– Кажется, мы знаем, куда делись шестеро из восьми пропавших, – констатировал Корсаков.
– То есть, они… – попытался подобрать подходящее слово поручик.
–Скажем так, испарились. Скорее всего, в процессе ритуала. А теперь скажите мне, чего и кого здесь не хватает?
– Эээ, – задумался поручик. – Двоих людей. Судя по пустым участкам на рисунке, один должен был стоять во главе стола, второй – напротив.
– А еще?
– Ну, если вы были правы в своей гипотезе, и на столе под зеркалом лежали останки баронессы Ридигер, то они тоже исчезли.
– Bravo! – хлопнул в ладоши Владимир. – А значит, наша следующая задача – понять, куда делись оставшиеся неизвестные из нашего уравнения! И, что-то мне подсказывает, один из них точно мертв. Не считая баронессы, конечно же.
– Тот, кто стоял…
– Здесь, – Корсаков указал на опрокинутый бокал. – Я отсюда чувствую до сих пор не выветрившийся запах миндаля.
– Цианистый калий? – пораженно спросил Постольский.
– Он самый. Как минимум один из участников ритуала был отравлен. Причем доза была… Скажем так, гарантированной.
Оба замолчали. Обнаруженные подробности отказывались складываться в единую картину. Таинственные письмена и рисунки, вкупе с обугленными пятнами, указывали на правоту Корсакова. Но яд… Яд – это уже продуманное убийство, вотчина Решетникова. Наконец, Постольский прервал молчание:
– Владимир Николаевич, но почему вы это делаете? Вы же можете сказать Нораеву, когда он вернется, что у вас ничего не получилось, и выйти отсюда.
– Ну, во-первых, я не готов провести в здесь достаточно времени, чтобы убедить уважаемого ротмистра в своей несостоятельности. Более того, мне хочется убраться отсюда как можно скорее. Поэтому, во-вторых, нам нужно понять, оказался ли ритуал полностью неудачным или наши горе-искатели смогли что-то пропустить с той стороны.
– Это так важно?
– Вы же у нас призваны с кем бороться? Со всякими террористами-бомбистами? – Корсаков добавил в вопрос куда больше раскатистых “р”, чем подразумевалось на бумаге.
– Ну да.
– Вот и представьте, что один террорист-бомбист открыл секрет изготовления взрывчатки – в кратчайшие сроки, дешево, буквально из подручных средств. Не надо возиться ни с химией, ни с испытаниями. Что он сделает дальше?
– Если идейный – то поделиться со своими товарищами по борьбе.
– А потом?
– А потом мы будем иметь дело с десятками и сотнями новых бомб по всему Петербургу, а затем – и по всей стране.
– Отлично. А теперь представьте, что один покойник нашел лазейку, и проник из загробного мира обратно к нам. Это существо – уже не человек. Оно чуждо нашей реальности, которая стремиться его отторгнуть. Само его присутствие – как гангрена, которая распространяется и поражает здоровую плоть. Сейчас оно может быть заперто здесь, в этом доме, совсем рядом с нами. Но если мы не выясним, как оно сюда попало и открыта ли еще дверь на ту сторону, то очень скоро столкнемся с десятками и сотнями подобных существ, которые готовы на все, чтобы поменяться с нами местами.
В пустом доме раздался зычный бас ротмистра, призывающего Корсакова и Постольского к себе.
IX
17 октября 1880 года, ранний вечер перед ритуалом, Санкт-Петербург, Большая Морская улица.
– Пути назад нет, – Назаров бросил последний взгляд на сгущающиеся за окном сумерки и задернул занавеску.
– Что вы сказали? – Олег Нейман отвлекся от изучения лежащей перед ним книги и посмотрел на товарища министра. Они находились в гостиной, которую освещал неверный свет множества свечей – не то, чтобы в них была какая-то необходимость. Никаких препятствий для использования газовых светильников Нейман не видел, но Назаров не хотел рисковать. На подготовку помещения к ритуалу ушли несколько дней. Самым физически сложным было закрепить огромное зеркало над парадным столом. Но затраченные усилия не шли ни в какое сравнение с напряженной работой по составлению ритуала из десятков обрывочных упоминаний в древних книгах; по приготовлению необходимых напитков для каждого участника; по начертанию на полу символов, призванных сфокусировать силу семерки оккультистов.
– Я сказал, что пути назад нет.
– Пока еще есть, – Нейман обвел глазом все приготовления, еще раз мысленно сверяясь со списком необходимого. – За последние несколько сотен лет никто не пытался совершить то, что нам предстоит. Малейшая неточность, малейшая ошибка может стоить нам жизни. И это лишь при самом благоприятном исходе. Не говоря уже о…
– У тебя появились угрызения совести, Олег? – вкрадчиво поинтересовался Назаров.
– Вы платите мне достаточно, чтобы распоряжаться и моей совестью, и моей душой, – криво ухмыльнулся Нейман. – Я просто напоминаю, что никто не в силах предсказать последствий. Вы все еще хотите рискнуть?
– Я приношу самую большую жертву из всех. Если бы не был готов рискнуть… – договаривать Назаров не стал.
– Кто-то еще в курсе? – уточнил Олег.
– Нет. Подробности знаешь только ты. В том числе за это я и плачу тебе столько, чтобы купить со всеми потрохами, – Нейман поморщился от ощутимого пренебрежения нанимателя, но смолчал. – Мои доверенные люди знают свою часть. Твои, с позволения сказать, коллеги – свою. Уверен, что никто из них не догадался?
– Нет. Они талантливы, но не способны видеть дальше своего носа. Моих объяснений им хватило. Помогло и то, что с каждым мы работали в отдельности, так что полной картины нет ни у кого. Вот только… Когда всё случится, они поймут. И я не поручусь…
– Я поручусь. О последствиях предоставь думать мне. Внешний барьер установлен?
– Да, пока его не разомкнут, ни один дух не сможет покинуть этот дом, или проникнуть в него без приглашения.
– Тогда беспокоиться тебе не о чем. Проведи ритуал. Убедись, что он сработал, как должно. Разомкни круг и впусти моих людей. Затем ты волен идти на все четыре стороны и распорядится вознаграждением так, как считаешь нужным.
В дверь гостиной постучали.
– Войдите! – бросил наниматель.
В комнату заглянул обезьяноподобный подручный Назарова. Его одежда была насквозь мокрой и запачканной комьями грязи, словно мужчина долгое время копался в сырой земле. Хотя… Почему словно?
– Хозяин, мы готовы.
– Хорошо, несите её сюда, – голос Назарова дрогнул то ли от волнения, то ли от внезапного испуга. Подручный скрылся, а наниматель повернулся к Нейману. – Говорил же тебе, пути назад нет. Гости скоро прибудут.
Колокольчик, который он не выпускал из рук, тихонько прозвонил.
X
19 октября 1880 года, Санкт-Петербург, Большая Морская улица.
– Чертовщина какая-то! – дрожащим голосом констатировал Решетников.
Надзиратель и Нораев нашлись в очередном гостевом салоне на втором этаже, расположенном рядом со спальней, где полгода назад нашла свою смерть баронесса Ридигер. Четверо мужчин стояли перед большим зеркалом. В нем отражался салон – со всей мебелью, бархатом, подушками, гардинами и даже фортепьяно в углу. А вот чего в отражении не было – так это их самих. Зато на кресле в центре, которое располагалось как раз за их спинами, в зеркале восседала полупрозрачная девушка. Казалось, что она просто дремлет.
– Господи Иисусе, – пробормотал надзиратель, медленно проведя рукой перед собой, словно надеясь, что этот жест развеет морок – мужчины появятся в отражении, а призрачная дама, наоборот, исчезнет. Звонкий смешок Корсакова заставил его вздрогнуть.
– Сергей Семенович, для человека, видящего кругом шарлатанов, вы пугающе легковерны! – объявил Владимир. – А меж тем, данное явление куда ближе к вашей гипотезе, чем к моей.
– Объяснитесь, – приказал Нораев.
– Avec plaisir. Вы сейчас наблюдаете феномен, известный как «призрак Пеппера», – купаясь во всеобщем внимании, Корсаков перешел на менторский тон: – Он был очень популярен в британских театрах пару лет назад, но у нас так и не прижился. Разве что в качестве диковинки для развлечения гостей. Вероятнее всего, поэтому его и обустроила баронесса Ридигер. Это, – Владимир постучал по зеркалу. – просто стекло, пусть и способное отражать при определенном освещении. За ним – точная копия комнаты, в которой мы находимся. А где-то чуть в стороне находится абсолютно обыкновенная дама, из плоти и крови, которая и отражается сидящей в кресле. Ротмистр разбудил этого «призрака», когда зажег газовое освещение в доме. Где-то здесь скрыт механизм, открывающий дверь, но, боюсь, у нас нет времени его искать. Сергей Семенович, раз ваш интеллект нам не пригодился, то, может быть, поделитесь физической силой?
Корсаков приглашающе кивнул в сторону зеркала. Решетников, скрипя зубами, взялся за ближайший стул. Явно представляя на месте зеркала издевательски ухмыляющегося Корсакова, надзиратель со всей силы ударил по стеклу. С громким треском оно разбилось, открыв проход в тайную комнату. Аккуратно, стараясь не оцарапаться об осколки, четверо мужчин проникли в зазеркалье. Владимир оказался прав – в углу комнаты, частично отгороженная еще одним стеклом и под ярким светом газового театрального фонаря, в кресле находилась молодая рыжеволосая женщина в темно-зеленом бархатном платье с длинными рукавами и в перчатках. Глаза её были закрыты. Владимир коснулся её запястья, а затем резко потребовал:
– Постольский, саквояж, пожалуйста!
Павел так и выступал при нем в роли носильщика. Корсаков извлек очередной флакон, на этот раз – с нюхательной солью, и поднес его к лицу женщины без сознания. Спустя несколько секунд она встрепенулась, открыла глаза и с ужасом взглянула на обступивших её мужчин, инстинктивно вжавшись в спинку кресла.
– Амалия, тихо, все хорошо! Ты в безопасности! – успокаивающе зашептал Корсаков.
– Что?! Кто вы?! – пролепетала женщина.
– Владимир Корсаков. Мы познакомились на пятницах у Полонского, помнишь? Играли в шахматы у Доминика? Ездили в загородный сад? Ну?
– О, Боже, Володя! – из глаз Амалии брызнули слезы, и она бросилась Корсакову на шею. Нораев спокойно изучал плачущую женщину, Постольский вежливо отвернулся, а Решетников, презрительно фыркнув, вышел обратно в зеркальный проем. Наконец, Амалия отстранилась от Корсакова и вытерла слезы.
– Господа, позвольте представить вам мадемуазель Амалию Штеффель, – излишне церемонно, чтобы скрыть смущение, сказал Владимир.
– Очень приятно, поручик Постольский, к вашим услугам! – стукнул каблуком Павел.
– Ротмистр Нораев, – сухо представился офицер. – Госпожа Штеффель, вы можете сказать нам, что здесь произошло?
Глаза молодой женщины расширились от непритворного ужаса.
– О, нет-нет-нет-нет-нет, нам нужно бежать отсюда, сейчас же! Оно найдет нас!
– Кто найдет? – не понял Нораев.
– Я все расскажу, только, прошу, уведите меня отсюда!
– Сударыня, боюсь, что пока мы не узнаем, что произошло с другими гостями, никто из нас этот дом не покинет, – сказал Нораев.
– Да, кстати, про других гостей… – пробормотал Корсаков, переглянувшись с поручиком. Они не успели сказать Нораеву о находке в гостиной.
– Они все мертвы! И если мы сейчас же не уйдем отсюда, то последуем за ними! – шелестящим шепотом объявила Амалия.
XI
17 октября 1880 года, ночь ритуала, Санкт-Петербург, Большая Морская улица.
Она металась, не разбирая дороги, безнадежно заблудившись в коридорах и залах пустого особняка.
Тварь гнала её, словно хищник – добычу. Мертвое тело, почти мумифицированное, не должно было двигаться с подобной прытью. Однако, как быстро не бежала Амалия, существо, которое они призвали из зазеркалья, постоянно было где-то рядом. Медиум слышала его хриплое дыхание, уже само по себе вселявшее ужас своей неестественностью, ненужностью – трупам не нужно дышать. Но тварь об этом, похоже, не подозревала. Или… Или существо, приводящее в движение истлевшие суставы, пыталось имитировать человеческие повадки. Просто, по привычке.
И этот звон… Чистый, детский, наивный звон маленького колокольчика, подаренного дочери любящим отцом, сейчас предвещавший приближение не-мертвой и не-живой твари.
Вбежав в очередную комнату, Амалия нащупала дверь и с силой захлопнула её за собой. Что же делать? Бежать дальше? Или попробовать спрятаться? В комнате царила непроглядная темнота. Если она сможет забиться в угол, не дышать, не издать не звука – возможно тварь бросится в погоню дальше, в следующую комнату. При условии, что она видит и слышит так же, как обычные люди.
За дверью раздался скрежет, она содрогнулась – существо уже близко, времени думать не оставалось. И Амалия решила прятаться.
Она метнулась в сторону. Под ноги ей попался какой-то предмет, к счастью – довольно мягкий, диван или кресло. Она потеряла равновесие, но, перелетев через спинку, смогла аккуратно приземлиться. Не вставая, медиум поползла дальше, пока не уткнулась в бархатную портьеру. Амалия нырнула под занавесь и, вытянувшись, как струна, прижалась к стене.
Удары в дверь, чередуемые со скрежетом ногтей по дереву, продолжались еще несколько секунд, а затем затихли. В наступившей тишине дыхание Амалии казалось ей самым громким звуком в доме, поэтому она судорожно набрала в воздух и замерла. Теперь её выдавал лишь отчаянный стук сердца, но с ним она поделать ничего не могла. А вот чудовищу вполне по силам было его остановить.
Тишину прервал звук. Тихий, но его было достаточно, чтобы кровь застыла в жилах медиума. Сначала скрип. За ним щелчок. Затем снова скрип, уже громче.
Тварь перестала тщетно биться у входа. Она повернула ручку, открыла дверь и уже зашла в комнату. Из последних сил задерживая дыхание, Амалия старалась не выдать себя.
Динь-динь…
Судя по хрипам и звону, существо проследовало от двери к центру комнаты и остановилось. Несколько раз скрипнули половицы, словно оно оглядывалось, переступая с ноги на ногу. Затем дыхание снова сместилось – тварь двинулась к противоположной двери. Снова скрипнули петли, а потом все затихло.
Выждав еще несколько мгновений, Амалия наконец смогла дать отдых болевшим от натуги легким и тихонько втянуть спертый воздух.
Сперва ей показалось, что её тихий вдох отдался эхом. Но Амалия быстро поняла, что этого быть не могло. Реальность оказалась куда страшнее. Нечто по ту сторону портьеры снова хрипло вздохнуло.
ДИНЬ-ДИНЬ!
– Нашла! – раздался сиплый голос. Амалия рванулась в последней, отчаянной попытке спастись.
XII
19 октября 1880 года, вечер, Санкт-Петербург, Большая Морская улица.
– Ты помнишь, как здесь оказалась? – спросил Владимир.
– Как в тумане… – покачала головой Амалия и зажмурилась, силясь вспомнить. – Мы должны были… Открыть врата и призвать дух Марии… Дать Его Высокопревосходительству проститься с дочерью… Увидеть её еще раз…
– И что произошло?
– То, что откликнулось с той стороны… Что бы это ни было – это была не баронесса Ридигер. Оно пришло сквозь зеркало. Мы не были готовы к встрече с этим кошмаром, – голос Амалии дрогнул. Невидящим взглядом она буравила разбитое стекло. – Я бежала. Оно следовало за мной. Почти настигло. В полутьме я наткнулась на потайную дверь – не знаю, как мне это удалось. Но будто бы фальшивое зеркало спасло меня. Эта тварь билась в него, словно мотылек об стекло. Силы покинули меня и… Когда я очнулась – вы уже были здесь.
Она зябко поежилась и поправила перчатки.
– Сударыня, – откашлялся Нораев. – А как выглядело существо, которое вы, кхм, вызвали с того света?
– Разве вы не поняли? Оно сейчас носит на себе останки баронессы, словно жуткий карнавальный костюм!
Пока никто не видит, Решетников прислонился к стене в салоне и извлек из внутреннего кармана флягу с коньяком. Его мутило от самодовольства Корсакова, раздражали бьющаяся в театральной истерике Штеффель и подчеркнуто подтянутый Постольский и особенно утомлял не терпящий пререканий Нораев. Если жандармы хотят слушать бредни двух шарлатанов – пусть. Обнаружение потайной комнаты лишь укрепило его уверенность, что где-то в особняке есть ход наружу, а значит, нужно было его найти и утереть нос этим профанам! И зазеркалье подало ему отличную идею.
Решетников начал с комнаты, в которой находился, двинувшись вдоль стен по часовой стрелке. Ему казалось, что шаг его был упругим и ритмичным, словно метроном. Однако глоток перед зеркальной комнатой был не первым, да, и чего уж греха таить, далеко не последним за сегодняшний день, и это явно сказывалось на движениях надзирателя, который и так не отличался излишней грацией.
Возможно, именно поэтому, заворачивая за роскошный диван, надзиратель зацепился ногой за его ножку и упал. К счастью, сделал он это без излишнего шума – не хватало, чтобы надменные жандармы прибежали на грохот и увидели его валяющимся на полу. Сил тут же подняться не хватало и Решетников задумчиво скользнул взглядом по полу вокруг себя. Его внимание привлек предмет, блеснувший в свете газовых светильников за спинкой дивана. Надзиратель приподнялся и подполз, чтобы разглядеть предмет поближе. И лучше бы он этого не делал…