду, – отчиталась она перед администратором.
– Когда тя ждать-то? Через месяц? – посмеиваясь, уточнил Роберт и подмигнул Ашеру, растянувшемуся в весьма недвусмысленной улыбке.
– Вот почему у тебя пятеро детей, – засмеялся Эванс и вытянул изо рта старика сигарету, и, глубоко затягиваясь, выбежал в открытую дверь под хохот ребят за спиной Роберта.
– Пристегнитесь! – донеслось им в спину прощание от миссис Мастерс.
– Роуз, отстань от ребят, – захлопывая дверь, ворчал старый привратник.
Бежать по темному переулку с ношей на плече было непривычно легко, несмотря на постоянную ругань Джулии и ее обещания убить его по-настоящему в ближайшее время. Время, которое для него будто остановилось. Оно всегда останавливалось, когда она был рядом с ним. Будь то жаркие пески пустыни, непролазные джунгли или городские трущобы на окраине мегаполиса. Полуволк всегда оставался верен своей паре и никогда не сворачивал с одинокой тропы, которая и через десяток лет, распутий и перекрестков вела его в этот проклятый город. От радости, что он, наконец, вернулся, выбрался из зыбких раскаленных песков и острых скал, и теперь, подобно Икару, снова сможет взлететь к палящему Солнцу, хотелось плакать, но ведь мужчины не плачут. Верно, Ашер?
Один взмах крыла
Спустя тысячи криков и столько же бессвязных воплей в душном помещении прачечной, наконец, настала тишина. Он любил тишину. Дома ее практически никогда не бывало, на работе тоже. Самым прекрасным в своем деле Атлас считал тот миг, когда нож плавно входил в тело, обрывая чью-то жизнь, и все звуки прекращаются. Короткий прерывистый вздох, тело падает на пол, а за ним наступает тишина. Ни стуков сердец, ни шума дыхания, ни булькающих звуков крови, вытекавшей на пол и подгоняемой сердцем жертвы, быстро сокращавшимся от ужаса. Самый прекрасный момент охоты, когда наступает тихо. Гонка закончена, он опять первый. Быстрее ветра, быстрее самой смерти, а дальше только затихающий стук сердец вместо аплодисментов.
– Прощайте, друзьяяяя, мне ехать пораааа, там как магнит меня влечет… – долгожданная тишина проиграла Фрэнку Синатре и Хейзу, ничуть не хуже оригинала подпевавшему радиоприемнику, висевшему возле кассы. – Ну? Все вместе! – Хейз вытирал руки от крови чужим носовым платком и бросил его в кучу окровавленного тряпья, сваленного в луже крови в углу.
– Нью-Йорк, Нью-Йорк, – холодно скорее проговорил, чем подпел Атлас своему напарнику, разрушавшему его любимую тишину.
– Эхей, – окликнул его Хейз, оглядываясь по сторонам, будто в комнате был кто-то еще. – Это уже совсем не годится, – возмутившись, Еж пнул кровавые тряпки с дороги. – Где твой юношеский задор, огонь, пламя! – Хейз потрепал по плечу собрата, совсем недавно занимавшего камеру психушки.
После выхода из Фросткрика, дыша полной грудью на свободе и радуя всех потрясающими фокусами с исчезновением лезвия в теле, мастер ловкости рук не выходил из своего образа сосредоточения вселенского уныния. Свобода, наоборот, не только не прибавила Эвансу позитива, а сделала молодого человека еще более замкнутым и неразговорчивым.
– Ты, возможно, не заметил, – Эванс послал тому снисходительный взгляд арсенопиритовых глаз, – но я не самый общительный человек из твоих знакомых, – что и было правдой, весьма выгодно подчеркивая имиджа Хейза, смотревшимся на фоне вечно угрюмого напарника менее опасным.
– На тебя посмотреть, так я вообще, ахахах, какой-то клоун! – хрипло расхохотался Хейз. – Ты понял, да? – трепал он Эванса, крепко держась за его куртку. – Клоун! – он отрывисто смеялся и лупил молодого человека ладонью по куртке, а его смех медленно перерастал в кашель.
Эванс не смог ничего ему ответить и растянулся в улыбке, наблюдая за смехом Хейза, больше смахивавшим на истерический припадок. Его-то Атлас мог различить без труда. Во Фросткрике среди воплей поехавших, он частенько слышал нечто подобное, но редко слышал то, чего так хотел – тишину. Порой его леденящий душу хохот и подпевание какофонии криков больных изредка заглушали этаж и ненадолго давали ушам передышку. Мрачный Арлекин, вытаскивающий шляпу из кролика. Никак иначе Эванс не мог описать свои выступления. И хоть престиж демонстрируемых им фокусов оставался мрачным, после выступления зрители, ставшие свидетелями его работы, всегда молчали. Они всхлипывали и умолкали навсегда, награждая его тишиной.
– Чего ты дуешь, а? Норзер? – удивился Хейз. – Оооо, я понял, – заговорщически протянул он. – Ты у нас из тех заядлых перфекционистов, которые вечно следуют плану, а я и забыл! – и хлопнул себя по лбу измазанной в крови ладонью, будто бы он и, правда, мог такое забыть, и вот теперь Атлас по-настоящему рассмеялся. Чарующий смех прошелся по комнате, шелестя гонимой ветром сухой осенней листвой, и затих, затерявшись где-то в кусках окровавленных тряпок.
– А на тебя посмотреть, так ты цветешь и пахнешь, – Эванс придвинулся к нему, вдохнул и поморщился от застарелого запаха впитавшейся в Хейза крови. Не хватало еще запаха гари и налипшей сажи на одежду, и тогда бы счастью психопата не было бы предела.
– Тебе не угодишь, – Еж сымитировал обиду и намеренно толкнул Эванса. – Девка мертва, ее мамаша сядет, а ты опять недоволен? – он принялся ворчать, на что Атлас опять только улыбнулся, приподняв уголок ровных губ, но в этот раз улыбка быстро исчезла с его лица.
– Форман опять выкрутился, – насупился Эванс и раздосадовано вздохнул. Вонь от подтухших кровавых луж проникла в нос при чересчур глубоком вздохе, и Атлас сглотнул возникший на языке металлический привкус.
– Ох, да ладно тебе, – Хейз только махнул рукой. – Это ненадолго, – и хитро сощурившись, отпустил плечо Эванса. – Романо не оставит от него мокрого места. Копы и чухнуть не успеют, как Печеньку-Куки опять раскатают обратно в тесто, – успокоил Атласа напарник.
– Я с тобой никогда не спорил и начинать не собираюсь, – с легким недоверием начал Эванс, развернувшись к Хейзу лицом и присев на край стола, – но что-то мне подсказывает, что Романо не такой уж и дурак, – засомневался он и послал напарнику испытующий взгляд.
– Хм, дааа, старик Ал у нас теперь умный, опытный, – Хейз растягивал слова, произнося их с напускной важностью. – Вот только все они ведут себя как крысы, когда корабль тонет, – брезгливо выплюнул Еж и упал на ржавый стул, перекосившийся под его весом. – Нам надо чуть накалить обстановку, и все разрешиться само собой, – будто это было уже решенным вопросом, рассудил он. Накалять и без того наколенную обстановку Хейз умел как никто. Чего только стоили засада в котельной и побег половины сектора особо опасных из Фросткрика при вызволении якобы Кельта.
– И опять же, я не спорю, – дотошный Эванс, как и всегда, все раскладывал по полочкам, и очень хотел, чтобы носитель хаоса вдохновился его примером, но… – Но Форман теперь не сам по себе. У него есть поддержка, а Ал, как бы это сказать, – Атлас осторожно подбирал слова, – он уже немного всем поднадоел, – очень дипломатично выразился он, избегая в речи матерных слов. – Сядь Ларссон в кресло конгрессмена, и все захотят примазаться к Форману, тот же Ал не выступит против Монстра, – рассуждал Эванс и заглядывал вперед, рисуя перспективы и просчитывая каждый последующий шаг.
– Только, что будет, если весь этот их велииикий план с конгрессом провалится, а? – таинственно спросил Еж, обрисовав руками круг в воздухе, и задал вопрос, о котором никто даже не задумывался.
Команда Ларссона перла танком, и остановить ее не смог сам комиссар Морган, правда, не очень-то тот и хотел, что Атласу совсем не нравилось, но Морган не его забота. Для него комиссар полиции был всего лишь серой массой на сером поле, где стороны постоянно менялись цветами и местами, а светлых пятен становилось все меньше, когда на их местах возникали черные дыры.
– Хочешь убрать Ларссона? – скептически спросил Эванс и вопросительно приподнял бровь.
– Я? Неееет, побойся бога, ты че? – Хейз посмотрел на него, как на умалишенного, хотя слово «как» в общении этих двоих явно было лишним. – Хочешь лишить меня веселья? – бросил он в Эванса окислившимся от химикатов пенни, и тот поймал его на лету.
– Я только «за», – воодушевился Атлас, которому Ларссон уже успел намозолить глаза. – Там делов-то на полчаса, – и с охотой вызвался на очередное сольное выступление, чтобы спрятать лезвие в кролика, а затем вынуть его вместе с жизнью Адама Ларссона и надеждой на светлое будущее для города. «Решка», – посмотрел он на позеленевшую монетку в ладони и бросил ее назад Хейзу.
– Ты всегда тааак торопишься, мой друг, – осуждающе помотал головой Еж, хлопком ладони впечатывая монетку в стол. – Все актеры уже за кулисами и ждут своего выступления, – ни на дюйм не приподнимая занавеса перед предстоящим представлением, конферансье с обгоревшим лицом объявил начало следующего акта пьесы «Город в огне». Одно радовало. Ждать оставалось недолго. – Слышишь? Уже началось! – Хейз приложил палец к губам, прислушиваясь.
Громкая ругань и разговор на повышенных тонах из-за фанерной двери в глубине подсобки перекрикивали пение Фрэнка Синатры на заключительных аккордах нашумевшего сингла о Большом Яблоке и привлекали к себе внимание.
– У нас гости, но тебе, друг мой, опять придется остаться за сценой, – предостерег его Хейз.
Словно когда-то было иначе. Атлас привык оставаться где-то на задворках основного представления. Мелькал в титрах под привычным названием «второй убийца», лицо которого никогда не попадает в кадр. Его это вполне устраивало. Взлети их фильм в прокате, полиция вряд ли вручит ему «Оскар». Он дублер, каскадер и статист в одном лице, пока главная звезда в драной кожаной куртке и шрамами от ожогов в половину головы блещет на сцене. Что греха таить, номера у Хейза всегда были взрывные, убийственные, если быть предельно точным, а сценарий всегда оставался у него на руках и в его дурной голове. И когда представление, заканчивалось, всегда наступало тихо, которое Атлас ждал даже больше, чем взрывов бурных аплодисментов.
– Пришло время, эх, – Хейз, устало и кряхтя, поднялся со стула, размяв шею, – тряхнуть стариной, – и улыбнулся, подмигнув Эвансу. – Следующим номером выступает неповторимый, неподражаемый, абсолютно несравненный Я, – объявил он сам себя и вышел на сцену за фанерную дверь, заменявшую бархатный занавес.