– Не томите, Сергей Семенович! – взмолился Корсаков. Надзиратель уловил насмешку в его тоне, однако продолжил.
– Мы точно знаем, что после смерти дочери товарищ министра Назаров…
– Давайте не будем называть должностей и фамилий, – Нораев опоздал со своим замечанием буквально на мгновение, и поморщился, словно от зубной боли. Корсаков решил оставить при себе замечание, что данная конспирация и так была бесполезна.
– Да, конечно, – стушевался надзиратель, и продолжил никому не нужный уже маскарад. – Хозяин дома начал якшаться со всевозможными гадалками, медиумами, черными магами и прочими шарлатанами, отдавая им значительные суммы из личных средств. Это нам известно. Возможно, таким образом он маскировал собственные хищения министерских фондов. Когда он понял, что привлек излишнее внимание и ревизия неизбежна, то собрал подельников и решил скрыться.
– Пока что ревизия в министерстве никаких растрат со стороны господина Назарова не выявила, – покачал головой ротмистр. Упоминанием фамилии мсье N он дал понять, что его истинное имя уже стало секретом полишинеля, и дальнейшие шарады бессмысленны – Однако работы продолжаются.
– Либо, – назидательно поднял палец Решетников, призывая к молчанию. – он понял, что мошенники просто вытягивают из него деньги. Тогда он собрал шарлатанов, и сообщил, что фонтан изобилия иссяк. Кто-то из гостей, а может быть и все вместе, убил несговорчивого товарища министра в разгар спора.
– Что не объясняет, куда в таком случае, все эти люди подевались, – вставил Корсаков, внимательно изучая книги на столе. Ожидая худшего, он аккуратно провел указательным пальцем по корешкам. Затем еще раз, настойчивее. Тщетно – дар, регулярно бомбардирующий его разум видениями, стоило лишь неосторожно коснуться предмета или человека, молчал. Словно неведомая могучая сила пронеслась по дому, вытравляя все следы, оставленные людьми здесь исчезнувшими.
– А это просто! В доме есть подземный ход, позволяющий скрытно его покинуть, не пользуясь парадным или черным выходами. Так злоумышленники и обманули бдительных жандармов, – последнее замечание буквально сочилось ядом. – Нам нужно просто этот ход найти – и все встанет на свои места.
– Даже это? – уточнил ранее молчавший Постольский, указывая куда-то вверх. Над длинным столом, под самым потолком, нависало громадное, в человеческий рост, зеркало. Его удерживали крепкие канаты, прикрученные к гардинным крючкам на стенах.
– Ну, – стушевался Решетников, а затем обратил внимание на Владимира в углу зала. – А что скажет на это наш консультант по мракобесным вопросам?
– Пока просто поинтересуюсь, известны ли имена тех семерых, что исчезли с Назаровым… – тут он издевательски ухмыльнулся. – То есть, простите великодушно, хозяином дома?
– Владимир Мартынов, Антон Сомов, Андрей Танчаров, Василий Брохов, Яков Кузнецов, Олег Нейман, Амалия Штеффель – зачитал по бумаге ротмистр. Услышав последнее имя, Корсаков едва заметно вздрогнул. – В последние несколько месяцев, Назаров неоднократно встречался со всеми семерыми в отдельности, однако, насколько мы знаем, ни разу еще не собирал их вместе.
– В таком случае должен отметить ожидаемое от чиновника МВД прилежание, – Корсаков закончил изучать книги, плюхнулся на кресло и обратил все внимание на зеркало под потолком. – Указанные господа являются наиболее уважаемыми теоретиками и практиками в петербургской мистической среде. За свои услуги они берут очень дорого, но вопреки мнению драгоценного Сергея Семеновича, шарлатанами не являются. Если обратите внимание на книги, лежащие на столике, то поймете, чем они здесь занимались. «Символы и эмблемата» 1705 года. Аллан Кардек. Unaussprechlichen Kulten – «Безымянные культы». И это только то, что можно относительно законно найти в современных книжных лавках. Здесь герметизм, шаманизм, черная магия, демонология, древнеегипетские ритуалы. Что-то я даже опознать не берусь. А за обладание некоторыми гримуарами из этой коллекции, в средние века уважаемого товарища министра ждал бы костёр. Он не просто увлекся оккультизмом. Его интересовал один единственный вопрос.
– Какой? – внезапно осипшим голосом спросил Постольский.
– Можно ли вернуть мертвых с того света, – отчеканил Корсаков.
VII
13 октября 1880 года, за четыре дня до ритуала, кафе “Доминик”, Санкт-Петербург
– Съешь еще пирожных, успокойся, и расскажи мне, что тебя так беспокоит.
Внутри Корсакова регулярно разгорался конфликт между двумя несовместимыми чертами его характера – рыцарственностью по отношению к дамам, и абсолютным неумением с ними разговаривать. Вот и сейчас, видя в каком состоянии пребывает сидящая напротив Амалия Штеффель, он не придумал ничего лучше, чем предложить ей угоститься знаменитыми «доминиканскими» пирожными.
Вопреки обыкновению, Владимир разместился в левой, столовой, части кафе, заняв столик у окна с видом на заливаемую дождем площадь перед кирхой. Прохожих, решивших бросить вызов стихии, можно было пересчитать по пальцам, но в зале было тепло и уютно, горел камин. Из соседнего помещения слышался стук бильярдных шаров и оживленные голоса.
Не сказать, что оживленная атмосфера и изысканная кухня Доминика разгоняли мрачные мысли Амалии. Она выглядела осунувшейся, мертвенно-бледной, и озиралась с беспомощной тревогой загнанного лесного зверька.
– Чувствую себя, словно в западне, – наконец сказала она, не глядя на Корсакова.
– Из-за того таинственного работодателя, о котором ты отказываешься рассказывать?
– Да. Из-за него. И его помощника.
– Они… – Корсаков замялся. – Они ведут себя непристойно? Или угрожают?
– Нет, что ты! – Амалия даже рассмеялась, хотя веселья в этом смехе было мало. – Наоборот. Они носятся со мной, словно с писаной торбой. Словно я… Не знаю… Какая-то хрупкая драгоценная вещь. Понимаешь? Дорогая, но вещь. Не человек.
– Амалия, – тихонько позвал Владимир. Штеффель впервые за разговор посмотрела прямо на него. – Ты всегда можешь отказаться. Можешь уйти.
– Отказаться? Ты не представляешь, насколько хорошо он платит.
– Если дело в деньгах, то я могу…
– Помочь? – фыркнула Амалия. – Володя, мне не нужны твои подачки. Мне не нужны ничьи подачки. Сейчас они есть, а завтра… Скажи, ты когда-нибудь бедствовал?
– Я… – Корсаков запнулся.
– Нет, конечно. Твоя семья баснословно богата. Тебе даже не нужны деньги, что ты получаешь за свои услуги – чем ты там занимаешься? Поиском древних книг, разоблачением шарлатанов, консультациями? Ты просиживаешь дни в «Доминике» просто потому, что тебе здесь нравится. Потому, что все знают – «Владимира Корсакова ищи за чашкой кофе в «Доминике». Ты мог бы каждый день питаться в самых дорогих ресторанах Петербурга. Боже, Володя, когда ты неуклюже пытался меня добиться, то просто заказал экипаж и повез меня в загородный сад, сорить деньгами.
– И не горжусь этим, – пробормотал Корсаков.
– Именно поэтому я считаю тебя другом, и мы продолжаем видеться. Ты не считаешь, что фамильное богатство делает тебя особенным. Но ты относишься к нему, как к данности. Тебе никогда не понять, что значит расти в голоде, когда твои младшие братья и сестры умирают в младенчестве. Что значит просыпаться каждое утро и думать, будет ли у меня достаточно денег, чтобы оплатить кров и пищу. Да, ты можешь сказать, что своим даром я зарабатываю сейчас такие деньги, что и не снились моим родителям. Но это все может исчезнуть в один миг! Стоит мне попасть в скандал, или отказать ухажеру, который считает, что мой род занятий делает меня еще и куртизанкой. Если все удастся, то мне заплатят столько, что, если захочу, я смогу не работать десятки лет. Понимаешь? Задуматься о семье, детях. Сделать так, чтобы они не росли в той же нищете, что довелось ощутить мне.
– Я могу тебе хоть как-то помочь?
– Ты уже помогаешь, – Амалия тепло улыбнулась, напомнив Корсакову о том, насколько же она красива. – Тем, что выслушал меня. И пирожными, конечно. Спасибо тебе. Мне стало легче. Знаешь, что? Давай встретимся здесь же, через неделю. Моя работа будет закончена, я отдохну, и мы сможем отпраздновать мое внезапное богатство. И пирожные будут за мой счет.
Неделю спустя Владимир пришел в «Доминик» к самому открытию, и уселся за тот же столик. Прошло несколько часов. Амалия так и не пришла. Вместо неё у столика возник жандармский офицер, объявивший, что Корсакова ожидают на Адмиралтейском.
VIII
19 октября 1880 года, поздний вечер, Санкт-Петербург, Большая Морская улица.
– Зеркало на потолке понадобилось им для ритуала, – продолжил Владимир, подойдя к столу. – Здесь, под ним, что-то лежало. И я более, чем уверен, что это были останки баронессы Ридигер.
Он простучал по столешнице костяшками пальцев – отчасти, чтобы развеять повисшую тишину, отчасти – чтобы еще раз попробовать «поймать» видение, способное пролить свет на случившееся в зале. Бесполезно.
– Но зачем нужно было зеркало? – из всех присутствующих, Павел единственный смотрел на него с завороженным восторгом.
– Вы же знаете, когда в доме покойник принято занавешивать все зеркала. Существует множество гипотез, зачем это делается. Но, если упростить, то зеркала могут выступать своего рода окном в загробный мир. Если оставить их открытыми, то сам покойный может отказаться уходить. Либо с той стороны к нему может присоединиться кто-то еще. А некоторые мистики считают, что раз в душа усопшего может уйти в зеркало, то, в исключительных случаях, можно таким образом вернуть её обратно. Кто-то даже пробовал повторить это на практике.
– И что у них получалось? – заинтересованно спросил Постольский.
– Ничего, – медленно ответил Корсаков, не сводя глаз с зеркала. – Либо ничего вообще. Либо ничего хорошего. И сдается мне, что мы имеем дело именно со вторым случаем.
– Да вы только послушайте этого фигляра! – вскричал Решетников. – Да это же бред сумасшедшего! Его надо отправить в приют для умалишенных! Или… – оборвал тираду сыщик, озаренный внезапной мыслью. – Или он сам в сговоре с этими шарлатанами и пытается сбить нас со следа!
– Василий Викторович, – не обращая на него внимания, Корсаков повернулся к ротмистру, безошибочно определив, кто является главным в их маленькой компании. – Предположу, что ваш безымянный полковник догадывался о чем-то подобном, поэтому и послал меня с вами.
– Может быть, – спокойно кивнул Нораев. – Но, как я и сказал вам, пока мы не отбрасываем никакие версии. Постарайтесь предоставить доказательства того, что вы правы. И к вам, Сергей Семенович, – он повернулся к опешившему надзирателю. – это тоже относится.
– Я не уверен, что кому-то из нас стоит здесь задерживаться, – покачал головой Корсаков. – Нужно покинуть этот дом и никого сюда не впускать.
– А я не уверен, что власть предержащих устроит объяснение, что товарищ министра и тайный советник необъяснимым образом исчез с лица земли в ходе какого-то оккультного ритуала. Как не уверен, что санкт-петербургское градоначальство устроит предложение установить пост перед домом на одной из главных улиц города и никого сюда не пускать по той же самой причине, – голос ротмистра был спокоен, но тверд. – Помогите нам понять, что здесь произошло на самом деле – и мы сделаем так, как вы скажете. Для этих целей, господин Корсаков, поручик Постольский в полном вашем распоряжении. А мы с Сергеем Семеновичем попробуем найти тайный ход, в существовании которого он так уверен. Встречаемся здесь же через час. Что-то срочно понадобится – кричите. В доме кроме нас никого нет, мы услышим. И, Владимир Николаевич, это не просьба – не пытайтесь покинуть дом до окончания расследования. Мои люди не дадут вам это сделать. И церемониться они не будут.
Сказав это, Нораев четко, по-военному, развернулся и вышел из зала. Решетников счел за лучшее просеменить следом. Корсаков и Постольский остались одни.
– Позвольте вопрос: у вас, жандармов, всегда принято обращаться с людьми, которые добровольно вызвались помочь, как с дезертирами, сосланными на вечныя галеры? – ворчливо осведомился Корсаков, вернувшись в кресло.
– Боюсь, что такое случается, – дипломатично ответил Постольский. – Чем я могу вам помочь?
– Ну, для начала принесите мой саквояж из прихожей, s'il vous plait, – Владимир водрузил на нос очки для чтения и задумчиво перелистнул несколько страниц лежащей перед ним книги. Затем следующей. В каждой из них, без всякого почтения к древним (и безумно дорогим) текстам были безжалостно подчеркнуты отдельные абзацы, а на полях теснились заметки на русском, сделанные одной и той же рукой. Похоже, неизвестный читатель пытался найти общие звенья в десятке оккультных гримуаров, параллельно отмечая, кому из участников будущего ритуала поручить каждую часть. Перед глазами мелькали фамилии – Мартынов, Сомов, Танчаров, Брохов, Яков Кузнецов… Не хватало двух – Неймана и Штеффель. Почерк Амалии был Корсакову знаком. Оставалось предположить, что пометки оставлял Олег Нейман, который и руководил ритуалом. Окончилось все трагедией – в этом у Владимира сомнений не было. Но почему? И была ли это ошибка, или исход был спланирован заранее… От размышлений его оторвал вернувшийся Постольский. Владимир взглянул на него поверх очков:
– Скажите, как у вас обстоят дела с латынью? Арамейским? Древнеегипетским?
– Прескверно, – ответил поручик, водрузив на стол корсаковский походный набор.
– Что ж, тогда мы здесь надолго, – тяжко вздохнул Владимир. – Для начала, наденьте-ка вот это.
Он кинул молодому жандарму извлеченный из саквояжа медальон на цепочке. Павел поймал его на лету и с интересом начал разглядывать.
– Колдовская звезда?
– Пентаграмма, вообще-то, но называйте, как хотите, – фыркнул Корсаков. – Наденьте и не снимайте, пока мы не выйдем отсюда.
– Зачем?
– Затем, что всевозможные бесплотные духи очень любят использовать людские тела, как комфортабельные транспортные средства. С амулетом им будет сложнее это сделать. И не беспокойтесь, от церкви вас за это не отлучат, а грех ведьмовства я возьму на себя.
Павел не был уверен, смеется ли Корсаков или говорит серьезно, но амулет, после секундного размышления, все-таки надел. Владимир же, убрав очки обратно в карман, творил что-то непонятное для поручика – он прошелся до внешней стены, опустился на колени и начал внимательно осматривать пол. Его догадка, которой он решил пока не делиться с жандармом, подтвердилась – паркет и здесь был испещрен сложными мелкими рисунками. Кто-то постарался, сделав стены дома непроницаемыми для духов и эфирных сущностей.
– Что вы думаете делать? – отвлек его от изучения пола Постольский.
– А это зависит от того, как вы относитесь к уже рассказанному. Кому вы больше верите, мне или Решетникову?
– Ну, – задумался поручик. – Вы говорите убедительно, но, согласитесь, в наш просвещенный век в такие вещи поверить сложно.
– А это потому, что вам не доводилось их видеть своими глазами, – Корсаков поднялся, вернулся к саквояжу, извлек оттуда пузырек из толстого медицинского стекла, и решительным шагом направился к столу в центре зала.
– Скажите, вы не преувеличивали, когда говорили, что опыты по воскрешению мертвых через зеркала уже предпринимали?
– Нет. Самый известный случай произошел где-то в 1551 году. У первого короля Речи Посполитой, Сигизмунда Августа, умерла безумно любимая жена Барбара. Глубоко опечаленный, он пригласил в свой дворец двух алхимиков, Твардовского и Мнишека, которые создали для него особое зеркало. В нем Сигизмунд видел свою ненаглядную Барбару и, как говорят, мог даже с ней беседовать. Единственное правило, которое поставили алхимики – не пытаться коснуться любимой.
– Но Сигизмунд коснулся? – угадал Постольский.
– Конечно. Зеркало лопнуло, а воздух в замке наполнился трупным смрадом.
– Напоминает истории Анны Ратклифф!
– Да, есть что-то общее. Понимаете, Павел, к сожалению, оккультисты люди одновременно скрытные и тщеславные. Свои секреты они хранят надежно, а вот россказни об успехах многократно приукрашивают, – рассказывая это, Корсаков сосредоточено рассыпал содержимое флакона вокруг стола. – Поэтому полностью с вами согласен – в наш просвещенный век поверить в подобное сложно. Даже больше вам скажу – большинство, якобы, загадочных и необъяснимых явлений, которые мне довелось видеть самостоятельно, оказывались не более, чем трюками или просто плодами возбужденного воображения.
– Но здесь вы уверены, что мы имеем дело с чем-то настоящим?
– Боюсь, что так. Полюбуйтесь!
Павел внимательно обошел круг, образованный серым корсаковским порошком. На полу вокруг стола медленно проступали обугленные очертания геометрически сложных фигур, рисунков и надписей на десятках древних языков. В центре кругов вдоль длинных сторон стола обнажились пятна, неопрятный внешний вид которых контрастировал с искусно проведенными линиями вокруг. Похоже было, что нечто, стоявшее внутри фигур, было выжжено мгновенной яркой вспышкой.