– Извините, дядя, но тогда другой вопрос: почему вы не задумались над тем, что не заделывать ребёнка?
– А ты не учи меня жить, сопляк. Это не твоё дело. Если будешь перебивать…
– Простите.
– Ладно. Так, на чём я… А вот. Конечно, мне таких денег быстро не достать, но до родов успею. Что касается второй проблемы… Тут ещё сложнее. У меня возникли небольшие сложности с министерством пропаганды и цензуры. У меня был один сотрудник, младший редактор. Проблема в том, что он порой позволял себе… писать лишнего. Не хочу в это углубляться, просто поверь мне на слово. Короче, на меня обратил внимание отдел контроля СМИ, а именно их директор, доктор Закс, отвечающий за Восточный округ. Ну, он мне написал лично письмо, я удалил сотрудника, а тут он стал шантажировать: мол, либо плати кругленькую сумму (так как досье и материалы у него, ведь это он отвечает за допуск печати к народу), либо «я отправлю сведения о тебе в инстанцию выше».
– Но это же противозаконно! Это превышение должностных полномочий… Вам надо обратиться в полицию!
– Так я же от этого не выиграю: меня обвинят за распространение нежелательного материала! Этот мой сотрудник писал о раскрытии фокусов всяких там иллюзионистов, о шулерстве и прочих таких мелочах – криминальных сводках, назовём это так. Для наших СМИ это как минимум провокационно. Меня могут посадить вместе с ним за соучастие, а доктор Закс максимум отделается штрафом – и то эта вероятность практически равна нулю. Прямых доказательств его продажности нет. Тем более с полицией у меня отношения не очень.
– Вот я хотел спросить, как так вышло, что вы сидели?
Дядя побелел и ответил не сразу:
– Глупым, молодым был…
Внезапно Стефан почувствовал злобу и стыд за своего родственника.
– Как удобно всё сваливать на молодость, мой дорогой дядюшка! Как же это удобно… Извините, конечно, но вас жизнь ничему не учит! Вы же только что обворовали леди Шлоссер, а сейчас поедите обворовывать…
– Если ты не закроешь свой рот, я тебя запру в машине! Заткнись. И только попробуй мне потерять кольцо, тогда я тебя потеряю. Не знаю как, но, поверь, придумаю.
– Тогда у меня только один вопрос, дядя: зачем вы меня сюда впутываете?
Он поджал губы.
– Скажу одно: это получилось спонтанно. Я изначально хотел спрятать кольцо у себя… но растерялся.
«Или вы просто засмотрелись на жену Бриннера и побоялись, что потом потеряете кольцо», – подумал племянник и замолчал.
Стефан почувствовал, как ему стало жарко, рубашка прилипла к телу, и он отвернулся к окну, вдыхая сухой летний ветер, который обжигал ноздри. Столько проблем у дяди, столько грехов, по сравнению с которыми любвеобильность у противоположного пола кажется всего лишь детской шалостью. Он вдруг вспомнил Бриннера и понял, что между ними ещё до этого случая и вообще безумной молодости дяди таится нечто большее, и это даже не личная неприязнь, а ненависть, отравляющая организм, словно змеиный яд…
Внезапно думы племянника прервала тишина: машина остановилась, радио перестало шипеть, и мотор затаил дыхание. Дядя достал ключи, открыл дверцу машины и посмотрел на Стефана, подняв бровь.
– Ты пойдёшь со мной?
Он не понимал, зачем это делать, но кивнул и вылез из машины, убедившись, что кольцо на месте. Он словно во сне шёл по ослепляющей жаре к зелёному одноэтажному зданию, его изнутри раздирало любопытство. Всё же это лучше, нежели проводить время с капризной тётей.
8
Воздух внутри смешался с сигарным дымом, виски и одеколоном. Клуб представлял собой огромное помещение из нескольких комнат, каждая из которых имела своё предназначение. Одна комната использовалась для посиделок, другую обустроили под бильярдную, третью – как бар и в то же время столовую, четвёртую – для игры в покер или «дурака», и так далее. Шум колебал спёртый воздух, где смешались смех, светские беседы и пошлые шутки – словом, чисто мужской клуб для своих. У входа Мартина и Стефана встретил лакей и проводил в первую комнату, где у кресел сидели мужчины во франках. При виде гостей они встали, пожали Мартину руку и обменялись несколькими словами со Стефаном. Один из членов клуба, низенького роста человек с большим ртом, подошёл к Мартину и похлопал его по плечу.
– Ну что, какие новости? До скольких сегодня будешь?
– Не знаю точно, я ещё с супругой поссорился… ну, до вечера точно.
– О! Сыграем, а? Освоил технику покера?
Дядя подмигнул.
– Конечно, только сначала я хочу показать тебе мои умения гадать на картах Таро, Джисфрид.
– Правда? Что ж, давай, погадай. Кстати, забыл сказать: у нас новый член клуба, тоже помешан на всяких там магически штучках. Он обычно приходит к обеду. Если что, я тебя с ним познакомлю.
– Хорошо, пошли к столу.
Из ценного у Джисфрида только часы в нагрудном кармане да серебряный крест на шее – это заприметил Стефан. Он поплёлся за ними. Они прошли в комнату с ломберным столом, где практически никого не было. Дядя достал из комода карты и сел чуть ли не вплотную к Джисфриду, коснувшись его руки. Он разложил карты и сказал:
– Закрой глаза и нагни голову… Вот так. Стоп, что это? Крестик? Положи на стол, он мешает!
– Чем? – сказал друг, нахмурившись.
– Бог и Таро – вещи несовместимы, они не могут соприкасаться. Сними его, прошу тебя!
Тот со вздохом выполнил его просьбу и нагнул лысую головку. Мартин положил руки на макушку и сказал:
– Итак, я вижу, как рядом с тобой вьются ангелочки. Много ангелочков: пять девочек и один мальчик… Они смеются, играют… Вот ты дедушка, с детьми поменьше играешь… Стоп, а это что? Счастье семьи на фоне… бедности? Да, на фоне бедности, друг мой. Твой бизнес разрушается, остаются только дети, ты идёшь работать в бар… О, господи! Но нет, дальше всё хорошо, открываешь лавку… Но всё же, Джисфрид, твои детишки слабенькие: у старшей, третьей и у пятой дочерей жуткое пристрастие к спиртному…
– Господи, – прошептал Джисфрид, – у нас в семье через раз женщины пьют… Что же это?
– Порча?.. Да, это она. Она передаётся из поколения в поколение…
– Мне гадалка на рынке также говорила.
– Тихо! Я помогу тебе снять её…
– Стоп, – сказал друг и поднял голову. – Где ты научился снимать порчу?
Дядя улыбнулся.
– У меня бабушка экстрасенс. Для неё спиритизм – ежедневный ритуал, без которого она не может спать, а про снятие порчи со всех своих слуг – для неё это раз плюнуть!
Джисфрид прищурился и только открыл рот, как в фойе загудели, и он направился к источнику звука. Дядя снова приобнял Стефана и кинул в другой карман крестик. Они прошли следом за другом.
В дверях появился мужчина в старомодном цилиндре. Его смуглое лицо, выпущенные глаза и большой рот, который слегка закрывался чёрными усами, – всё выдавало в нём возбуждение и азарт. Он прошёл к толпе лёгкой походкой, как танцор, смеялся, пожимал всем руки, обнимался и подскакивал, говорил при этом быстро, даже как-то автоматически.
– Привет, как дела, как жена?.. Ну что, как там у вас с пивом, сменился пивовар?.. А где Гарри? Заболел? Передавайте привет…
Стефан нахмурился: что-то нетерпеливое и нервное было в этом человеке, а улыбка показалась ему натянутой – уж слишком она большая и неестественная. Он посмотрел на дядю и поднял бровь; тот сильно побелел и прошмыгнул обратно в комнату с ломберным столом. Племянник последовал за ним.
– Что с вами?
– Это он… тот самый сотрудник.
Не успел Стефан и рта раскрыть, как злополучного гостя привёл за руку Джисфрид и, словно не обращая внимания на подавленное состояние друга, сказал:
– Марти, знакомься: Ежи Домбровский.
***
Домбровский, как ни в чём не бывало, улыбнулся и протянул руку.
– Здравствуйте.
Дядя молча пожал её. Джисфрид удалился за пивом, и Мартин сказал сквозь зубы:
– Какого чёрта, Ежи?!
Он улыбался.
– А что тут такого? Мне нельзя и в клуб сходить?
– Мало того, что ты и так мою репутацию поставил под большой вопрос, так ещё и преследуешь!
– Вообще-то я хотел бы с вами поговорить и поэтому пришёл сюда. Но только наедине. – Он посмотрел на Стефана.
– Всё в порядке, мальчик в курсе.
– Это ещё кто?
– Мой племянник. Можешь говорить при нём.
Домбровский сел и наморщил лоб. Стефан по просьбе дяди закрыл дверь и встал в углу, прислушавшись.
– Этот Закс все границы переходит, – сказал Домбровский. – Теперь он требует семьдесят тысяч.
– Чего?! – сказал дядя Мартин, схватившись за спинку стула. – Да он с ума сошёл?.. Он… О боже…
– Угу. Хуже того, у нас три месяца. Что делать?
Дядя стал расхаживать взад-вперёд, заложив руки за спину. Он подошёл к Стефану и протянул руку; тот понял намёк и отдал кольцо и крестик.
– Это всё, что у меня есть, – сказал Мартин и протянул украшения Домбровскому.
– Не густо… И что дальше?
– Как что? Будем копить, копить и ещё раз копить. Будем вместе с тобой платить, мы в одной лодке. Ты пытался с ним поговорить?
– Да. Изначально он поднял цену до пятидесяти, но как только я стал его упрашивать, поднял цену ещё на двадцать.
– О господи… Так, ладно, надо подумать… – Он нахмурился.
– Хуже всего то, что кредиторы забрали у меня часть мебели и выставили её на аукционе. Деньги пойдут государству…
– Куда ж ещё!
– А ещё хуже то, что там будет Джисфрид.
– И?
– А там как раз его шкатулка из красного дерева, которую я украл на прошлой неделе…
Мартин побагровел и кинулся на него, обронив стул. Он схватил его двумя руками за шею и заорал в лицо:
– Заткнись, пока я тебя не задушил!
Стефан побелел и бросился разнимать мужчин. Он встал между ними и помог Домбровскому отцепиться.
– Дядюшка, держите себя в руках!
– Всё конечно, мальчик мой!
– Дядя, где ваше спокойствие? Держитесь! Сейчас все прибегут…
В этот момент ворвались Джисфрид и другие члены клуба. Взгляд друга упал на крестик, и он улыбнулся.
– А, вот где он…
Домбровский вскочил и обнял Джисфрида.
– Спасибо за такую любезность, что ты мне показал этот клуб. Здесь действительно…
Мартин облокотился о стол и медленно потянулся к цепочке. Стефан в страхе за то, что Джисфрид заметит, хотел отодвинуть её, но вдруг земля словно ушла из-под ног, ковёр, проросший складками, съехал в сторону. Племянник схватился за цепочку и упал, и крестик отлетел за кресло.
Джисфрид заметил это; его глаза полезли на лоб.
– Вор! Среди нас вор!
– Я ничего не крал… – пролепетал Стефан, вставая.
– Вызывайте полицию, ребята!
– Он правда ничего не крал, – сказал дядя и закрыл собой племянника.
– Ничего не знаю; цепочка у него была! Держите его, ребята!
Не успел племянник опомниться, как его под руки взяли двое здоровых мужчин и усадили в кресло. Один из них оттолкнул дядю. Домбровский подошёл к Мартину, прошептал несколько слов и удалился. Джисфрид вызвал полицию, и на место приехал через несколько минут…
Патрульный Бриннер.
При виде Стефана он усмехнулся и сказал:
– Недалеко мальчик пошёл, Циммерманн. Весь в тебя.
– Но я не крал, герр Бриннер! – сказал Стефан, чувствуя, как к глазам подступаю жгучие слёзы; в горле саднило. – Где у вас доказательства?
– Я видел, – сказал Джисфрид, – как украшение выпало из его рук!
– Я поскользнулся и ухватился за первое, что под руку попалось! – Стефан сглотнул и заорал: – У меня есть свидетели: дядя и герр Домбровский!
Дядя нежно погладил его по голове и сказал:
– Довели мальчонку до истерики… Герр Домбровский ушёл, товарищ Бриннер, но я точно видел, как племянник схватил крестик по чистой случайности и поцарапал стол.
– Паразит! – закричал Джисфрид.
– Тихо! – сказал Бриннер, подошёл к столу и прищурился. – Да, царапины есть… Но я тебе не верю, Циммерманн. С тобой-то точно станешь преступником. В любом случае у меня нет оснований верить твоим словам, я свяжусь с Домбровским. А пока мальчонка пройдёт со мной.
Дядя стал жадно хватать ртом воздух, словно рыба; лицо его покраснело и раздулось.
– Да вы… Вы не имеете право! Это противозаконно…
– Спать с моей женой – это не по-христиански, однако я бы за это по закону кастрировал. Стефан, идём!
9
В камере Стефан провёл пять часов. К счастью, он был один, однако из соседней камеры слышал отрыжки и храп пьяных бродяг. Он расхаживался из угла в угол, заложив руки за спину. Его мысли метались в голове, словно рой разъярённых пчёл, перескакивая с одной темы на другую, хаотичным порядком, где невозможно найти ни начало, ни конец. Он думал о дяде и об его жизни; он вспоминал Бриннера с его супругой, шантаж Зузанны и доктора Закса, Джисфрида и леди Шлоссер. Когда Стефана привели в камеру, он немного успокоился и как будто смирился со своей участью. Ему даже подали неплохой обед спустя почти час. Вскоре его вызвали на допрос, который проводил сам патрульный, но диалог никак не складывался: Стефан настаивал на одной версии о случайном падении, сколько бы ни пытался Бриннер поймать его на лжи. Когда же юношу отпустили через десять минут, он вернулся в камеру и вспомнил дядю – ведь из-за него он здесь сидит.
Стефан не мог ответить лишь на один вопрос: зачем он вообще сюда ввязался? Он не помнил себя в те моменты, когда прятал украшения – словно туманная пелена заслонила его сознание, он не мог думать. Дядины слова, движения – всё на него действовало, как адреналин. Племянник чувствовал себя гонщиком, когда мозг вопит о том, чтобы сбавить скорость, а между тем его подталкивает азарт и вой зрителей – точнее, действия дяди. К тому же у Стефана не хватало времени всё проанализировать, составить теории относительно дядиных знакомых и связей. Но пять часов хватило, и Стефан сделал вывод, что на кону стоит не только редакция, но и скандал во всех округах, а также возможность того, что дядя будет сидеть…
«Мне-то что с того? – вдруг подумал племянник. – Я же его совсем не знаю, и какая для меня разница, будет он сидеть или нет, даже учитывая тот факт, что это мой дядя, папин брат? От этого только я страдаю, вот и всё. Поэтому и сижу здесь… Эх. Ладно, как только я выйду, скажу, что больше не хочу с ним иметь никакого дела! Надоело, лучше поищу другую работу и забуду об этом, как страшный сон!»
…Вот и наступил вечер, зажглись светильники, принесли ужин, а дяди всё нет. Как только об этом подумал Стефан, он услышал лязг решётки и голоса, стук каблуков по полу. Они становились всё громче и громче. Он обхватил руками решётку и выглянул: к нему направлялись надзиратель, дядя Мартин, Домбровский и патрульный Бриннер. Последний кивнул надзирателю, и тот отворил решётку. Стефан улыбнулся.
– Слава Богу!
Патрульный повернулся к дяде и пригрозил ему пальцем.
– Ещё раз застукаю за такими делишками, и вы будете делить вместе камеру, понял?! Сейчас же выматывайтесь, не занимайте лишнее место!
С этими словами он ушёл. Дядя обнял племянника, и они с Домбровским вышли на улицу. Солнце склонялось к закату, подул лёгкий ветерок, шелестя ветки деревьев. Фонари один за другим зажигались, а машины, словно гигантские светлячки, проносились мимо с молниеносной скоростью. Город погрузился в огни фонарей и фар и походил на гигантскую гирлянду среди тёмного летнего неба. Трое сели в форд, Стефан устроился на заднем сиденье. Дядя завёл мотор и сказал:
– С минуты на минуту должен начаться аукцион.
– Мы туда едем? Зачем, дядя Марти? Вы что, думаете, что можете что-то купить?
– Но там же будет Джисфрид, верно? Вот и попросим денег за всю эту ситуацию, как за моральный ущерб.
– Вы не боитесь, что он может вызвать полицию и арестовать Домбровского за похищение шкатулки?
– Так он же не знает, что это Домбровский сделал, мальчик мой. Мы ему об этом и не скажем. Он всё равно думает, что это сделали воры или кто-то там ещё, а имена бывших владельцев вещей, как правило, там не разглашают. Едем на аукцион!
– Дядя, я никуда не поеду.
– Поедешь, мальчик мой, мы торопимся!
– Хорошо, но больше я с вами никуда не поеду.
Стефан увидел через зеркало нахмуренное лицо дяди. Он почувствовал, как сердце стучит у самого горла.
– Что-то случилось у тебя, Стеффи?
– Дядя, меня из-за вас в тюрьму уже упекли!
– Не выдумывай, сынок. И вообще, тебе надо быть осторожнее и бдительнее. Сажают только тех, кто совершает оплошности.
Стефан почувствовал нарастающую злость, словно дядя пытается выставить его дураком. Он вцепился в сиденья и сказал:
– Дядя, я буду откровенен с вами: меня не интересуют ни ваша судьба, ни судьба редакции. Я увольняюсь.
Дядя поднял бровь.
– Здрасте, приехали! Вот это да, Стеффи. Ну хорошо, малыш, выбор за тобой. Я тебя вполне могу понять. Только давай сначала съездим на аукцион, а потом уже отвезу тебя домой, к родителям. Ты можешь пока побыть в машине.
Оставшуюся часть пути провели в молчании. Преодолев Центральный округ, они очутились в Восточном и поехали на Киноплатц, где как раз находилось здание аукциона. Возле дверей толпились люди, слышались смех, гомон и возмущённые возгласы. Домбровский и дядя ушли, Стефан молча наблюдал за происходящим в машине. Народ кое-как поместился в маленькое здание, и лакей закрыл двери. Никого на улице не осталось, повисла мёртвая тишина. Племянник прислонился лбом к стеклу и наблюдал за зданиями, прохожими и тем, как ветер шелестел ближайшее деревце. Прошло минут пятнадцать, прежде чем дверь распахнулась и оттуда выбежала девушка с уложенными волосами, в чёрном платье и вся в слезах. Стефан прищурился и слегка пригнулся.